Элизабет подняла голову, ее глаза были широко раскрыты и полны удивления.
– Твой дедушка знает?
Некоторое время она недоверчиво смотрела на него. Потом, осторожно подбирая каждое слово, как будто перебиралась по камням через реку, ответила словно самой себе:
– Вообще-то, он, наверное, мог догадаться. Видишь ли, есть одно обстоятельство… Ведь твой дедушка довольно хорошо знал мою бабушку, поскольку она была кузиной твоей бабушки. – Она судорожно вздохнула и продолжала: – А моя бабушка была такой же, как я: она тоже видела картины! У меня есть ее дневники, и мне кажется…
Натан застонал, словно от боли. На счастье, Элизабет предвосхитила его следующий вопрос, поскольку он был не в состоянии говорить:
– Мне кажется, это как веснушки или кривые зубы: передается по наследству, и более того…
– Господи Боже! – выдохнул Натан, перебивая ее рассказ. – Твоя бабушка?! – Он попытался вызвать в памяти какие-нибудь эпизоды, связанные с ней, но вспомнил лишь приветливую, ласковую женщину с довольно смелым чувством юмора. – Но твой дед казался таким счастливым с ней! Как же он мог выносить все это? Что может быть хуже жены, которая способна в буквальном смысле читать твои мысли?!
Натан почувствовал, как плечи Элизабет напряглись под его руками и она задрожала, словно лань в предчувствии опасности. Черт возьми! Что с ней случилось? Но она уже отошла от него, снова замкнувшись в себе, и сказала деловым тоном, который ему так не нравился:
– Обещай мне, что ты не забудешь о завтрашнем дне.
Удивляясь тому, как больно ранила его ее отчужденность, он ответил:
– Обещаю. У меня нет иного выхода.
И это действительно было так. Вздохнув, Натан поднял корзину и пошел к дереву. Элизабет шла следом с фонарем и высоко держала его, пока Хоксли перекидывал веревку и забирался на дерево, чтобы крепко привязать ее там. Удостоверившись, что другой конец свободно свесился в воду, он спрыгнул на землю и решил сосредоточиться на выработке общего плана действий.
«Бог мой! – размышлял он, потирая оцарапанное о какой-то сучок плечо. – Мне придется срочно придумать что-то, чтобы обезопасить ее от возможных неприятностей. Думаю, именно для этого старый негодник заварил всю кашу. Но только уж ему придется смириться с тем, как я сам решу эту проблему. Пусть пеняет на себя!
– Первое, что нам нужно сделать, это накинуть на тебя уздечку. Не совать нос в чужие дела, Элизабет! Держать свои мысли при себе, а главное – самой держаться подальше от мыслей других людей. Тебе не угнаться за всем человечеством, девочка! Не говоря уже о том, что в головах у людей бывает столько чепухи…
Натану вовсе не хотелось бы, чтобы она заглянула в мысли большинства его дружков, равно как и половины мужского населения этой маленькой деревни. Он представлял себе, какое впечатление могут произвести подобные мысли на невинного ребенка. Впрочем, не век же она будет ребенком! Через несколько лет Элизабет достигнет совершеннолетия и сможет выйти замуж. Может, это и есть решение проблемы? Выдать ее замуж пораньше за какого-нибудь богатого человека, который сделает ей десяток детей, и она забудет и думать о своих глупостях.
Поток его мыслей внезапно прервался, когда она опустила голову, закрыв руками лицо. Натан почувствовал себя последним дураком, но привыкнуть к тому, что кто-то читает твои мысли, было очень трудно. Он наверняка привел ее в ужас!
– Элизабет! – мягко окликнул он, ожидая увидеть слезы или даже вспышку гнева.
Но она приподняла свое нежное лицо, склонила голову набок и очаровательно улыбнулась ему.
– Неужели прямо-таки десяток? – укоризненно произнесла она.
Глава вторая
Слезы скатывались по щекам Элизабет, врываясь в ее сон, и она никак не могла остановить их. Наступал тот самый момент между сном и явью, когда перед ее глазами появлялись картины, от которых невозможно было избавиться, которые преследовали ее потом целый день.
Элизабет тщетно пыталась проснуться, металась на постели, сбрасывала с себя одеяло… Напрасно. Перед ее мысленным взором возникла картина, которую она впервые увидела девочкой и которая повторялась затем десятки раз, наполняя сердце ужасом.
Элизабет стало трудно дышать, как будто ее затягивало в водоворот. От мелькания красок закружилась голова – темные ночные тени и красные розы, которые уже начали засылать, становясь по краям черными. Краски замелькали над палубой яхты, закружились вокруг спящих родителей Элизабет и над родителями Натана.
«Просыпайтесь, вставайте! – шепчет она во сне. – Ну, пожалуйста, вставайте и возвращайтесь домой!»
На палубе стоит высокий человек, дрожащий от бешеной ярости. Его руки сжаты в кулаки, голова откинута назад; он зашелся в немом крике, на его лице и шее вздуваются вены, которые похожи на червей. Наконец его судороги проходят, он открывает глаза, осматривается вокруг и улыбается. Постепенно улыбка застывает у него на губах и превращается в звериных оскал. От страха сердце Элизабет, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
«Не смотри туда!» – мысленно приказывает она, сдерживая дыхание, потому что на другом конце палубы видит себя – маленькую фигурку, которая трусливо прячется за плечами Натана. Ужасный человек ищет их, но никак не может найти. Рычащие звуки вырываются из его пасти и отдаются эхом в соленом воздухе.
Вот он снова поворачивается к спящим людям и, улыбаясь, вынимает откуда-то длинный блестящий нож. Золотой дракон на клинке оживает, когда он направляет его на их родителей. Краски снова начинают кружиться – все быстрее и быстрее. Они накрывают родителей Натана, затем приближаются к ее дорогим матери и отцу. Они кружатся так быстро, что Элизабет не может разглядеть их спящие лица. Краски продолжают мелькать, перемещаясь по яхте, и скрываются в воде за бортом.
– Нет! – кричит Элизабет и бросается вперед, чтобы остановить этого страшного человека, столкнуть его с палубы в воду, но, как ни старается, не успевает добежать.
От отчаяния она рыдает, зная, чем кончится этот сон. Налетает белый ветер, замораживая все кругом, перемешивает краски, которые начинают бледнеть, бледнеть, пока совсем не растворяются в воздухе, а ее родителям не суждено больше вернуться домой…
Первый раз, когда ей приснился этот сон, няня, услышав ее крики, вошла в комнату и сказала, что если кто-нибудь узнает о ее снах, то люди подумают, что она – колдунья, и никто не будет ее любить. Разрыдавшись, Элизабет обещала ей никому не рассказывать, но в душе, которая разрывалась от боли, затаила надежду, что когда-нибудь она станет сильнее, научится быстро бегать и ей удастся предотвратить то, что случилось в этом страшном сне.
Но шли годы, сон повторялся с убийственной периодичностью и всегда кончался одинаково.
Впрочем, на этот раз что-то было не так: белый ветер не спешил перемешивать краски, он замер, словно в ожидании чего-то. Растерянная, Элизабет не знает, что делать, потом оборачивается, чтобы взглянуть на ликующего монстра.
Внезапно ее охватывает гнев и она бросается вперед. Он поворачивается, удивленный ее атакой, и быстро замахивается блестящим клинком, несущим смерть. Но ей все равно: нужно успеть остановить злодея, больше ничто не имеет значения.
Элизабет чувствует, что ветер снова оживает и дует теперь в ее сторону – ударяет в лицо, бьет в глаза, замедляя ее бег. От отчаяния она кричит, продолжая рваться вперед, чтобы уничтожить своего врага.
Неожиданно рядом раздается голос Натана, который громко зовет ее по имени. Она совсем о нем забыла! Вот кто может помочь ей – он такой большой и ничего не боится!
– Натан, помоги мне, помоги мне…
Элизабет чувствует на своих плечах его теплые руки, которые мешают ей броситься на монстра; она пытается вырваться и изо всех сил колотит его кулачками. Но он спокойно пережидает эту вспышку гнева, сжимая обе ее руки своей сильной рукой, а другой неумело гладит ее по волосам и тихо шепчет:
