И вдруг она резко встала.

За последними стволами, на краю обрыва девушка увидела наконец фигуру молодого самурая. Сердце её оборвалось, Нази бросило в жар. Так удивительно красив был он сейчас, залитый солнечным светом, с развевающимися длинными волосами, в оранжевом монцуки – яркий, стройный, волнующий!..

Нази быстро прянула за толстый древесный ствол, прижалась к нему спиной.

«Не хочу!!. Я не могу больше!.. Отец сказал, что я ничего не должна! И я не хочу! Сколько же можно длиться этой пытке?! Я ничем не могу ему помочь! Я просто жалкая, слабая женщина, которая полюбила! Мне самой нужна помощь!! Мне страшно!.. Вспомни – за всей этой внешней красотой стоит отверстый зев адской бездонной Пустоты, и Матэ весь пропитан ею, её щупальцами и корнями! Мне не вытащить его, скорее я сама увязну!.. Да! Мне нужно спасаться самой! Господи, спаси и сохрани меня! Я хочу домой; я закроюсь в своей комнате и передам ему, что я не хочу его больше видеть никогда! Я имею на это полное право! Я ничем не обязана ему! Да, хватит! Домой! Домой!!.»

Она бросилась назад от ствола к стволу, вся содрогаясь от ужаса, что Матэ может заметить её. А потом понеслась прочь не разбирая пути, но вдруг через несколько шагов запнулась о неприметный в траве корень и упала на мягкую подушку хвои.

Ошеломлённая внезапным падением, она медленно села, обернулась. И резко зажмурилась, потому что поток солнечных лучей, бьющий меж деревьев, залил её мокрое взволнованное лицо.

«Господи! – потрясённо подумала Нази. – Как же я забыла о Тебе, говорящем – «без Меня вы не можете творить ничего»! Что за безумие напало на меня?! Господин мой и Бог мой, прости меня, понадеявшуюся на собственные ничтожные силы! Сотвори Сам, что угодно Тебе, вразуми и укрепи!»

Нази встала на колени и стала сосредоточенно молиться.

Когда она вышла к обрыву, то увидела, что Матэ сидит и длинный самурайский меч почему-то лежит рядом с ним на земле. Он услышал её приход, но долго словно не решался поднять на неё глаз. Потом глянул и негромко произнёс:

– Благодарю тебя. Я вовсе не был уверен, что ты придёшь.

Нази стало горько и стыдно.

У него было очень серьёзное, печальное и осунувшееся лицо, и она поняла, что Матэ совсем не спал сегодня, как и вчера.

– Я хочу спросить тебя. Мой отец тоже был христианином?

– Почему ты задаёшь этот вопрос мне?

– Я спрашивал и Этоми-сана. Он ответил… – Матэ помолчал и со странной интонацией процитировал: «Ты его сын. Спроси у него сам»…

Нази изумлённо посмотрела на Токемаду. Потом опустила глаза и задумалась.

– Я не думаю, что он канонически принимал крещение. Сёбуро был первым самураем Шогана и должен был присутствовать на всех официальных синтоистских ритуалах и церемониях. Но христианские догматы он, конечно, знал досконально. Отец не скрывал от него ничего, а тем более такую важную и существенную сторону своей жизни. Я не помню однако, чтобы Сёбуро хоть раз высказал своё отношение к вере отца как-либо иначе, чем в виде добродушной шутки. Хорошо помню, как во время ночных тя-но-ю отец всегда особенно хорошо говорил о красоте природы и величии и щедрой любви к людям Того, Кто сотворил для человеческих очей такую красоту. Я видела в такие минуты глаза Сёбуро: он любовался отцом. Может, наедине они говорили более серьёзно, – не знаю. Хорошо запомнила только вот ещё что. В тот последний день, когда Сёбуро уезжал от нас, за несколько часов до своей гибели, они стояли с отцом на веранде, и внезапно он произнёс:

« Уйду, –

останутся луга

в снегу.

Осенние стога…

Осенние снега…»

Матэ уставился на неё, окаменев.

Нази смотрела в это время на свои сложенные между колен руки и не заметила выражения его лица.

– Это Догэн. Чуть изменённая его «Танка Просветления». И внезапно, через секундную паузу Сёбуро продолжил:

« А там, –

так сладко ждут

сады в цвету.

Весенняя вода…

Всегда».

Таких строк я не встречала больше нигде. Думаю, их написал сам Сёбуро резонансом на догэновскую танку. Суди сам, был ли твой отец буддистом.

Матэ долго молчал.

– Ты … видела его?..

Нази поняла.

– Нет. Слышала, как отец рассказывал маме. Был скошенный луг, припорошённый первым снегом. Копны сена… На сто метров вокруг всё было истоптано и залито кровью. Они не оставили ничего, ни тряпицы, ни обломка меча… только следы ног и конских копыт…

Матэ медленно опустил веки и словно уснул или ушёл в медитацию.

– Хорошо, – вдруг тихо сказал он. – Как бы я хотел сейчас уйти следом… Как просто решились бы все проблемы! Я измучил себя… «Осенние снега…»… «Сады в цвету…» Отпусти меня!..

– Ты обещал!

– Да… знаю… Через неделю у меня день рождения. Если бы не это обещание, я бы с наслаждением устроил себе подарок!.. Прошу тебя, отпусти меня!

– Ты опять думаешь только о своих капризах! Ты неисправим! – отчаянно воскликнула Нази.

Матэ покосился на неё и тихонько засмеялся сквозь зубы.

– Этоми-сан перевоспитает меня как миленького! Он говорил, что у вас принято терпеть всё, что только ни свалится на человека — до его «естественной» смерти. В связи с этим мне почему-то вспоминаются ослы. Они так и поступают, тащат и терпят… Прости, но ваша религия делает из людей ослов! Человек тем и отличается от животного, что способен уйти вовремя и с достоинством, не причиняя никому проблем.

– Уйти куда?! Туда, где будут проблемы у тебя?!

Он снова засмеялся и посмотрел уже прямо в её полные слёз глаза.

– Не буду, не буду! Я стану ослом, куплю себе седло и буду катать тебя по праздникам! Обещаю, что отныне буду только радовать тебя! – Матэ поднялся, подошёл и сел напротив. – Назико, пора мне! Сделай мне один подарок: закрой на минуту глаза.

– Зачем?! – вспыхнула девушка.

– Не бойся, – тихо проговорил Матэ. – Ничего такого… Закрой!

Она поколебалась… Но глаза Матэ были печальны и спокойны, и она повиновалась. Через миг почувствовала, как пальцы его скользнули по её подбородку и щеке, легко тронули висок. Она встрепенулась и открыла глаза, но Матэ тут же положил на её веки ладонь. А потом Нази обмерла, почувствовав, как его дыхание коснулось её губ, но он не целовал, только погладил её губы своими, очень мягко и тепло, на миг они замерли… быстро сжали её губы в почти неощутимом, воздушном поцелуе… и девушка услышала, что Токемада встаёт.

Он поклонился и пошёл прочь.

Она осталась сидеть, обессилено и вся дрожа. Слёзы заливали её лицо.

«Хошипу, позови его по имени!.. Великие неприятности ждут тебя, если ты позовёшь его по имени! Обреки эту любовь на сон… Слёзы твои прольются дождём, тебе не сдержать их! Ароро, уплывай, уплывай по осенней реке!..»

========== Часть 7 ==========

Северный остров Эзо, отделённый от Хонсю проливом с мощным холодным течением, был извечным камнем преткновения для японских правителей. Официально Эзо подчинялся Шоганату. Но из-за рельефных и климатических сложностей, игравших на руку местным воинственным кланам, правительственные приказы шли туда месяцами, а выполнялись спустя рукава, чаще же – искажались или вообще саботировались. Шоганы Токугава, всегда неравнодушные к Китаю, – не только как к гигантской рисовой житнице, но и как к совершенной системе управления государством с сильной централизованной властью и мощным, абсолютно преданным и надёжным аппаратом чиновников, – стремились вовлечь в подобную, но уже японскую систему и собственный север. А для этого необходимо было сильно прижать могущественных северных царьков, выбить реальную власть из их рук и передать её ставленникам Шоганата. События сложились так, что решить эту наболевшую проблему можно было только силой оружия.

Нази не удивлялась тому, что последние месяцы Шоган часто приглашал старого Ошоби в свою ставку. Шоганат готовился к войне. Совещания шли за совещанием, проводились учебные бои и маневры в горных заснеженных районах Хонсю, дорабатывались детали основных стратегических планов. В учениях широко применялось огнестрельное оружие, – пушки и мушкеты, – весьма эффективное для войны в труднодоступной местности. Самурайские кланы центрального острова отнеслись к планам Шогана с большим воодушевлением, упиваясь мечтами о грядущих сражениях.