— Прости меня, я… Мне казалось, что так будет лучше для нас, для наших будущей семей, родителей…

— Что за бред? Ты думаешь, что я в это поверю? Ты можешь обмануть всех вокруг, можешь обмануть себя, кого угодно, но не меня.

— Да, какая же я дура, знаю, знаю. Думаешь, это было так легко? Думаешь, я была на эмоциональном курорте после разрыва с тобой? — Валентина на секунду прикрыла глаза, вспоминая, сколько ночей провела, уткнувшись во влажную от слез подушку.

Повисла звенящая в ушах тишина. Тикают часы. Шумно и разъяренно дышит Рита. Тихо похрустывает пальцами Валя.

— И что, ты с ним счастлива? — никакой злобы в голосе. Лишь обременяющая боль, что сковывает тело и мысли.

— У меня замечательные дети, любящий муж. Да, я счастлива, да, кажется, да, — попытка скрыть от Власовой истинные чувства была совершенно бесполезной. Во-первых, они обе знали, что это исключительная ложь. Во-вторых, Валя говорила столь неуверенно, что никто бы не поверил в истинность этих слов. Но, с другой стороны, как признать, что счастье приносят только дети?

— Ты уверена? Ты счастлива? И тебе ничего больше не нужно? — Рита сделала шаг навстречу, становясь невыносимо близко, почти касаясь, не оставляя почти никакого пространства между ними.

Антонова лишь несколько раз часто кивнула, глядя ей в глаза.

Несколько секунд они так и стояли — просто глядя друг на друга. Они давно, очень давно этого не делали. Несколько лет пытливые влюбленные глаза не встречались, не скользили по знакомым черточкам лица, не изучали, не вспоминали. Уже очень много лет, а в последние дни они просто избегали друг друга. Просто смотрели в потолок, на стены, в пол, на столы. Куда угодно, но только не друг на друга. Если я не вижу проблемы, значит ее нет и вовсе, верно?

В какой-то момент Маргарита резко прижала Валю к стене, не прерывая зрительного контакта. Знакомый игривый огонек в ее глазах осторожно, очень боязливо, но вышел из тени.

— Что ты делаешь… — возмущенно начала Антонова, замечая этот до невозможности знакомый взгляд, испуганно смотря в глаза и надеясь всей душой, что это не то, о чем она думает. Только надежды, как всегда, бесполезны. Она слишком хорошо знает Риту, свою Риту, которая предсказуема до кончиков пальцев. — Нам не нужно, это непр…

Но ее резко и нетерпеливо прервала Марго. Поцелуем, разумеется. Чувственным, одновременно жестким и нежным, грубым и ласковым. Таким, как раньше, когда она показывала кто на самом деле руководит ситуацией, кто на самом деле все здесь решает. Рита так делала всегда, когда они начинали ссориться. Вслух, высказывая недовольство, или молча, тая небольшие, можно даже сказать детские, обиды в мыслях. Она это всегда чувствовала и всегда ее так целовала. Язык тела никогда не подводил, поэтому прежде, чем Валя успела подумать о том, что Риту можно оттолкнуть, та уже взяла ее за запястья, заводя их над головой блондинки и крепко прижимая к стене, не давая ни шанса на сопротивление.

— Отпусти, прошу, — Антонова тихо шепчет в чужие губы, но даже не планирует отстраняться. Ей нужен этот поцелуй, нужны эти объятия. Ей нужна она.

Маргарита, чуть помедлив, все же отпускает руки, которые тут же опускаются ей на шею, прижимая ближе. Слегка улыбается, наконец-то чувствуя, что в ней кто-то она нуждается. Улыбается все шире, углубляя поцелуй, наваливаясь сильнее, желая ощущать тепло столь знакомого, почти родного, тела. Они стояли и целовались несколько минут, что по ощущениям длились целую сладкую вечность, которую так не хотелось прерывать. Все вокруг исчезло, в этом мире остались только они и стена, в которую вжималась Антонова.

Когда кому-то из них, или обеим одновременно, уже трудно сказать, стало нечем дышать, они отстранились друг от друга буквально на пару миллиметров и снова встретились взглядами. Огоньки уверенно плясали уже у обеих, напоминая о былой любви и страсти, о том, как долго они могут вот так стоять и просто целоваться, забыв обо всем на свете. Рита чуть улыбается, чувствуя на своих губах горячее дыхание. Заметно расширенные зрачки у обеих, учащенное дыхание. Стало слышно, как бьются их сердца. Слишком романтично даже для нежной Антоновой, что, не выдержав схватки взглядами, расслабленно прикрыла глаза, до невозможности сильно вжимаясь в холодную стену. Она знала, что будет дальше и, кажется, уже была готова почувствовать жаркие поцелуи на своей шее, плечах и ключицах, но… Дышать стало необъяснимо легко. Открыв глаза, она заметила, что Рита сделала шаг назад.

— И что дальше? — тихо спросила она, пытливо глядя капитану в глаза.

— Тебе решать.

***

К чему стихи?..

Я погибаю…

И ничего

Не понимаю..

========== Мы никогда не будем вместе. ==========

Валентина с трудом открыла глаза. До тошноты яркий свет болезненно впился в глаза, как будто пытался выжечь их дотла. Ничего не видно, кроме этой белоснежной вспышки. Что это, блядские врата рая? Так ей туда дорога закрыта, учитывая количество неправильных жизненных выборов. На фоне что-то неритмично пищит и шумит. Раздражает.

Тело болит абсолютно все, каждая клетка ноет, тянет, колет или режет. Трудно дышать. Кажется, в горле что-то застряло. Антонова пытается прокашляться, но от этого стало только хуже. Кашляет сильнее, из-за чего возникает непонятный шорох где-то слева. Или справа? Что такое вообще лево и право?

— Врача сюда!

Надрывистый и до боли знакомый голос. Почему до боли? Почему ей тяжело слышать это волнение? Откуда она его знает? Так, голос женский. Значит, девушка. Для матери слишком молодой, значит, сестра. А у нее есть сестра? Кто она вообще такая?

Стало еще более шумно. Кажется, кто-то прибежал на ее голос. Медленно убрал мешающий предмет из горла. Судя по всему, это была какая-то трубка. Да, для интубации, точно. Зачем ей сделали интубацию трахеи? Откуда она вообще знает эти термины? Господи, прости за «блядские врата», забираю свои слова обратно, только помоги разобраться в этом всем.

Секундное замешательство — и ответ тут же приходит сам собой. Она — Валентина Антонова — студентка медицинского, будущий врач, точно. Вот почему ей все кажется знакомым. А голос… Это же Марго, точно, милая Марго, но что же случилось?

— Вы меня слышите?

Расплывающийся во все стороны мужчина в очередной раз требовательно задает вопрос, суть которого не до конца понятен. Чего он хочешь?

— Валентина Владимировна, Вы меня слышите?

— Да, — не факт, что с ответом угадала. Как тяжело говорить, как будто она и не умеет вовсе этого делать. — Да, слышу.

Слова, наконец-то, начали обретать для нее хоть какое-то значение. Мужчина в халате лишь удовлетворенно кивнул, записывая показатели с пищащих приборов. Вот что так раздражало. Естественно, она ведь была в отключке после операции. А зачем интубация? Все так плохо, она и вовсе была в коме?

Пелена перед глазами постепенно сошла на нет. Естественно, все вокруг оставалось не до конца четким, но лицо врача, наконец-то, удалось разглядеть: приятный мужчина, легко машущий перед ее лицом тремя пальцами. Вероятно, нужно ответить.

— Три, — едва выдавливает из себя, тут же закрывая глаза.

— Отлично.

Слышно, как ручка оставляет неровный след на шершавой бумаге. Как же больно от всех этих звуков. С невероятным трудом Валя пытается глубоко вдохнуть, но получается так себе. Слишком мало сил в ее организме.

— Тише, милая, тебе нужно побольше отдыхать. Наконец-то ты очнулась, я уж хотела тут убить кого-то или принести в жертву, лишь бы вернуть тебя.

— Марго?

— Да, родная, это я.

Какой-то подозрительно теплый и заботливый голос. Мягкий, как будто… Как будто им снова едва за двадцать. Руки Власовой нежно сжимают руку Валентины, легко целуя тыльную сторону. Почему она так мила?

— Сколько я…

— Десять дней. Водителя такси уже давно выписали, отделался легким испугом. Водитель машины, что врезалась в вас, погиб на месте, уснул за рулем, мудак, а ты… Слава врачам, ты очнулась. Прости меня, я такая дура, я не хотела… Ты же знаешь, я не всегда уместно подбираю слова, твоя мама замечательная женщина, самая лучшая, хотя бы потому что родила тебя. Я обожаю твою маму, милая, только прости меня, прошу.