— Самым прямым, — я пожала плечами, потому что мне-то как раз всё было ясно ещё тогда.

— Хм. Но ваш адвокат не смог этого доказать, — следователь задумался и, опустив взгляд в бумаги, едва заметно поморщился.

— Не смог, — я не стала отрицать, потому что в материалах дела всё и так есть. Заодно решила озвучить свои мысли. — У отца Кирилла денег оказалось больше, чем у меня. Да и он не последний человек в городе. Знает, кому заплатить, чтобы подделали результаты фиксации побоев. А ещё знает следователей, которые не найдут доказательств вины его сына.

— Последнее, пожалуй, пропущу мимо ушей, — выразительно прокашлялся Сергей, постукивая ручкой по столу.

— Дело ваше, — я хмыкнула, приглядываясь к следователю.

— В деле фигурировало ещё два человека, — заметив мой любопытствующий взгляд, мой оппонент нахмурился и несколько стушевался. — Никитин Сергей Борисович?

— Да. Это друг Кирилла.

— Тоже причастен к выкидышу? — всё больше сомнений слышалось в голосе молодого человека.

— Да, — я отвечала коротко. Сильно развернуто даже и не ответишь.

— Он тоже мертв, — наблюдает за моей реакцией. Ничего не дождался и продолжил. — Буквально за неделю до смерти Килина его обнаружили скончавшимся от алкогольного опьянения.

Я снова представила, на этот раз Никитина, привязанным к стулу. На лице дурман с лёгким непониманием происходящего. Глаза начинают округляться от страха, когда я его хватаю за подбородок и вливаю бутылку водки. Потом ещё и ещё. Пока он не захлебывается в собственной рвоте. В отличие от меня — он знал, что его опаивают. У меня такое понимание отсутствовало.

— Ещё одна хорошая новость, — на моём лице расцвела улыбка. Думаю, на рабочем веку этого следователя я первая, кто испытывает удовольствие, получая удовольствие, узнавая о покойниках. — От него вполне ожидаемо. Он любил выпить.

— Вы тоже любите, — не удержался следователь, выразительно подняв брови, затем кашлянул и быстро произнёс: — Простите. Не моё дело.

Я безразлично махнула рукой, переводя задумчивый взгляд на бутылку. Да, я — алкоголичка. Он не первый, кто замечает мою пагубную страсть. Да я её, в принципе, и не скрываю. Из всех друзей только водка со мной и осталась. Кто-то не поверил мне и остался на стороне Кирилла, считая меня чуть ли не шизофреничкой. Кто-то просто не смог наблюдать, как я разрушаю свою жизнь — пытались помочь, но не срослось и попытки были оставлены. Хотя там и разрушать уже ничего не оставалось — жизни меня лишил Кирилл, забрав возможность когда-либо стать матерью.

— Прохоров Иннокентий Владиславович? — из размышлений меня вырвал очередной вопрос нашего импровизированного допроса.

— И он тоже? — я подняла брови и даже подалась немного вперед. — День рождения у меня не сегодня, а судьба мне делает подарки?

— Он тоже мертв, — от моей реакции он чуть дернул мышцами лица, проигнорировав мой вопрос. — Причём обстоятельства смерти весьма необычные.

— Удивите.

— Умер от удушья своим… кхм… половым органом, ещё при жизни ампутированным.

Ух. Да. Хватаю Прохорова за член и вижу животный страх в глазах-блюдцах. Медленно, под стоны боли, вожу ножом туда-сюда и, наконец, отрезаю его полностью. Липкой от крови рукой хватаю его подбородок и пихаю его вялый член прямо в горло. Настолько глубоко, что он задыхается, перед смертью поняв, какого было мне с его членом во рту.

Я бесчисленное количество раз представляла их смерть — всей душой желая, чтобы они подохли рано или поздно. В мельчайших подробностях, до самого последнего своего движения — я хотела, чтобы они прочувствовали всю мою боль, страдали точно так же. И действительность оправдала все мои мыслимые и немыслимые ожидания.

— В вашем деле учувствовали все трое, — следователь снова заглянул в бумагу в руке и через полминуты продолжил: — В исковом заявлении значится, что ранее упомянутые граждане нанесли непоправимый ущерб вашему здоровью, — он поднял глаза на меня и прищурился: — Как я понимаю — на вас было совершено нападение. Но каких-либо бумаг, подтверждающих это, я не нашёл.

— Заявление в полицию? — усмехнулась я, не отводя пристального взгляда от карих глаз.

— Именно, — кивнул он.

Я вздохнула и плеснула себе ещё водки.

— Не могли бы вы так сильно не налегать, — полунасмешливо попросил следователь. — Хотелось бы, чтобы вы оставались в трезвом уме.

— О, поверьте, одной бутылки недостаточно, чтобы я потеряла сознание, — я выразительно на него посмотрела и, перед тем как выпить, тихо добавила: — К сожалению.

В самом начале, когда моя жизнь ещё только разрушилась, я топила горе в дорогих напитках — алкоголь стал моим лучшим другом. Тогда ещё гордость мне не позволяла пить что-то дешевое, а финансы разрешали покупать один из популярных сортов виски «Jack Daniels». Но я не ограничивалась чистыми напитками — смешивала коктейли. Иногда даже закусывала. Спасительное отключение мозга наступало буквально через пару-тройку бокалов. Организм приучен не был — до случившегося вела полностью здоровый образ жизни — потому я легко и быстро сбегала от реальности. Но в последствие приходилось просыпаться и снова пить. Я перестала закусывать. Бутылка рома стала заменять мне дамскую сумочку — везде носила её с собой. В конце концов, на то, чтобы отключиться стало требоваться больше времени, а, соответственно, и алкоголя. Я перешла на более дешёвые напитки. В итоге денег перестало хватать и на них. И тогда я открыла для себя водку. Самую дешёвую. С зарплаты закупала ящик и тянула напиток до следующей. Сознание отключать не получалось, но лёгкое помутнение реальности приносило небольшое облегчение от терзавших голову мыслей.

— Заявления, — напомнил Сергей, испытующе глядя на меня. — Почему вы не пошли в полицию?

— Пошла, — равнодушно пожала плечами я.

— Но… — следователь недоумевал. И было от чего, он, скорее, относился к категории честных и неподкупных.

— Кажется, я уже упоминала про знакомых Килина-старшего, — я перевела взгляд на Сергея Дмитриевича, но ясности, судя по его реакции, не внесла, и добавила: — Следователи.

— Хотите сказать, ваши заявления уничтожили?

— Нет. У меня не приняли ни одного заявления. Меня даже слушать не стали, записав в категорию сумасшедших.

— Но как же? Если на вас напали, причём, серьёзно — в любом случае должны быть записи в больнице, в которую вас доставили.

— Частная клиника. Там есть все записи. Только ни одной правдивой, — под взглядом следователя я устало прикрыла глаза и отклонилась на спинку стула.

Я тогда проснулась вся разбитая. Не сразу сообразила, где я. Завидев над головой белый потолок и услышав звуки работающей аппаратуры, возник второй вопрос — почему я в больнице. Воспоминания стали возвращаться урывками, разрывая сердце на клочки. Когда появился врач, первым делом спросила про ребёнка. А он посмотрел на меня осуждающим взглядом и холодно произнёс:

— Какой ребёнок, дорогая мамаша? С образом жизни, что вы ведёте — никакой речи и быть не может о материнстве. Бросьте пить, приведите голову в порядок, вот тогда и заводите дитё.

— Я не пью! — воскликнула я, осмысливая и умирая от осознания потери мой крохи.

— Ну-ну, — снисходительно кивнул тот, глядя на меня как на неразумного ребенка. — Не пили бы, так не грохнулись бы на стеклянный столик.

— Я не падала! Это всё муж и его друзья! — больно ещё и от того, что мне не верят.

— Ну, хватит. Хватит, — равнодушно пробасил он, никак не реагируя на мою громкую речь, разве что только поморщившись. — Последствия алкогольного опьянения. Если бы ваш муж нашел вас чуть позже, вы вполне могли бы быть сейчас мертвы.

— Прекратите делать из меня дуру! Это он! — взревела я. — Он убил моего ребёнка!

Доктор вколол мне успокоительное и вышел из палаты, продолжая держаться так же холодно и отстранённо.

— И меня убил, — тихо сказала сама себе, проваливаясь в темноту беспокойного сна.

Через пару месяцев, на приёме у гинеколога, узнала, что никогда не смогу завести ребёнка.