– Шалом, Мартин Хенсон, – сказала она. – Я лечу домой.

Не дав ему времени ответить, Эсфирь пересекла тротуар и вошла в здание аэровокзала. Лишь отмахав добрую половину пути до Амстердама, Хенсон в зеркале заднего вида заметил на своем лбу пунцовое пятно от губной помады. Конечно, он тут же его стер, но ощущение осталось еще на несколько дней.

Новый филиал аукциона «Сотбис» – современное белое здание на Боэлелан, совсем неподалеку от трассы А10 в южном Амстердаме. Хенсон переоценил, сколько времени у него уйдет на дорогу, и приехал задолго до назначенного часа. Он быстро миновал пост охраны и после этого бесцельно слонялся по холлу, наблюдая за тем, как репортеры и операторы рыщут кругом, подыскивая наиболее фотогеничные места съемки по соседству с мясистыми растениями в кадках.

Интерес к аукциону вполне можно было назвать международным. Все ожидали нового ценового рекорда. Экспертная комиссия заявила, что все физические доказательства подтверждали – или, по крайней мере, напрямую не отрицали – теорию, что найденный на чердаке автопортрет Ван Гога в самом деле принадлежит руке великого мастера. Пигменты, характер мазков, тип холста – все это соответствовало временному периоду и манере работы художника. Пока члены комиссии не разъехались, они заодно провели экспертизу портрета из тайной коллекции Турна. Подлинность была успешно подтверждена и здесь: действительно, речь шла об автопортрете из музея «Де Грут». Некоторое, довольно короткое, время коллекционеры надеялись, что оба полотна выставят на рынок вместе. Цена за такую пару должна достичь астрономической суммы, и победитель аукциона станет одним из наиболее знаменитых собирателей всех времен и народов.

Впрочем, архивные документы давали ясно понять, что чикагский портрет бесспорно принадлежит Якову Минскому, хотя имя владельца полотна из «Де Грута» все еще находилось под сомнением. Возможно, он является собственностью ордена Сестер божественного милосердия, однако в среде юристов преобладало мнение, что права законного владельца перешли в руки голландских властей вместе с активами тех частных школ, что были упразднены в послевоенные годы. Что же касается правительства Германии, то оно решило все-таки не поддерживать требование одного из членов парламента, будто картина принадлежала Третьему рейху, раз якобы имелись некие квитанции о ее покупке. Одна из голландских газет выдвинула предложение, что, если Европейский суд займется этим делом, Нидерланды просто вернут оплаченную сумму, составляющую порядка 2000 евро в текущем эквиваленте, то есть совершенный пустяк по сравнению с ее нынешней стоимостью…

Длинный черный лимузин плавно притормозил возле здания аукциона, и к нему бросились репортеры, словно прибыла кинозвезда. Шофер распахнул дверцу, и Хенсон увидел Вестона, адвоката Якова Минского. Явно наслаждаясь всеобщим вниманием, он обернулся назад и с ловкостью придворного лакея помог своему доверителю выбраться из салона. Засверкали фотовспышки, и старик замахал руками, словно отгоняя назойливых мух. Наблюдая за ним через оконное стекло, Хенсон усмехнулся, вспомнив франкенштейновского монстра, реагирующего на огонь. Вестон на пару с шофером выручили Минского, чуть ли не на руках протащив его сквозь толпу. Не успели они попасть внутрь, как к ним подскочил молодой человек с подносом шампанского. «Нет уж, спасибо», – проворчал старик и подозвал к себе еще одного официанта, на этот раз с минералкой.

Хенсон некоторое время понаблюдал за происходящим, затем занялся каталогом. Не считая Ван Гога, на аукцион было выставлено порядка двадцати других картин, в том числе два полотна Тео ван Дуйсбурга, лидера движения «Да Стай ль», три работы Джорджа Вантонгерло и несколько итальянских футуристов. Хенсон и сам не вполне понимал, зачем он сюда пришел, хотя – по настоянию Минского, правда, – «Сотбис» все-таки выслал ему приглашение. Дело об автопортрете закончено, и его ждут многие другие сокровища, похищенные во Вторую мировую войну, не говоря уже о всех прочих конфликтах, раздиравших мир в последующие годы. Возможно оттого, что аукцион был своего рода точкой в текущей работе. Пример ясного и всем понятного завершения. Вместо того чтобы тянуться годами из-за нестыковки национальных законодательств разных стран, дело закончено, и предмет искусства успешно возвращен владельцу. Не исключено, что Хенсон отпразднует это достижение бокалом шампанского и неплохим ужином, чтобы завтра с новыми силами отправиться в Беларусь, а там тянуть за кое-какие ниточки, ведущие к средневековым церковным раритетам, растащенным при советской оккупации Словакии.

Зал потихоньку заполнялся участниками торгов, причем было похоже, что многие из них встречаются далеко не в первый раз. Пара мужчин в белых одеяниях арабских шейхов и весьма многочисленная группа японцев уже несколько минут обменивались взаимными поклонами. «Сегодня я вас проучу!» – раздался откуда-то сбоку голос с техасским акцентом, и Хенсон увидел, как некий толстяк энергично трясет руку худощавого человека, чьи манеры и невозмутимый вид выдавали в нем представителя высшего британского общества. На секунду Мартину показалось, что он видит перед собой принца Эндрю, хотя человек выглядел куда старше. Должно быть, один из родственников королевской семьи.

– Молодой человек! Молодой человек!

Минский вырвался-таки из обступившей его толпы и направлялся к Хенсону.

– Получилось наконец! Что ж, я очень рад. Прекрасный день, не находите?

Старик огляделся вокруг, будто разыскивая потерянную вещь.

– Через несколько часов вы станете очень богатым человеком, мистер Минский.

– Ах, да-да, – ответил тот. – Но на что мне эти деньги? Посмотрите на меня. Я могу приобрести новую кровать, хотя ни за какую цену не куплю безмятежный сон, а? Или могу найти себе подружку-кинозвезду… как там бишь ее? Анна что-то такое… Ну а потом? Умереть от надрыва? Это, знаете ли, сильно меняет дело, когда тебя ждет пробуждение на том свете… Впрочем, я не к тому, что смерть меня пугает.

Хенсон улыбнулся:

– А я-то думал, что вы все-таки ее себе оставите. Честно говоря, приглашение меня несколько удивило.

– Так ведь это все страховая компания! Вы даже не представляете! Мне пришлось бы жить в стальной клетке! А потом, Винсент когда-то висел в комнате моего дядюшки Федора. Любой мог получить удовольствие от картины, чему-то научиться… И вот почему я решил ее продать. При условии, что она должна находиться в постоянной экспозиции. Картина принадлежит не мне, а всему человечеству.

– Вы добрый человек, мистер Минский.

Старик отмахнулся от комплимента, как от фотовспышки.

– А-а… Мистер Законник, мои адвокат, говорит, что это плохо отразится на цене. А по мне миллионом больше, миллионом меньше… Тьфу! Ничего, свою долю он получит. – Минский притянул Хенсона за лацкан. – Собираюсь отдать все на синагоги. Знаете, такие с худыми крышами и так далее…

– Здорово, – ответил Хенсон.

– Но только между нами, ладно? Не то слетятся, как мухи.

Хенсон жестом показал, что запирает рот на замок.

– Ну так и где же прекрасноликая мисс Горен? – сменил тему Минский.

– Вернулась в Израиль.

– Хм-м. Я-то думал, она с вами работает.

– Увы. В том деле у нее были свои интересы, а потом сильно захворала ее мать.

– А ведь я и ей выслал приглашение.

– Ей и тогда было очень трудно вырваться.

Минский кивнул, потом снова ухватил Хенсона за лацкан.

– Ради нее, – подмигнув, шепнул он, – я был бы не прочь помереть от натуги, хе-хе!

Хенсон слабо улыбнулся, надломил бровь и дернул плечом.

Минский игриво пихнул его в живот.

– Что это с тобой, паренек? Хорошенькую евреечку готов пустить побоку?

– Да как сказать…

– Ну, меня-то не проведешь!

Тут к ним подошел Вестон с какой-то пожилой дамой в соболиной шубе. Адвокат мельком пожал Хенсону руку и тут же завел с Минским разговор насчет некоего культурного фонда.