Первого сентября, когда Валя зашла в здание медицинского университета, она встретила особенного человека. Не такого, как все остальные. Высокий симпатичный брюнет, с разноцветными глазами. Он без спроса занял соседнее место, даже не глядя на девушку.
— Вообще-то, я заняла это место для подруги, — весьма раздражённо прошептала блондинка, тряхнув волосами.
— Вообще-то, пара уже началась. Кто успел — тот и сел, — парень повернулся к ней и на удивление приятно улыбнулся. — Мне жаль, но твоей подруге придется найти сегодня другое место. А может и не только сегодня.
Обворожительная улыбка, кажется, поразила самое сердце Валентины. Но ведь таймер…? Да, все верно, он показывал, что до встречи с родственной душой еще очень много лет, но, может, цифры что-то напутали?
— Меня зовут Степан, для тебя просто Степа, можно «родной», «любимый» и так далее.
— Ты слишком самоуверен.
— А ты слишком закрыта.
Isn’t hard to see what’s going on, I’m so far gone.
You’re the king and baby, I’m the queen of disaster, disaster.
Не трудно понять, что происходит — я влюбилась по уши
(дословно: я так далеко зашла).
Ты король, малыш, а я — королева катастроф, королева катастроф.
Или не смогла сдержать то милое обещание, что дала себе в раннем детстве?
— Я буду тебя ждать, — тихо прошептала девочка, уверенно смотря в ночное небо через приоткрытое окно. Она была полная решительности, надежды и, кажется, любви. К незнакомому человеку, да, ну и что? Это ее самый родной человек, как его можно не любить?
Как вариант, не смогла услышать то, что до нее пыталась донести Галя?
— Все твои решения так или иначе сказываются на твоем соулмейте. Как и его решения влияют на твою жизнь. Может быть, ты этого не чувствуешь, ты вообще можешь ничего не чувствовать, но тот, с кем связана твоя жизнь может загибаться от боли каждый раз, когда Степа тебя касается.
— Ты сейчас серьезно или…
— Немного утрирую, но это факт. Во всех описанных подобных случаях соулмейт испытывает боль, всегда, без вариантов. Кто-то постоянно, кто-то только во время важных событий, кто-то лишь раз, но ты уже принесла кому-то боль, а если ты останешься со Степаном, выйдешь за него замуж, свяжешь с ним свою судьбу окончательно…
— То… Что? — испуганный голос Вали предательски дрогнул. На несколько секунд ей стало жутко страшно от всех этих слов.
You got me spinning like a ballerina, feeling gangsta every time I see ya.
You’re the king and baby, I’m the queen of disaster, disaster.
Ты кружишь меня, как балерину, я чувствую себя круто каждый раз, когда вижу тебя.
Ты король, малыш, а я — королева катастроф, королева катастроф.
— Ноги я не смогла не раздвинуть!
Девушка с абсолютно несвойственной ей злостью и резкостью ударила по белоснежной пластиковой раме, отчего зеркало сорвалось и упало на пол, разбиваясь едва ли не вдребезги. Удивительно, но Валя даже не вздрогнула от резкого звука. Лишь спустя несколько секунд ее голова, словно сама по себе, повернулась в сторону упавшего предмета — и ее глаза тут же встретились с десятками своих отражений. Телефон, наконец-то, замолк.
Говорят, что расколотое зеркало обрекает человека на семь лет несчастий. Но может ли она быть более несчастна, чем сейчас?
Говорят, что в зеркале живет двойник, и именно его гибель приводит к череде неудач. Но, может быть, в случае Вали все совсем наоборот?
— Сдохни же, и никогда не возвращайся, — Антонова присела на корточки, как нельзя внимательно вглядываясь в осколки зеркала.
Чушь — все эти поверья, домыслы и предсказания. Не существует никаких зеркальных двойников, никакой темной энергии, что приносит годы страданий. Люди сами себя обрекают на несчастья. Совершая необдуманные поступки, не обращая внимания на заботливые слова близких, не думая о последствиях. И если все это совершалось с юных лет — то о чем еще можно говорить, как не о череде неудач? Однако, семь лет несчастий Вали уже давно позади.
И что же дальше?
Запястье в очередной раз беспощадно заболело, словно руку резали изнутри. Как будто вены на ее теле сами решили вскрыться, не выдержав такого эмоционального давления. Да, Валя, ты ведь врач, должна быть в курсе — тело испытывает стресс и боль, это все живет не только в голове. Но к чему понимание вопроса, если не знаешь, что с этим пониманием делать? Не знаешь, как убрать боль с запястья с таймером. Не знаешь, как вымолить прощения у самой себя и — тем более — у своего соулмейта. К чему понимание, если все, что происходит вокруг, похоже на какую-то злую шутку судьбы. На наказание.
Тем временем запястье начало болеть еще сильнее — к чему бы это? Она знает ответ.
***
— Оксана, я хочу домой.
— Марго, ну, ты же все знаешь сама — нельзя тебе еще домой, ты восстанавливаешься, тебе нужно…
— Оксана, мать твою, Амелина! Я. Хочу. Домой, — Власова сложила руки на груди, выражая самое глубокое недовольство сложившейся ситуацией.
— Господи, да за что мне все это! — блондинка обреченно вздохнула и медленно закрыла глаза, припоминая те спокойные, а главное — тихие, дни, когда Рита молчала. Как жаль, что при этом она была в коме.
— Да-да, скажи еще, что я твое наказание, что я насилую твой несчастный мозг, какая я ужасная, неблагодарная, ага.
— Власова, тебя там подменили, что ли? Прием-прием! В нашей паре — недовольная всем вокруг ноющая блондинка я, но никак не ты. Я сейчас позову врача, и он засунет эту мерзкую трубку обратно тебе в глотку, или в другое место, если ты скажешь еще хоть слово.
Если месть — это блюдо, которое подают холодным, то гнев Амелиной — это блюдо, которое даже не нужно пробовать. Рита тут же подняла руки вверх в извиняющемся жесте и чуть виновато свела брови.
— Милая, я просто очень соскучилась по тебе и дому.
— Вот нельзя было так сразу, нет? — благо, Оксана быстро меняет гнев на милость и тут же улыбается своей самой светлой улыбкой. — Еще несколько дней и мы поедем домой, выписка в пятницу, я уже договорилась.
— Ты лучшая.
— Вспоминай это каждый раз, когда снова решишь насиловать мой несчастный мозг, — самодовольная улыбка появилась на ее лице. Поиздеваться над и без того страдающей в больнице — было каким-то особым удовольствием, от которого совершенно невозможно было отказаться.
— Забираю свои слова обратно, ты — мое наказание.
— Зато какое, крошка, — Оксана улыбнулась еще шире, в очередной раз вспоминая сцену их знакомства в баре. Кто же знал тогда, чем это все обернется?
— Ничего-ничего, вот доберемся мы домой — и ты месяц будешь ходить в водолазке, — воспоминание любимой Маргарита прочитала в ее вмиг загоревшихся глазах, точно таких же, как тогда.
— А мое имя важно? Тебя ведь больше интересуют мои ноги, чем мое имя, которое ты через неделю и не вспомнишь, верно?
— Хм, жестоко, но по факту, — интерес внутри Маргариты разжигается с каждой секундой все сильнее и сильнее. Никто раньше не позволял себе так нагло с ней общаться.
— Вот видишь, крошка. Впрочем, это взаимно, так что никаких обид, — блондинка улыбается, глядя Власовой в глаза и медленно облизывает губы, тут же якобы непринужденно рассматривая коллекцию пустых бутылок из-под элитного алкоголя на стене.
— Еще раз назовешь меня крошкой — покусаю, — непонятным образом губы Риты оказываются прямо возле уха незнакомки, а горячее дыхание тут же обжигает чувствительную кожу.
— М-м-м, да что ты говоришь, крошка? — выразительность интонации, с которой блондинка произнесла последнее слово, нельзя передать словами. На Риту это подействовало так сильно, словно перед быком взмахнули огромной тряпкой, словно охотничьему псу сказали «взять», словно кто-то так хорошо знал все ее повадки, что лишь смеха ради хотел свести ее с ума. Но цель сегодня стояла явно другая. — Крошка. Крошка. Крошка, — привлекательная незнакомка, кажется, насмехалась над Власовой, но каждое повторение становилось менее бесящим. Нет, она вовсе не хотела злить, напротив, голос становился все мягче, игривее и слаще. Он медленно обволакивал уши Риты, проникая в сознание и откидывая все остальное. Все звуки, движения и яркие вспышки света были им обеим уже не интересны.
