– Китай, – ровным голосом подтвердил он.

Матэ ошеломлённо смотрел на него, приоткрыв рот, лишь сейчас впервые осознав, с какой силой и мощью духа он пытался бороться!

– Но Шоган не получит Китая! Он может разрезать нас с дочерью на кусочки, придумать какую угодно пытку, но Китая он не получит! Наши две жизни – это лишь две песчинки в песчаном море – море людских жизней, которые унесёт война, развяжи её Япония на китайской земле!

Немного расслабившись, Матэ криво усмехнулся.

– Я не знаю, откуда у вас такие сведения… о пытках и прочих кошмарах! Разве не было благословение моего господина, напротив, знаком доверия к вам, протянутой дружелюбно и уважительно рукой? Если бы господин Шоган хотел насилия, он применил бы его и гораздо раньше, и тем более без всяких свадебных маневров! Он искал вашей доброй воли в ответ на свою добрую к вашей семье волю. Мне горько слышать от вас такое!

Ошоби задумчиво посмотрел на взволнованное лицо юноши.

– Как отреагировал Шоган на мой отказ? – внезапно спросил он.

– Стал искать другие варианты, – не моргнув глазом ответил Матэ. – Мой господин умеет и проигрывать с достоинством!

… А Шоган был взбешён! Молодой Токемада выслушал его полное и исчерпывающее мнение о себе в тот день и был отправлен под домашний арест. Целую неделю он провалялся дома, заложив руки за голову и глядя в потолок, каждый день ожидая получения предписания о сэппуке. Через неделю Шоган вызвал его в столицу. С порога приёмной Матэ увидел ещё троих приглашённых – старого Оми Асахару, его среднего сына и наследника Кану и племянника Насинагу. Все трое встретили Матэ такими взглядами, что ему сразу стало ясно: вожди клана Асахары колеблются сейчас между массовой сэппукой и открытым мятежом против Шогана. Токемаду устроило бы и то, и другое… Судьба распорядилась иначе, выбрав третий вариант окончания переговоров.

– Глядя на тебя, этого не скажешь, – приподняв одну бровь, заметил Ошоби.

Матэ побагровел. Уязвлённое самолюбие, стыд от неудавшейся лжи и не убиваемое, трижды проклятое уже Токемадой восхищение старым воином выплеснулись гневным болезненным отчаянием:

– Я не понимаю… не знаю, что меня так тянет к вам?! Для чего я, действительно, лезу туда, где не нужен?! Что вы сделали со мной?! Я был покоен до вас, знал, для чего жить и как умирать! Я не понимаю, почему я так люблю вас! – закричал Матэ почти с рычанием в голосе. – Так люблю и так ненавижу!!.

Этоми Ошоби долго, задумчиво смотрел на свои сцепленные в замок руки, лежащие на столе, и вдруг негромко заговорил:

– «Как бы ветер не ярился, - горы не склонятся перед ним.

Как бы не свирепствовали волны, – утёсы твёрдо смотрят в небо.

Смерть не одолеет жизни, тьма не одолеет света,

Свет во тьме извечно светит, побеждая смерть…» – и поднял глаза на самурая:

– Матэцура, я ведь предупреждал тебя, что ты лезешь не в свои и очень опасные игры. Почему ты считаешь, что если у тебя бардак в голове, то и все остальные не ведают, что творят? Почему ты думаешь, что можешь принести другому счастье, если ты и в себе-то не можешь разобраться? Тебе, как урождённому Токемаде, свойственны все основные черты вашего клана: горячность, дерзкая смелость, прямолинейность и преданность. Тем легче тобою манипулировать тому, кто тобой владеет. Я же стар и незлобив, страсти не душат мой рассудок, как ослепляют твой, и я могу властвовать над ним и использовать его по назначению, а не как орудие своих похотей и прихотей. Я давно знаю характер и повадки Шогана. Знаю и то, что унаследовал от отца ты, а что привнесло в тебя воспитание твоего повелителя. И если в ряде случаев я мог полностью довериться Сёбуро даже в том, что он не одобрил бы, тебе я практически ни в чём не могу доверять. Это не твоя вина, но ты – такой, а не иной. И мне приходится с этим считаться. Шоган умён, этого у него не отнять. Как бы ты не уверял меня, что душою ты с нами, поступки твои свидетельствуют о том, что выполняешь ты полностью волю Шогана, даже если и сам не догадываешься об этом. А воля и замыслы Шогана известны лишь Шогану, да ещё мне, потому что для него я слишком сильный противник, и он это понимает. Его любезность со мною – не знак любви. Я просто ему не по зубам. Шоган не мог «с достоинством» смотреть, как я отбил его главный козырь по имени Матэцура Токемада. Догадываюсь, что и тебе в те дни пришлось несладко.

Ошоби встал, поднял с пола вазу. Потёр рукою поясницу, стараясь не выдать боли.

– Верю, что по-своему ты действительно был счастлив все эти годы. Посмотри на лесного зверя: он ест, пьёт, охотится на добычу или спасается от зубов другого хищника, сражается за самку, побеждает, залечивает раны, выращивает потомство и умирает – без угрызений совести или страха смерти. Вот твоя жизнь, о которой ты сожалеешь, Токемада, не так ли? И ведь я говорил Нази, чтобы она не мечтала о бесплодных чудесах, но бедная моя девочка всегда любила тебя, сын Сёбуро, и она не послушалась отца, отдала свой душевный покой, своё чистое мирное счастье и, быть может, отдаст и свою жизнь, чтобы расколдовать тебя, витязь в звериной шкуре, вернуть тебе человеческий облик. Но боюсь, она напрасно пролила свою кровь! Кроме несчастий, ты ничего ещё не внёс в этот дом!

– Я готов искупить это, – глухо произнёс Матэ. – Я не лгал вам: я действительно готов отдать за неё жизнь! Я не пойду против своего господина, это правда. Но во всём, что касается ваших интересов и Назико-сан, вы можете полностью располагать мною!

– А если твой господин повелит тебе убить нас?

– Этого не может быть!

– Я задал тебе вопрос.

– Я уже отвечал вам на это. Я совершу сэппуку, – помолчав, серьёзно ответил Матэ. – Но думаю, что это нереально… Почему вы так смотрите на меня?

– Потому что это именно то, что случилось бы, если бы ты женился на Нази, самурай Матэцура.

Матэ застыл. Несколько раз он пытался что-то сказать, но ничего членораздельного из этого не выходило. Наконец Токемада коротко и как-то сорвано рассмеялся:

– Это ещё что за версия?!

– В полном соответствии с существующим Указом Шогана о придании смертной казни как государственных преступников всех, исповедующих на японской земле христианскую веру.

– Вы?!

– Я и моя дочь – христиане, – твёрдо сказал Ошоби. – И Шогану давно это известно. Ни о каком дружелюбии с его стороны не может идти и речи. Десять лет мы живём с занесённым над головой мечом твоего повелителя.

Несколько минут Ошоби спокойно наблюдал смену эмоций на лице самурая: ошеломления, недоверия, отвращения, надежды на ошибку, снова изумления, снова отвращения и снова надежды…

– Хорошо, что промолчал, – наконец произнёс старик. – Ты явно вырастаешь в моих глазах от мальчика до мужа.

Потемневший лицом Матэ угрюмо глянул на него.

– Выйдя замуж, моя дочь потеряла бы статус неприкосновенности Независимого Свидетеля, и Шоган смог бы начать шантажировать меня её жизнью и жизнью её детей, отлично понимая, что защиты нам не будет нигде в Шоганате. Китай – это было бы только начало, ведь я же не вечен. Твоя сэппука ничего не решила бы. У Шогана хватает самураев и без тебя.

– Зачем вам всё это?! – вырвалось у Матэ.

– Что?

– Этот… Ерунда какая-то!! – Матэ измученно и нервно провёл рукой по лицу. – Вы же умный человек! Зачем вам эта несуразная религия?! Это поклонение висящему на гвоздях мёртвому телу?! Я знаю, что это безумное поветрие выкосило в Японии сотни тысяч людей! Если бы Шоганы не приняли решительные меры против распространения христианской эпидемии, мы все бы уже ходили с головами набекрень! Японией правили бы иноземцы-варвары с их пушками и ружьями, а японцы были бы рабочим скотом, падалью под их ногами! Я не понимаю вас! Чем дальше, тем меньше!

– Не понимаешь? – иронично переспросил Ошоби. – А как хочешь ты понимать то, чего совсем не знаешь? Разумно ли отвергать и ненавидеть что-либо, не исследовав предварительно, хорошо это или дурно? Ты думаешь, я не знаю, какое пугало сделали японские правители из христианской веры?! Любое доброе намерение или идею можно закидать грязью до неузнаваемости, если умело метить. Разве ты знаком с сущностью нашего учения, чтобы поносить его? Если оно окажется худо, – вот тогда и гони нас, смело берись за меч. Тогда ты будешь и справедлив, и спокоен, и душа твоя будет мирна, и совесть чиста!.. Что за детский лепет, Токемада?! Ведь ты ничего не знаешь о Христе и о нас!