Кареты сворачивали на аллею, ведущую к поместью, копыта лошадей цокали по гравию, словно аплодируя разъезду. Один за другим дворяне, одетые в атлас и бархат, выходили из карет. Они кивали своим кучерам и направлялись к главному дому, сверкая в свете факелов, как драгоценные камни.

Я наблюдал за суматохой с балкона второго этажа, пока струнный квартет играл менуэт. Гости стекались в большой зал, где свечи и люстры разгоняли мрак. Я мог бы встретить их у парадной двери, но задержался, пока мой камердинер облачал меня во фрак с шелковым воротником, чертовски ужасного фасона. Не помню, чтобы я покупал этот фрак. Наверняка Артур заказал его в городе, чтобы поиздеваться надо мной.

Прежде чем вы обвините меня в щепетильности, позвольте добавить, что фрак был велик и требовал подгонки, поскольку я, как вы знаете, высокий и худой.

Тем не менее я опоздал на свой собственный бал.

Гости начали подходить ко мне, как только я вошел в зал. Я был бы счастлив, если бы был избавлен от необходимости вести светские беседы. Как можно обсуждать погоду больше минуты? В Нортумберленде бывают дожди, туманы, снег и короткие вспышки солнца летом. Вот. Я подвел итог погодным условиям в стране на следующую тысячу лет.

Артур начал дразнить меня, когда я подошел. Он взял с подноса лакея два кубка «Мадейры» и стал наблюдать за танцевальной площадкой, возможно выбирая себе следующую партнершу.

Я проследовал за ним вдоль стены зала, мимо моей коллекции скульптур. Пожилые гости задерживались возле произведений искусства. Они салютовали мне своими рюмками ратафии и сигарами, подняв тост за мою удачу. Действительно, моя внезапная популярность показалась мне странной. За эти годы я посетил несчетное количество вечеринок, и на большинстве из них шептались о моем рождении, говорили фальшивые любезности, а джентльмены следили, чтобы я не разговаривал с их дочерьми. Как странно. Теперь я самый востребованный мужчина в Аттеберри.

Мой друг резко остановился, его взгляд устремился на Мэри Роуз, которая стояла в одиночестве, пока ее муж прохаживался вдоль карточных столов. Он поставил свои пустые бокалы на бюст Юлия Цезаря и затем направился к даме, не сказав мне и пары слов.

Семья Бейнсов мало заботится о своей репутации. Мистер Бейнс заработал свое богатство благодаря успешному браку. Он женился на наследнице Бурбонов, с которой познакомился в Пруссии еще до Французских войн. Их продвижение в высшем обществе было связано с политикой и самыми скандальными слухами. Однако их популярность росла, поскольку публике нравились сплетни. Подобный пример успеха подталкивал Артура к дружбе и флирту с замужними женщинами.

Не зная, что делать без Артура, я направилась в столовую. Танцовщицы плавали в море страусовых плюмажей. На мраморном полу сверкали радуги, они ползли по перегородкам и висели над головами.

Вам бы понравилась эта вечеринка, Джозефина. Всю ночь я думал о том, как буду танцевать с Вами. Я представлял, как мы стоим лицом друг к другу на паркете. Но больше я вспоминал наши неуверенные па в ту ночь, когда мы познакомились, и представил, как мы повторим их на террасе. Представление, которое должно шокировать моих гостей.

Лорелай вынырнула из толпы, когда музыканты заиграли вальс. Изумрудное бальное платье и распущенные волосы цвета шампанского, а не убранные, как обычно, в пучок, сильно изменили ее внешность. Сначала я даже не узнал Лорелай, так как привык к ее неизменному и довольно простому виду.

Она спросила, буду ли я завтра с ней рисовать.

Женщины говорят кодом, не так ли? Я пытаюсь расшифровать его, но у меня не получается. Они имеют в виду то, чего не говорят, и говорят гораздо меньше того, что имеют в виду.

Оглядываясь назад, я теперь понимаю, как Лорелай покраснела и захлопала ресницами. Вместо этого я пригласил ее на танец. Ей нужен был партнер, а кавалеров было мало. Вальс казался безобидным.

Лорелай улыбнулась, когда мы вошли в вихрь участников танцевального вечера. Она спросила, не возражаю ли я против ее длительного пребывания в Кадвалладере. Признаться, я не обратил на нее особого внимания и не помню своего ответа. Я смотрел в пространство, пока мы, как планета Солнечной системы, вращались по залу, освещенному свечами.

Она коснулась моего плеча, ее левая рука вцепилась в мою правую. Я кружил Лорелай по залу, ни разу не наступив ей на ногу благодаря многочасовой практике. Вслед за музыкой мы замедляли и ускоряли шаг, и зрители проносились мимо нас каким-то бесконечным калейдоскопом.

И только одно лицо оставалось отчетливым.

Офицер флота стоял возле двери вместе с леди Сеймор.

Он перехватил мой взгляд, и в порыве ностальгии я превратился в ребенка, заглядывающего в кабинет отца. Этот человек раньше посещал лорда Роха.

Лорелай открыла рот, чтобы заговорить, но я заставил ее замолчать вопросом: «Вы знакомы с этим джентльменом?» Я указал на офицера. Мое сердце заколотилось, словно предупреждая меня, а мысли помчались к воспоминаниям об отце, его встречах, именах его знакомых. Он обедал с дворянами и членами военного штаба. Он принимал друзей, товарищей, всех, кто имел приличный титул. Чаще всего его посещал адмирал Гипсон.

Присутствие этого человека в моем доме вселяло в меня ужас. Отец предупреждал меня, что кто-нибудь может попробовать оспорить мое наследство. Однако до этого момента я никогда не считал, что мое состояние в опасности. Но я чувствовал это. Я знал. Адмирал прибыл в Кадвалладер, чтобы противостоять мне.

Я проигнорировал выражение шока на лице Лорелай, когда поклонился и покинул паркет до окончания танца. Она догнала меня и сказала: «Мистер Рох, я нахожу себя самой счастливой в вашем доме. Хотя я молода, но уверена, что не смогу найти более блаженного места». Ее щеки раскраснелись, что делало этот намек совершенно прозрачным. Она хотела, чтобы я заявил о своих намерениях в отношении ее.

Я не мог быть более ошеломленным. Чем вызвана такая симпатия? Я считал ее отношение ко мне братским, а не романтическим. Действительно, мы стали близкими друзьями, но она часто говорит о мистере О’Конноре из Лондона. Она отчитывает нас с Артуром за то, что мы возвращаемся из города в неурочный час. Ее поведение скорее материнское, даже строже. Ни разу я не заметил ни малейшего намека на сердечную привязанность.

Кроме того, она знает о моих чувствах к Вам.

Я отвел ее в сторону, чтобы предотвратить сцену. Я сказал: «Мисс Глас, вы заслуживаете менее унылого дома, чем Кадвалладер. Мне подходит тихое поместье, поскольку я не нахожу удовольствия в обществе, но вы слишком состоятельны, чтобы оставаться в Аттеберри. Лондон кажется более подходящим для вас».

Лорелай уставилась на меня так, словно я совершил преступление. Ее глаза наполнились слезами. Не говоря ни слова, она повернулась и бросилась в толпу.

Я не собирался смущать ее или портить наши дружеские отношения, но я не мог призаться в чувствах, которых не испытываю. Она должна выйти замуж за Фрэнсиса О’Коннора, поселиться в таунхаусе рядом с Гайд-парком и писать картины на берегу Темзы. Такая жизнь принесла бы ей огромное счастье.

Расстройство Лорелай и появление на балу адмирала Гипсона вызвали очередной приступ паники. Я удалился в свой кабинет, пока гости наслаждались ужином, и с тех пор оставался здесь. Что мне делать, Джозефина? Если адмирал оспорит мое наследство, я могу потерять все. Если Лорелай уедет из Кадвалладера, я могу больше не увидеть ее.

Моя жизнь зависит от поступков других, и это сводит меня с ума. Я хочу быть счастливым и любимым, но мне кажется так поэтично, даже порой романтично, быть печальным и одиноким. Воистину, отчаяние придает интригу моему скучному существованию. Если бы я только мог, я бы сократил свой мир до одной комнаты, стопки бумаги и пера с чернилами. Я бы писал Вам до боли в пальцах, а потом попросил бы миссис Данстейбл писать за меня.

Интерес Лорелай заставил меня понять, что не может быть никого другого, только Вы.