Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я хочу вам сказать, что до сих пор не знаю, стоит ли мне гордиться случившимся… Или стыдиться, или не делать ни того ни другого. Легче всего ничего не делать. Сказать: «Я был не в себе и не могу нести ответственность». Или еще лучше: «Мои жадные до власти советники дали мне дурной совет, но сейчас я с ними покончил. Извините за доставленные неудобства». Последнее заявление очень популярно, особенно среди королей. Я же решил не идти по этой дорожке. Вместо этого я говорю вам, как и поклялся, простую неприкрашенную правду: я не знаю, как к этому относиться. Мне жаль, что я не могу выработать никакого мнения, но это так. И Шейри, и наставник, которого я позднее повстречал в Чинпане, говорили одно и то же: первый шаг к настоящей мудрости — это когда ты признаешь, что знаешь очень мало. Если это все, что требуется, тогда я далеко продвинулся к тому, чтобы стать самым мудрым человеком в этом мире.

Проще всего мне было бы вообще ничего не рассказывать, полностью от всего отказаться. Но я не могу этого сделать, ведь то, что случилось, имеет свою причину во мне. В моем гневе, досаде, в моей угрюмой ярости. Во всех тех случаях, когда я встречал людей, имевших надо мной власть, и ненавидел их за это. Во всех случаях, когда я встречал людей, которые были так богаты, что не знали, как своим богатством распорядиться, а я спрашивал себя: «Почему они? Почему я, который начинал, ничего не имея, по-прежнему не имею ничего, а те, у кого с самого начала было так много, получают все больше и больше?»

Когда я понял, что неуязвим и могу смеяться над всеми ранами, какие только может причинить оружие, на волю вырвалось не только то, что было подавлено, но и все те злые или враждебные мысли, которые хоть раз приходили мне в голову. И поверьте мне, когда я вам скажу, что таковых было немало.

Вскоре я созвал своих командиров, и мы стали изучать карты других государств, готовясь перекроить их под меня. Хотя я немало потрудился над тем, чтобы показать, как я силен, я все же ограничил свои набеги теми областями, о которых точно было известно, что против нас они не устоят. Я никогда не пытался напасть на армию, превосходившую числом мою собственную. В общем, я вел себя как бугай, который обижает только тех, кто не может дать ему сдачи.

В результате немало больших городов остались при всех своих возможностях.

Чтобы выбрать наиболее лакомую и подходящую цель, нам много времени не потребовалось. К югу от Декартовых плоскостей лежали обширные степи… засушливые, покрытые травой и лесами равнины. Некоторое время назад эти места сделались ареной жестоких битв различных враждующих между собой народов, числом чуть ли не до тридцати девяти, и были охвачены междоусобной войной. Однако уже с полвека как несколько событий в сочетании с тяжелым трудом горстки миротворцев положили конец боевым действиям в тех краях. Немало потребовалось уловок и компромиссов, прежде чем степи были поделены между разными народами и в результате образовалась конфедерация, известная как Тридцать девять степей. Это было большим достижением, и все подданные ее оказались отважными и преданными солдатами, которые без колебаний готовы были жизнь положить, защищая свои завоевания.

Ну а если они стремились к самопожертвованию, то, естественно, мироначальник Победа готов был с радостью оказать им такую услугу.

Итак, свободный от чувства вины, от страха смерти, от угрызений совести, я повел свои войска на Тридцать девять степей.

Немало дней провел я со своими помощниками, планируя передвижения войск, движение обозов, определяя лучшую тактику наших действий. И где-то в это время со мной случилось любопытное происшествие.

Я забыл, кто я такой.

Я не говорю, что потерял память. Не то чтобы я вдруг начал тупо пялиться в зеркало, спрашивая, кто это там смотрит на меня из Зазеркалья. Нет, я никогда не забывал, что я — Невпопад. Я все время знал, что я — мироначальник Победа, могущественный завоеватель, который расправляется со всеми своими противниками так же легко, как обычный человек — с докучливой мухой.

Просто я постепенно стал забывать, откуда я взялся. Даже не столько забывать, сколько понимать. Мне начинало казаться, что я всегда был Невпопадом, мироначальником Победа. Как-то абстрактно я помнил, кем и где я был до нынешнего своего мироначальничества. Но эти воспоминания становились все тусклее, все незначительнее, и с течением времени я вспоминал свою прежнюю жизнь так, словно она принадлежала кому-то другому. Далекие воспоминания о событиях давно прошедшего детства окутывались приятной ностальгической дымкой. Действительно, а может быть, все, что я совершил в дни минувшие, совершил вовсе не я, а какой-то дальний родственник Невпопада, которого я не очень-то и уважал? В любом случае, для Невпопада, жившего в Победе, эти воспоминания значили совсем немного.

Невпопад из Ниоткуда вечно был полон сомнений, страхов, предательства и злобы. Невпопад из Победа обладал избытком уверенности в себе, ничего не боялся и говорил то, что думал, потому что его ничуть не интересовало мнение окружающих. Помимо общего имени эти двое обладали только одним общим качеством — злобой. Но хотя злоба лишь окрашивала решения, принимаемые Невпопадом из Ниоткуда, для Невпопада из Победа она была топливом. Он смаковал ее, лелеял, как любовник, и наслаждался каждой черной ее каплей.

Своим раздвоенным рассудком я не мог не чувствовать, что рано или поздно все части моего сознания соединятся. Но я по-прежнему не помнил, какие события превратили меня в мироначальника, и от этого ощущал в груди страшную пустоту. Потребность завоевывать была только частью того, что двигало меня вперед; еще я верил — хотя откуда взялась эта вера, сказать не могу, — будто однажды все мои усилия будут вознаграждены тем, что я стану цельным. Что две половинки Невпопада — до того пробуждения на поле боя и после него — однажды превратятся в единое непобедимое целое. Какой бы неуязвимостью я ни обладал, все это было лишь намеком на то, что должно снизойти на меня после того, как я всего добьюсь…

Вот таков был мой главный вопрос, и готового ответа на него у меня не было.

И вот в таком состоянии духа я и начал войну против Тридцати девяти степей.

Конечно, это была не первая кампания, которую я вел, но по необходимости она оказалась самой стремительной. При этом ей было суждено стать совсем непохожей на все предыдущие военные затеи, которые я проводил в качестве мироначальника, потому что я ясно дал понять всем своим солдатам, что буду находиться впереди во всех битвах. Как видно, раньше я таким не занимался. Я был очень рад планировать каждый шаг каждой операции, но сам всегда располагался позади наступающих частей. Я не показывал желания подвергать себя риску. К моему удивлению, мои люди меня понимали. Я говорю «к удивлению», потому что закаленные в боях воины чаще уважают только тех командиров, кто на самом деле ведет их за собой. Тех, кто возглавляет армию, размахивает мечом и кричит: «В атаку!» Но по большей части я предоставлял своим солдатам биться, а сам сидел в своем шатре, занимаясь разработкой планов.

Время от времени, правда, я присоединялся к ним в набегах… если по плану дело должно было происходить ночью. Тогда, измазав лицо побытью, я забирался в самую гущу боя и не раз выручал своих солдат. Объяснение очевидно: ночью в меня попасть труднее.

Но все эти опасения были отброшены, как только стало ясно, что мои опасения быть раненым или убитым отошли в прошлое. Я иногда раздумывал, почему моя неуязвимость проявилась только сейчас. Ответ пришел быстро: я никогда не допускал того, чтобы оказаться в ситуации, которая бы напрямую угрожала моей жизни. Даже во время ночных нападений, к которым я иногда присоединялся, я был не только осторожен, но и держал вокруг себя отряд гвардии для защиты. Меня ценили за хитрость и безжалостность, а не за умение рубиться на мечах.

Ну, все это должно было перемениться. Я годами бегал от честной битвы, молчаливо завидуя тем, у кого доставало мощи встретиться с любой угрозой лицом к лицу. Больше мне не придется убегать. Мне не придется завидовать другим — теперь я могу уничтожить любого, кто выйдет против меня, и забрать все и всех, чем и кем он дорожит. Жизни, возлюбленные, дома и богатство — все, все в полном моем распоряжении.

61
{"b":"7669","o":1}