«Вот такой же негодяй, как этот, отнял у меня мою Маделайн, – думалось мне, – единственного человека, который искренне, самозабвенно меня любил. Который принадлежал мне безраздельно».
С Энтипи всё обстояло иначе. Моей она не была, она меня не любила, а что до меня, то я к ней не то что нежности, но даже вожделения не испытывал, опасаясь демонов, которые могли таиться в её голове и которые изредка на меня взглядывали сквозь её расширившиеся от злости зрачки. Но в несколько ином смысле принцесса, безусловно, мне принадлежала – она была моим пропуском к почестям и богатству, на которые её папаша король не поскупится, если я её ему доставлю в неповреждённом виде.
Опасался ли я, что Шкуродёр убьёт Энтипи, как когда-то скиталец – мою мать? Сам не знаю. Во всяком случае, исключать, что события, если некто третий не вмешается в их ход, могут принять именно такой оборот, было нельзя. Ну а кроме того... Он держался с такой бесцеремонностью и наглостью, он так был уверен в своей полной безнаказанности и полной беззащитности принцессы... А я в прежние времена слишком долго оставался безмолвным свидетелем именно такой вот безнаказанности, и наглости, и бесцеремонности... Теперь же моё терпение, похоже, вконец истощилось.
Шкуродёр ухватил Энтипи за подол, приподнял его и сунул под него свою ручищу. Возможно, он сам при этом не ожидал, что наконец добьётся от неё того, чего прежде так желал, – принцесса прервала своё упорное молчание негодующим воплем, почувствовав, как грубые пальцы сжимают самую интимную часть её тела.
Я не дал себе ни минуты на размышления. Ибо стоило мне хоть ненадолго задуматься, и я, возможно, повёл бы себя иначе, попытался бы сдержаться. Я выбежал (ну ладно, заковылял, прихрамывая) из дверного проёма, сжимая в кулаке длинную ручку сковороды. Шкуродёр меня не видал, его в этот момент занимало совсем другое зрелище, которому и я, приблизившись к столу, где он восседал, стал свидетелем: Энтипи, развернувшись к нему лицом и поджав побелевшие от ярости губы, растопырила пальцы и собиралась наброситься на негодяя и в кровь расцарапать ему физиономию. Очутись я в этот момент на несколько шагов дальше от театра боевых действий, полагаю, я бы предоставил ей это сделать, всласть налюбовавшись захватывающим зрелищем, и только после вступил бы в сражение, в случае если б принцессе потребовалась моя помощь. Но я в эти мгновения уже всё для себя решил, я слишком близко подобрался к Шкуродёру, чтобы отказаться от возможности задать ему как следует.
Сделав последний рывок, я очутился у самого стола. Кровь так громко стучала у меня в висках, что я никаких других звуков не различал. Прежде чем Энтипи успела наброситься на мерзавца, я схватился за его повязку и переместил её так, что она соскользнула с пустой глазницы и прикрыла здоровый глаз. Шкуродёр вмиг стал незрячим.
Он хрипло зарычал и принялся инстинктивно вертеть головой по сторонам. На том месте, где прежде была повязка, зияла теперь пустая страшная дыра. Он протянул свою лапищу к физиономии, чтобы снять повязку со здорового глаза, но я опередил это его движение: размахнулся сковородой и изо всех сил впечатал её в жирную физиономию. Раздался хруст сломавшейся кости, который прозвучал для меня сладкой музыкой. Сковорода зазвенела так, словно ударилась не о костяной череп, прикрытый кожей, а о металлический предмет. Я отвёл руку со своим страшным оружием назад ровно настолько, чтобы размахнуться для очередного удара. И тотчас же его нанёс, предварительно с огромным удовольствием заметив две струйки крови, хлынувшие из носа негодяя. Это я ему его сломал! За вторым ударом последовал третий, потом ещё один и ещё. В мои намерения вовсе не входило позволять ему опомниться. Ещё в контратаку перейдёт, чего доброго. Представляю, какое зрелище я тогда собой являл: рыжие волосы густой волной спускались на плечи, тёмно-рыжая неровная борода воинственно торчала вперёд, глаза горели бешенством... Я мстил Шкуродёру за все унижения, пережитые моей матерью, за то, что был слишком мал, чтобы её от них защитить. Этот грубый, гнусный толстяк, которого я лупил сковородой, стал для меня собирательным образом, воплотившим в себе всю ту нескончаемую вереницу клиентов, которые дурно обходились с Маделайн.
Шкуродёр покачнулся на своём табурете, попытался было усесться прямо, опираясь лапищами о стол, но тут я размахнулся ещё раз и нанёс ему сокрушительной силы удар по затылку. Ему, кстати, так и не удалось снять с единственного своего глаза чёрную повязку, так что я могу лишь предположить, что после этого моего удара его полноценное, зрячее око вылезло из орбиты. Во всяком случае, с табурета он свалился на пол, точно мешок, и остался недвижим.
В зале воцарилась насторожённая тишина. Даже не взглянув в сторону Энтипи, я ухватил негодяя за шиворот и поволок к выходу из трактира. Представьте себе, насколько я не владел собой, позволив ярости затмить рассудок: ведь мне даже в голову не пришло задуматься, какой окажется реакция Мари на мой «подвиг», не вышвырнет ли она нас обоих за дверь. Возможно, я тогда искренне полагал, что готов заплатить любую цену за возможность хоть единственный раз в жизни насладиться местью. Но быть выброшенными на лютый мороз, на снег?..
Я распахнул дверь. В зал ворвался холодный ветер. Посетители трактира стали зябко потирать руки. Столкнув бесчувственное тело Шкуродёра с крыльца на снег, я притворил дверь, и ветер с силой её за мной захлопнул. Мари, как всегда, пребывала за стойкой. Я бросил на неё боязливый взгляд. Но лицо трактирщицы было столь же непроницаемо, как и прежде. Тогда я посмотрел на Энтипи. Та стояла на том же месте, где я её оставил, и пальцы её правой руки были всё так же растопырены и чуть согнуты, что придавало им сходство с когтями хищника.
Внезапно дверь распахнулась, и в проёме я с ужасом увидел Шкуродёра. На его толстой роже буквально места живого не было от синяков и кровоподтёков. В руке он сжимал кривой меч, и я мысленно себя обругал последними словами за то, что не догадался обезоружить мерзавца, прежде чем выволакивать его из трактира. Я молча смотрел на него, не делая попытки бежать или защищаться. Ярость, с какой я его дубасил, теперь совсем уже улеглась в моей душе, а вместе с нею меня и силы покинули. Ноги словно приросли к месту, так я струсил.
– Ах ты ублюдок проклятый! – прорычал Шкуродёр, сам не подозревая, насколько точным было это выражение применительно ко мне. Сковорода вряд ли могла заменить мне меч в поединке с этим уродом, который жаждал расправы надо мной и был отлично вооружён. Оставалось молиться о своей грешной душе. Я подумал: интересно, каково это – быть выпотрошенным, как рыба? И вдруг стрела, выпущенная из арбалета, вонзилась в дверной косяк в каком-нибудь дюйме от головы Шкуродёра. Тот вздрогнул и покосился в сторону бара.
Я невольно взглянул туда же. Мари с отсутствующим выражением лица снова прицеливалась в Шкуродёра из арбалета. Вид у неё был такой, словно она родилась с этим оружием в руках. Арбалет был заряжен, тетива натянута.
– Проваливай, Шкуродёр, – со спокойной властностью потребовала она. – Шесть месяцев чтобы духу твоего здесь не было. А посмеешь заявиться прежде срока, получишь стрелу в лоб. В другой раз я не промахнусь, и тебе это известно. Прочь отсюда.
Он кивнул ей с обречённым видом, сразу сделавшись похожим на большое животное, которое знает, что ему не уйти от охотников. А после повернулся и без единого слова побрёл прочь по белому снегу. Дверь за ним захлопнул всё ещё свирепствовавший ветер.
В зале воцарилось напряжённое молчание. Но спустя несколько минут посетители снова стали переговариваться между собой приглушёнными голосами, кто-то потребовал эля, и хозяйка сама отправилась выполнить заказ. Проходя мимо меня, она равнодушно бросила:
– Невпопад, у меня к тебе дело. Зайди в кухню, там поговорим.
Арбалет она убрала под стойку бара, когда за Шкуродёром закрылась дверь. Он всегда там у неё хранился, чтобы был под рукой в случае необходимости. Поставив перед клиентом полную кружку, Мари прошествовала на кухню. Я поплёлся следом за ней, всё ещё держа в руке сковороду и невольно прислушиваясь к нараставшему гулу голосов в зале. Посетители, мимо которых я проходил, бросали на меня хмурые взгляды. Я отыскал глазами Энтипи, но та стояла ко мне спиной. Каких только ругательств я не произнёс в свой адрес! Поддался порыву, как последний дурак, и это будет стоить жизни нам с принцессой. Мало того что нас сейчас вышвырнут на снег и мороз, так ещё ведь и Шкуродёр со своим мечом бродит где-то поблизости, снедаемый жаждой мести. Короче, вряд ли мы с девчонкой доживём до следующего рассвета, а всё потому, что я позволил себе забыться, возжаждал справедливости. Вот ведь нашёл же время и место! Ну что ж, с другой стороны, ежели у меня хватило глупости такое отмочить, выходит, я заслужил всё то, что за этим последует.
