– Иногда, – доверительно произнесла Энтипи, – я ловлю себя на мысли, что единственный разумный и здравомыслящий человек из всех, кто обитает при дворе моего отца, – это шут. По крайней мере, он один относится к жизни именно так, как она того заслуживает, – с насмешливой снисходительностью. И до чего же забавно, что, когда он без обиняков высказывается в этом духе, мои родители и все остальные принимают его разумные и веские слова за весёлые шутки и хохочут вовсю. А самое смешное во всей этой ситуации то, что они не понимают, что смеются над самими собой, выставляют себя дураками набитыми. В общем, глубины мысли шута, который их обязан развлекать и забавлять, они никогда не постигнут. Жалкие идиоты.

Мне ничего другого не оставалось, кроме как с ней согласиться.

Я заметил, что чем доверительней и непринуждённей становился наш разговор, тем принцесса ближе ко мне придвигалась, пока наконец, поздним вечером, расстояние между нами не сократилось до каких-нибудь нескольких дюймов. В амбаре было прохладно, и я кожей ощущал тепло её тела. Это было, с моей точки зрения... совершенно неуместно. Мы снова погрузились в молчание, на сей раз – неловкое, потому что я чувствовал: принцесса хочет ещё что-то мне сказать. То, чего я не желаю слушать.

– Принцесса! Ваше высочество, – произнёс я.

– Ненавижу это обращение! – выпалила она. – Терпеть не могу, когда меня так называют. Имейте это в виду, пожалуйста.

Я опешил. Просто ушам своим не поверил.

– Но... это же ваш титул.

– О да. Спасибо за напоминание. И вдобавок то, что, по мнению окружающих, является во мне главным. То, что им в первую очередь бросается в глаза. Я – это мой титул, а мой титул – это я. Если не принимать в расчёт, что я его получила при рождении. Как и любая из особ королевской крови. Но тогда, если следовать этой логике, получается, мы все должны быть одинаковыми? А я вот, представьте себе, не желаю быть ни на кого похожей.

– Поверьте, вы в этом весьма преуспели. Вы одна такая.

Но Энтипи, казалось, не слыхала моих слов.

– Титул вознёс меня настолько выше всех окружающих, что меня саму им ну никак не разглядеть. – Она печально вздохнула. – Никто меня по-настоящему не знает. И не желает знать. Мне иногда начинает казаться... что меня и вовсе нет на свете. Одна видимость.

– Ну что вы! Вот уж чего о вас не скажешь!

Энтипи повернулась ко мне, и лицо её осветила эта её новая, милая и даже немного застенчивая улыбка. Я почувствовал, как живо и недвусмысленно отозвалась на это моя плоть. И постарался переключить мысли на какой-нибудь нейтральный предмет.

Поймите меня правильно, я так себя держал не из ханжеских соображений, не из скромности или излишней стыдливости. Любая женщина, в конце концов, – прежде всего женщина. Я себя сдерживал, руководствуясь двумя соображениями. Первое: стоило мне ощутить в душе что-то похожее на приязнь к Энтипи, и я напоминал себе, что ещё совсем недавно считал эту вздорную девчонку ненормальной, чуть ли не буйнопомешанной, и серьёзно опасался, как бы она что-нибудь не подожгла или кого-нибудь не прирезала. И до сих пор, стоило мне порой пристально вглядеться в её глаза, как я различал в чёрных крупных зрачках неистово плещущийся океан безумия. Во всяком случае, так мне казалось. Короче говоря, мысли о её возможном сумасшествии я так до конца и не отринул. А чтобы совокупляться с ненормальной, согласитесь, самому даже и не знаю кем надо быть. Второе, едва ли не более важное: она была не какой-нибудь трактирной служанкой и даже не супругой рыцаря или придворного. А принцессой крови, наследницей престола. Сложив с подобной особой зверя о двух спинах, невозможно рассчитывать на последующее мирное расставание с рукопожатием и небрежным: «Как-нибудь увидимся». Занявшись этим с особой её ранга, либо свяжешь себя с ней на всю жизнь, либо, что более вероятно, жизнь свою укоротишь, потому как по приказу разгневанного и оскорблённого родителя придворный палач вмиг лишит тебя головы. Или иной какой части тела. Понимаете, о чём я...

Вы, возможно, сочтёте меня идиотом, скажете, ну надо же, ему на блюдечке преподнесли возможность сделаться консортом при будущей королеве, а он нос воротит! Но поверьте, не в моих правилах без оглядки ввязываться в такие серьёзные предприятия. Я на подобное решился бы не прежде, чем взвесив все возможные за и против, рассмотрев ситуацию со всех сторон и определив её негативные аспекты. Мне случалось в прежние времена поддаваться соблазну и действовать по первому побуждению. Чем это кончилось, вам хорошо известно: та, которой я доверился, ограбила меня и чуть не убила урной с прахом моей Маделайн.

– Холодно становится, сил нет терпеть, – пожаловалась Энтипи. Встав с пола, она подошла к стене, у которой лежало аккуратно сложенное большое одеяло. Закутавшись в него, принцесса вернулась на своё прежнее место возле меня и жестом пригласила к себе под одеяло.

– Мне думается, – произнёс я нарочито медленно и веско, – что будет лучше, если вы, ваше высочество, одна воспользуетесь одеялом. Я могу лечь рядом, чтобы вы не так сильно мёрзли, но... под одним одеялом с вами... увольте.

На лице её мелькнуло выражение обиды. Я его едва успел заметить, оно тут же сменилось неприязненной гримасой.

– В чём же проблема? – Голос её был холоднее воздуха в амбаре.

– Энтипи, – промямлил я, нарочно обратившись к ней по имени. – Вы сами только что изволили заметить, что считаете меня вправе не доверять никому на свете.

– И вы хотите сказать, – сердито воскликнула она, – что даже мне не верите?!

– Не вам, – поправил я её. – Себе.

Тут кончики её губ слегка приподнялись – на лице засияла лукавая, пленительная улыбка.

– Ясно. – Вот всё, что она сказала, прежде чем туго, словно кокон, обернуть себя одеялом и повернуться ко мне спиной. Я, как и обещал, улёгся рядом, чтобы согревать её теплом своего тела. Среди ночи я даже приобнял её за талию. Вот так мы и спали под пристальным взглядом лошадей, которые наверняка сочли нас в высшей степени странными людьми.

Возможно, они были правы.

– Поднимайтесь!

Чудачка толкала меня носком своей туфли. Я тотчас же пробудился от глубокого сна, с ужасом подумав было, что Энтипи и меня выследили солдаты Шенка. Энтипи открыла глаза и сонно потянулась. Мы оба щурились от солнца, которое потоком лилось в амбар сквозь отворённую дверь. В воздухе веяло сыростью. Час был, судя по всему, очень ранний.

Чудачка приподняла ногу и изо всех сил пнула меня в бок. Удар был так силён, что я непременно кубарем докатился бы до стены амбара, если бы путь мне не преграждала Энтипи.

– Да что это вы в самом деле! – возмутился я. – Мы ведь и так уже проснулись.

– Вижу, что проснулись, – хмуро процедила она. – И что вы за птицы такие, тоже вижу!

– Мы... Что вы имеете в виду? – встревожилась Энтипи, разворачивая одеяло и садясь на пол. – Чем мы перед вами провинились?

– Я получила ответ на ваше письмо, – буркнула колдунья. – Она смотрела на нас с недоверием и даже некоторой опаской. – Никогда ещё ни на одно сообщение, что я пересылала, так быстро не отвечали. Что бы там ни было в вашем пакете, кому-то он, видать, просто позарез нужен. Заклинание, которое доставило для вас письмо, влетело в мой котёл с таким воплем, что у меня чуть сердце не остановилось! И оно не замолкнет, пока я не вручу вам пергамент. Вот. Держите. – С этими словами она сунула мне в руки клочок пергамента.

Когда она надо мной склонилась, я заметил, что глаза у неё так сами собой и закрывались. Старуха, очевидно, сама только что проснулась.

Развернув пергамент, я принялся внимательно читать нацарапанные на нём строки. Энтипи заглядывала мне через плечо. Её дыхание щекотало мне ухо, но я решил ничем не выказывать, что мне это неприятно, чтобы её ненароком не обидеть.

«Мы очень довольны, как вы, вероятно, догадываетесь, что пакет цел и невредим. По причинам объективного характера прибытие эскорта в Приграничное царство невозможно. Мы доверяем вам, Невпопад, доставить пакет в сторожевую крепость, именуемую фортом Терракота. Там вам надлежит вернуть его законным владельцам».