Матэ отвёл глаза.
Минуту они молчали.
Потом Токемада вздохнул и ладонью смахнул со скатерти травяное крошево.
– Говорите!.. Это правда… Я не знаю…
– Мы чтим единого Бога, создавшего небо и землю, невидимый ангельский мир и человека, приблизив его к Себе, как лучшее Своё творение. Но человек пал, не послушавшись Бога, как своевольное дитя не слушается мудрого отца, он совершил зло, отпал от Бога в мир, где отныне стали царить порождённые его грехопадением страдания и смерть, и сам стал обречённым на страдания и смерть. Тогда в гибнущий от пороков мир Бог послал своего Божественного Сына, воплотив Его от Святой и Пречистой Девы, чтобы Он, горя немеркнущей любовью к человеку, прошёл Сам сквозь мрак и тление смертного мира, испытал на Себе всю бездну наших страданий и страшную смерть на кресте от ненавидящих Его гонителей, собственной невинной, животворящей, божественной Кровью искупил бедного человека от ненасытной пасти адской пустоты, которой вы, буддисты, поклоняетесь как богу, омыл этой Кровью грехи и раны человека, указал верующим в Него путь на Небо, в вечное Царство Света и Жизни (вместо пути в вечную смерть, мрак и уничтожение, куда опять же ведёт ваш дзен) и протянул руку помощи на этом пути тому, кто хочет её принять. Что кажется тебе здесь несуразным и отвратительным, самурай?
Задумавшийся Матэ вздрогнул.
– Я не много понял… из всего этого… Это похоже на легенду времён Дзимму-тэнно. Реальная жизнь страшнее…
– Реальную жизнь делают люди, и насколько она прекрасна или страшна, зависит тоже от них. Они могут озверело требовать казни своего Бога и Спасителя. Они же могут пожертвовать жизнью ради спасения заблудшего ближнего, шагнуть под занесённый меч во имя Любви…
– Нисан?! Он?..
– Мы тоже сначала этого не знали. Чувствовали лишь странное родство наших душ. Мы с Нази много думали и говорили о смерти Нисана. Он жил и ушёл загадкой, но этот человек носил в своём сердце Христа несомненно.
Ошоби поднялся и, положив на поясницу руку, прошёлся по комнате, стараясь отвлечься ходьбой от всё нарастающей мучительной боли.
– Я всегда был сторонником крепкой централизованной власти и в этом смысле поддерживал и буду поддерживать Шоганат Токугава. Но оба мы, – и он, и я, – знаем, что как только представится хоть малейшая возможность, Шоган сразу же нанесёт удар. Думай теперь сам, что успел ты сегодня натворить с Нази. Девочка способна на очень глубокие и сильные чувства, но я не знаю другого человека, обладающего таким духовным мужеством! Если бы она не узнала о твоих чувствах, она смогла бы смириться с безнадёжным и успокоиться сравнительно быстро. Скажи мне теперь, кто из нас был более жесток по отношению к ней сегодня?
Через минуту Матэ поднял лицо.
Он был бледен и спокоен, как проигравший всё, включая жизнь, игрок. Только глаза, струящиеся чёрной влагой, ещё жили и умоляли.
– Позвольте мне хоть изредка видеться с вами! Иначе… я не знаю… И мне незачем… – голос его сорвался. – Я обещаю вам… честью самурая клянусь!.. что ничем и никак больше не затрону её! Но не лишайте меня общения с вами! Не лишайте меня совсем её! Я же… – он кусал губы, стараясь укротить нервную дрожь; алая капля сорвалась и упала на скатерть. – Я же не враг вам!
Ошоби остановился за его спиной. Матэ запрокинул к нему лицо, судорожно сглатывая. Старик вздохнул, положил тяжёлую ладонь на затылок молодого самурая, на несколько секунд прижал его голову к себе.
– Я сейчас повидаюсь с Нази, – грустно произнёс он. – Можешь поверить, как трудно нам теперь с ней будет… Потом мы поужинаем с тобой. Дождись меня.
В комнате девушки витал тонкий аромат ладана, но она не молилась, ничком лежала на кровати. Услышав шаги вошедшего отца, Нази быстро села и выжидающе глянула на него. Её лицо, вопреки ожиданию, было сухим, но болезненно замкнутым.
Ошоби присел на край её кровати.
– Это правда, я не всё говорил тебе, Нази. Чтобы узнать, что грязь марает, необязательно самому ступать в неё.
– Вы поступили так, как считали нужным! – перебила его девушка. – Это ваше право! И вы вовсе не должны мне что-либо объяснять!
Этоми Ошоби мягко погладил её длинные волосы, но девушка не потянулась к нему, как обычно, отвечая на ласку.
– Да, это верно, – Ошоби вздохнул и убрал руку, тоже выпрямляясь. – И я вовсе не извиняюсь и не собираюсь оправдываться. Я пришёл, чтобы рассказать тебе, дочка, то, до чего дошли время и события.
Ты хотела мученичества? Думаю, ты представляла это себе очень торжественно и достойно: палачи, пытки, толпа народа, юная дева-христианка. Как в житиях святых?
Нази быстро, изумлённо глянула на него, меняясь в лице.
– Смею тебя уверить, в нашем случае события развернулись бы совсем не так. Если бы какие мучения и достались на твою долю, то это наблюдать за мучениями, которым будет подвергаться твой отец. Ты готова к этому?
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказал. Шогана интересуют мои знания китайской обороноспособности. Первое, чем он займётся, это шантажированием твоего отца жизнью его дочери и его будущих внуков. Смею тебя уверить, для моей любви к тебе это будет нелёгкое испытание!
– Вы сказали «жизнью»… Разве это не означает?..
– Нет. Говоря о твоей жизни, я имел ввиду отдалённое будущее. В ближайшее время Шоган, думаю, не будет лишать тебя её.
– Но… почему?
– Потому что ты нужна ему.
– Как Свидетель?..
Ошоби с болью посмотрел на девушку.
Внезапно она приоткрыла рот и вся залилась краской, прижала ладони к пунцовым щекам.
– Господи…
– Десять лет назад он начал эту негласную травлю именно потому, что твой отец имел дерзость, по мнению Шогана, ответить ему «нет». Я сказал «жизнь», Нази. Мне нужно было сказать «честь». Шоган знает, что по вере христиан сэппука является смертным грехом. Подумай, какие мучения ты должна будешь пройти, чтобы «претерпеть», по заповеди Спасителя, «до конца»… Твоя душа и твоя вера никого не будут интересовать!
Нази качнулась. И упала лицом в колени отца. Он обнял её, положил ладонь на её голову.
– Я никогда не стал бы говорить тебе этого, моя светлая девочка, если бы наш бесценный самурай побольше думал о других и поменьше о своих капризах! Но сделанного не воротишь.
– Матэ знает… об этом? – тихо спросила Нази.
– Нет. Ему это ни к чему знать. Он любит Шогана и предан ему, как отцу. Конечно, если он наломает ещё каких-нибудь дров… Но мне кажется, после нашего с ним разговора он поумнел просто на диво! Дочка, я пришлю Рато с ужином к тебе в комнату. Думаю, Матэ не нужно тебя больше видеть. Ему будет о чём задуматься помимо этого.
– Вы… сказали ему? – быстро поднялась девушка.
– Да, – Ошоби тяжело встал. – Выпей сегодня на ночь снотворное. Рато заварит тебе травы, я скажу ей. Храни тебя Господь!
***
Нази проснулась, когда уже взошло солнце и его лучи ласково легли на её подушку. Служанка, проветрив комнату, задвинула снова раму и, обернувшись, увидела, что госпожа уже не спит.
– Доброе утро, Назико-сан. Я принесла вам подогретую воду для умывания.
– Спасибо, Рато. Я встаю. Где отец?
– Этоми-сан с гостем ушли после завтрака на прогулку в сад.
– Давно?
– Давно, госпожа. Часа полтора назад.
Быстро одевшись, умывшись и причесавшись, Нази вышла на веранду, огляделась и присела на ступеньки. Но через минуту она встала, потому что увидела, как возвращается к дому отец. Один.
– Доброе утро, отец!
Он молча погладил её по волосам.
– Матэ… ушёл?
Ошоби пристально посмотрел на неё.
– Он хочет поговорить с тобой перед уходом.
– Я должна?..
– Нет. Никоим образом! Только если захочешь.
– Я должна, – тихо и твёрдо произнесла Нази.
Сад кончился, пошёл сосновый бор, весь просвеченный солнцем, терпко пахнущий хвоей и влажной корой. Нази замедляла шаги, пересиливала себя и шла дальше, вся дрожа от утренней свежести и нервного напряжения. Всё существо её сопротивлялось, памятуя о недавней жестокой боли, но она понимала, что их прощание должно быть, что, возможно, им не увидеться больше так никогда.
