– Я просто отвлекся! – окрысился Криспин. – И вовсе не обязательно Марго интересует именно лесовичка! Вон у «цветочницы» явный дар к Огненной магии. Гном хоть и себя особо не проявляет, берет учебу железной задницей, уже сейчас может светильники в своих шахтах развешивать. Хоть и недолговечные. И вообще кажется мне, что ректор тогда просто прикинула по своим бухгалтерским книгам убытки-прибыли и передумала. Выгонит баронеску – лишится платы за обучение, да еще папаша наверняка готов и впредь за косяки своей доченьки щедро отстегивать. Парня оставила точно из интереса: в какой Академии отыщешь гнома, хоть и полукровку? А лесовичка… Ты видел хоть одну по-настоящему сильную лесную ведьму? Да и то – сегодня она здесь, а через год, а то и раньше, в своей Пуще растворится!

– То-то ты рядом с ней постоянно вьешься! – поддел его Артур. – Боишься, что девчонка на днях убежит обратно?

Криспин раздраженно отмахнулся:

– Да не она меня интересует, а эта самая Пуща! Представляешь – лес размером с целое королевство! Там людей наперечет, одни лишь звери и деревья!

Артур кинул на него быстрый внимательный взгляд. Произнес задумчиво:

– Нет людей – это хорошо…

Друзья встретились глазами и умолкли: каждый знал, что подумал другой.

Гербология, в отличие от Игнисологии, Мире легко давалась – ну что значит «давалась»? Целительница Ида порой благодушно заявляла: «А о свойствах растения (вставить нужное название) сейчас нам расскажет Мира». Отчего ж не рассказать, если с самого детства известно: и внешний вид, и где-когда собирать, как заготавливать, рецепты отваров-настоев-присыпок. Да и лекарственные растения на три ближайших королевства, считай, одни и те же. А что в Пуще есть и кое-какие уникальные, чудодейственные – про то лесовичка мудро помалкивала. Ведь набегут всякие… исследователи и охотники за редкостями, тогда ее по головке точно не погладят!

Амариллис ворчала, что целительница уже должна доплачивать за то, что Мира ведет ее уроки, а она сама знай себе отдыхает. Но лесовичка замечала, что Ида порой тоже за ней украдкой записывает. Да не надо ей никаких денег – на что они в Академии, когда тут всё-всё – жилье-еда-одежда – бесплатно! Зато преподавательница частенько говорила: «Ну, Мире это неинтересно, она сама все прекрасно знает, можешь быть свободна!» – вот что самое лучшее!

Потому что тогда девушка убегала в парк. Если библиотека – пища для ума (и не будем вспоминать сейчас низкие выпады со стороны неких вреднючих дежурных!), то земля, зелень, деревья и всё, что в них обитает, прыгает, ползает и порхает, наполняют ее силами и энергией. Мира даже отыскала своих лягушек – или ей нравилось думать, что именно этих она принесла в Академию – и частенько наслаждалась их самозабвенным концертом. Птиц в парке тоже обитало немало (в том числе и совы, да), и вскоре она уже знала, где свила гнездо лазоревка, за что ругается сорока на наглого черного кухаркиного кота, в какой вечерний час на пруду танцуют черные лебеди – белые здесь не водились. Может, равнялись на ректоршу – чтобы не выгнала с академической территории? Мантии учебные вон в основном тоже черные, как и одежда преподавателей. Словно других цветов на свете просто не существует!

Да и цветочный сад в Академии запущен донельзя: клумбы – стыд даже смотреть, не то что кому показывать! Ректорша явно экономит на садовнике. Мира потихоньку начала цветы выправлять: где прополоть, где взрыхлить, где полить, где пошептать, а где сразу честно похоронить… Сначала те, что на виду, у главного корпуса и Ворот, потом в местах заброшенных.

Там-то она и обрела неожиданного знакомца.

Однажды, беседуя с неподдающимися цветами (как вам не стыдно, ленитесь расти, хотя вон и солнышко вам, и дожди, и земля, и я уговорила тлю с вас убраться!), Мира невзначай вскинула взгляд и обнаружила неподалеку наблюдавшего за ней старика. Весь в белом, седой как лунь; поначалу девушка даже решила, что ей явилось еще одно привидение, но парковое.

– О! – сказала Мира, соображая, откуда он взялся. Из «Дома престарелых»? Или это один из стремящихся к нулю академических слуг, ведь убирают учебные и жилые корпуса сами студенты (вернее, всеми погоняемые бедные первокурсники). – Здравствуй, дедушка! Неплохая сегодня погодка, да? Самое то кости размять-погреть.

Старик наклонил голову с ястребиным же носом, разглядывая лесовичку серебристыми глазами. Спросил недоверчиво:

– Ты меня видишь?

– А чего ж не видеть, коли глаза есть? – Мира с охотой выпрямилась от упрямой клумбы: ох, когда-нибудь кончится ее терпение, всё сплошь перекопает!

– И откуда ж ты такая глазастая?

– Из Пущи. – Оглянувшись, девушка махнула рукой на останки древней скамьи. Подождала, пока старик сядет, и присела рядом. – Уф, умаялась!

– А чего ж тогда время и силы тратишь? Все равно никто сюда не ходит, пусть все зарастает.

– Как же никто? Вот ты, например, пришел, дедушка. Потом заглянешь сюда, а тут все цветет и зеленеет. Сядешь на скамеечку и помянешь Миру добрым словом!

Собеседник хмыкнул, разглядывая ее с откровенным стариковским любопытством.

– Отдыхаешь тут от людей?

Мира от неловкости поелозила по скамье и признала:

– Ну да. Слишком уж нас тут много сразу заперто, в одном-то месте! Шумно, тесно, трудно! Ученики, похоже, сами оглохли: ни себя, ни других не слышат! Сегодня так, завтра эдак, а послезавтра – ничего такого не говорил никогда и даже не думал!

– Да, со зверями попроще будет, – согласился старик. – Видно, у тебя в твоей Пуще все хорошо получалось, раз теперь в Академии учишься?

– Хвастаться не буду, – хвастливо заявила Мира, – но из молодых я первая!

Собеседник уважительно покачал головой.

– Вон как! Ну раз ты такая талантливая, так и подумай, чему тебя сюда учиться отправили.

– Да уж всю голову сломала! – пожаловалась лесовичка. – Подожду зимы, а там, коль ничему полезному обучать не будут, попрошусь домой обратно…

– Ишь ты, торопыга! – восхитился или укорил старик. – Жизнь, конечно, коротка, но у тебя она не завтра закончится, не спеши, оглядись получше, сообрази, что к чему!

Ни спорить, ни особо умствовать сейчас, в погожий теплый вечер, не хотелось совершенно, поэтому Мира просто кивнула. Двое посидели в дружеском молчании, глядя на растревоженную клумбу: лесовичка представляла, какой та станет в будущем, а старик…

Старик спросил:

– И кто ж в Академии тебя так озадачивает?

Перво-наперво, конечно, сразу вспомнилась прекрасная соседка. Вечно ей неймется, почему-то хочется везде быть в центре внимания! Нежданный собеседник улыбнулся в седые усы. Вольно ему улыбаться, не его же за косу по коридорам таскают!

– Она просто слабенькая, Мира.

– Это Амариллис-то?! – не поверила девушка. Баронесса с ее языкастостью, смелостью, граничащей с наглостью, с ее изворотливостью и энергией?

– Родители и окружающие наверняка внушали, что она должна быть самой первой, самой главной, самой умной и красивой, и нещадно топтали, когда таковой быть не получалось. Вот теперь и тянется к признанию жадно, к похвале, а если не получается – к проклятьям окружающих! Лишь бы всегда ее замечали.

– Ну так Ама того и добилась, замечают, – пробормотала Мира. – Какая ж она тогда слабенькая?

– Слабая – потому что любой умный льстец может вертеть ею, как хочет. Где другому достаточно одного доброго слова, ей нужна новая и новая порция похвалы, как сладкоежке – следующая ложка лакомства. А иначе кажется, что недостаточно она хороша и успешна… – Старик глянул на озадаченную девушку и добавил: – Есть же кошки, которым хочется, чтобы их гладили бесконечно. А есть те, кто примет ласку и спокойно уходит.

Пример на животных оказался яснее, и Мира искренне посочувствовала: вот Ама бедняга!

– Не жалей, – сухо прокомментировал старик. – Такие люди в погоне за успехом и похвалой затопчут тебя и не заметят. Да и доброе дело вряд ли совершат, если тому не будет свидетелей.