Я, конечно, всё поняла потом. Много позже. Но сейчас была в недоумении. Сейчас… Сейчас я всё ещё продолжала болеть прошлым, возвращающимся ко мне в ночных кошмарах. Как сегодня, например.

Мне снился его смех. Мне снились его глаза. Мы были на кухне. Мы всегда там были в этом кошмаре.

– Я тебя просто порежу, – улыбался он так сладко, даже по-доброму. Я так хорошо знала эту его улыбку, я её так любила всё это время… И что теперь? – Просто порежу, немножко, тебе даже понравится…

– Дэн, перестань, пожалуйста, – тихо шептала я, лежа на таком холодном полу – этот пол, он был ледяным, он всегда был таким ледяным. Даже сквозь сон моя память мне возвращала этот холод, который я не забуду никогда.

Кровь теплая, липкая, и этот холодный пол принимает её струйки с какой-то алчностью. Струйки растекаются, сплетаются, одна с другой – паутина. Я в паутине. Попала к пауку, и мне не выбраться.

– Я так люблю тебя, Варечка… Варя, моя любимая… – Боль была обжигающей, лезвие ножа скользило от моего запястья к локтю, потом переместилось к ребру.

– Денис, пожалуйста, – начиная плакать навзрыд, умоляла я. – Прошу тебя, перестань….

– Не ори – я уже сказал. – Его серые глаза, казалось, потемнели, стали какими-то черными, точь-в-точь, как его волосы, которые некогда были каштановыми. Он весь был словно грифельный. – Ты же знаешь, меня это раздражает.

Я зажмурилась. Боль меня драла на части, разрывала. Агония, агония, всё плыло перед глазами… Запах алкоголя – меня тошнило от него, запах алкоголя меня душил. Потолок старой шестиметровой кухни расплывался перед глазами.… Удушающая боль стала невыносимой, и всё вскоре пропало.

Я открыла глаза, в слезах вжимаясь в подушку. Меня трясло, холодный пот, озноб – все смешалось, моё тело будто бы не принадлежало себе. Волны ужаса все ещё окутывали моё сознание, перетекали из одной в другую.

Я не сразу нашла в себе силы, чтобы сесть на кровати и включить ночник. Я посмотрела в сторону окна – осенние ветки покачивались на ветру, где-то слышался шум визгливых машин, небо было серым, предрассветным.

С большой неохотой, я выбралась из-под теплого одеяла и, едва покачиваясь, направилась на кухню. Таблетку, стакан воды… Стакан ледяной воды. Я сунула руку под футболку и провела пальцем по шраму между ребрами – кривому, длинному. Затем, посмотрела на запястье – там до локтя тянулась тонкая линия. Третий был на шее – крестообразный, кривой.

Я закрыла глаза, и солёные слёзы потекли по щекам. Ещё стакан воды. Я осмотрелась вокруг, стараясь отвлечься. Эта квартира на втором этаже кирпичной пятиэтажки когда-то принадлежала моему дедушке. Дедушка давно умер, и родители долгое время сдавали квартиру. Мы с ними жили в соседнем доме, в двушке. Когда я поступила в мед, родители продали свою квартиру, купили участок и теперь вполне счастливо жили в своём домике в деревне недалеко от подворья Покровского монастыря в Подмосковье. Я любила их дом, часто приезжала к ним в гости. Мне родители, предварительно сделав ремонт, отдали дедушкину квартиру. В ней я, правда, поселилась всего два года назад… После окончания меда я уехала на оплачиваемую практику в большой свежеотстроенный медицинский центр в Солнечногорск, и там познакомилась с… ним, с Денисом. Он был душой компании, любимец всех сотрудников центра. Девчонки его обожали, и были уверены, что после его последнего недавнего расставания со своей зазнобой, по которой он так сильно страдал, Денис точно не станет вдруг заводить отношения.

Но, оказалось, что нет. Мы влюбились друг в друга, спустя непродолжительное время – сначала работали в паре в хирургии, всё улыбались, шутили друг с другом, а потом вдруг завертелось уже вне работы… Денис… Он, казался, каким-то волшебным. Густые каштановые волосы, темно-серые глаза, веселый и пылкий нрав… Он был очень милым и вежливым со мной с самого нашего знакомства. Мы стали жить вместе практически сразу, и мне тогда казалось, что это была настоящая любовь. Мы оба получали хорошие деньги в центре. Жили в однушке, которую снимали, и были по-настоящему счастливы. Единственное что – он никогда не говорил о бывшей девушке. Все знали, что у него был большая любовь, но что произошло, никто не знал, а Дэн наотрез отказывался рассказывать – уехала, исчезла из его жизни и всё. Нет такой больше. Мы тогда закрыли эту тему раз и навсегда – мало ли, человеку больно.

Но тогда я даже представить себе не могла, какой обманчивой может быть наружность. Наружность всего – человека, быта, работы, интересов, совместной жизни, чувств… Всего. От и до. Что «как в фильмах» бывает по-настоящему.

Я вздрогнула, вспомнив его потемневший взгляд в тот вечер и странную полуулыбку… Как он вошел в квартиру и запретил включать свет. Как он сказал, что меня ждет сюрприз… Я помню, как…

Нет. Хватит. Я поёжилась, закрывая лицо руками. Я не могу сейчас думать об этом. Я не хочу вспоминать.

Я должна буду как-то прожить это, отпустить. Пусть у меня сейчас нет ни единой толики ресурса на это, ни единой толики сил, но я найду их… Найду обязательно.

Понимая, что больше не усну, я заварила себе чашку кофе. Я любила дедушкину квартиру – помню, как мы гуляли с ним вместе по нашим дворам здесь, вокруг которых теперь росли элитные высотки жилых комплексов. Дедушка читал мне сказки, когда мы сидели на этой кухне… И хорошо, что родители сделали нейтральный ремонт – все светлое, теплое, приятное. Бук, беленый дуб, кофейные оттенки, белая мебель.

Взяв свою чашку, я завернулась в плед и уселась на подоконник, дабы понаблюдать за тем, как наступает утро. Хорошо, что сегодня уже четверг, а завтра вечером можно будет и с девочками-подружками пересечься, сходить куда-нибудь.

Ведь мне обязательно надо как-то отвлекаться…

***

Чувствовала я себя, конечно, разбито. Даже, несмотря на то, что у меня была уйма времени, на работу я собиралась медленно и весьма неохотно. Меня то и дело отвлекали какие-то отстраненные мысли, потом я обязательно что-нибудь забывала, мне раз от раза начинало хотеться спать.… Я шла на работу, чувствуя легкую тошноту и недомогание. Надо было бы выпить ещё кофе.

– Добрый день, – сказала я, заходя в кабинет Волкова в три часа. Мы только впервые за день пересеклись с ним.

Тот бросил на меня взгляд, здороваясь, но потом вдруг посмотрел снова, уже более хмуро, не скрывая беспокойного любопытства.

– Соловьева, ты не заболела? Что-то вид у тебя какой-то бледный.

Я покачала головой.

– Нет-нет, Дмитрий Романович, всё в порядке. Я…просто что-то не выспалась сегодня, – вымученно улыбнулась я, проходя к своему столу.

Усевшись, я начала раскладывать папки, которыми собиралась сегодня заняться, и думала, признаться, что Волков давно продолжает заниматься своей работой, поэтому очень удивилась, когда вдруг подняв взгляд, обнаружила, что он все ещё наблюдает за мной, да ещё и с некоторым напряжением.

– Далеко живешь отсюда? – вдруг спросил он.

– Нет, – ответила я растерянно – и правда, чувствовала что-то себя не очень. Это всё чертовы кошмары. – Нет… Пешком дойти можно, если честно.

– Ого, – удивился Волков. – Я тоже здесь рядом живу.

– Я на Третьем Верхнем Михайловском, – сказала я.

Волков усмехнулся. Какая же у него красивая усмешка!

– Надо же, я на Лестева.

Я удивленно улыбнулась, но с ответом не нашлась. Я вообще всегда была с ним какой-то немного растерянной в разговорах, не касающихся работы.

Мы помолчали какое-то время. Я полистала несколько справочников, затем, вздыхая, потерла лоб – теперь головокружение какое-то напало, ну что за дела…

– Варя, – строго сказал Волков, поднимаясь с места. – Эй…

Он подошел ко мне, и сел напротив меня на корточки. Никогда не видела у него такого взволнованного взгляда – он всегда был таким суровым, строгим, собранным, но сейчас…

– Я…просто давление, наверное, – сказала я, отводя взгляд. – У меня бывает. На погоду.