Потом Шейри наложила повязку, и не могу не признать — иногда она действовала осторожно и даже нежно.

— Могло быть и хуже, — заметила она.

— Как?

— Ты мог бы обернуться до того, как в тебя попала стрела.

— Ох! — Я вздрогнул, представив, как стрела впивается мне в пах. — Ну, пожалуй, это одно из преимуществ трусости. Тебя скорее подстрелят в задницу.

— Ты не трус, Невпопад, — внезапно произнесла Шейри с горячностью, чуть ли не с яростью. — Тебя по-разному можно назвать, но ты не трус.

— Спасибо, что не рассказываешь мне, о чем я думаю, — ответил я. — А как бы ты назвала меня?

— Запутавшимся, — ответила она.

— Запутавшимся? Не понимаю.

— Вот и доказательство.

Я заморгал, удивляясь странному обороту, какой принял наш разговор, а потом пожал про себя плечами.

Закончив со мной, Шейри занялась той стрелой, что торчала у нее из ноги. Мне бы хотелось рассказать вам, что я был столь же безжалостен, выдергивая стрелу у Шейри. Но это было не так. Я до чего угодно могу дойти, если это будет мне выгодно, но главным в тот момент было то, что Шейри оказалась беспомощной девушкой, а я не могу заставить себя радоваться или наслаждаться жестокостью такой ситуации, как бы мне этого ни хотелось.

Я оторвал немного ткани от ее штанины в том месте, где вонзилась стрела, и с максимальной осторожностью удалил обломок. Насколько я мог судить, наконечник застрял в мышцах, и, порви я их, Шейри получила бы серьезную травму и на всю жизнь лишилась бы возможности нормально ходить. Вот о чем я в тот момент думал. Какую бы враждебность я ни питал тогда к Шейри (а она вообще-то полностью лишила меня вполне комфортного существования), я очень хорошо знал, каково это — идти по жизни, хромая. Я бы никому такого не пожелал, даже моему худшему врагу.

Нет, пожалуй, самому злейшему врагу пожелал бы. И его подручным. И прихлебателям. И ближайшим родственникам. Но больше — никому. Ну ладно, может быть, еще дальним родственникам, но только если уж они полные ублюдки.

Шейри, к ее чести, вела себя не так, как я, — она не кричала, даже когда из раны показался кончик стрелы. Я выбросил обломок в море и осмотрел рану. Рана мне совсем не понравилась. Кожа вокруг покраснела и воспалилась. Мне уже доводилось видеть раны от стрел. Эта выглядела намного хуже. И вдруг мне пришло в голову — возможно, из-за тупой боли, расходившейся во все стороны от ягодиц, — что и моя рана, наверное, выглядит так же.

Наложив повязку, я заговорил:

— Шейри… может ли быть, что наконечники стрел имели на себе что-то еще?

— Хочешь сказать — яд? — напрямик спросила она. Ей, похоже, тоже пришла в голову такая же мысль, когда она осматривала мою рану.

— Да.

Она медленно кивнула.

— Чудесно, — заметил я.

Шейри с усилием села, а потом потянулась и достала свой походный мешок. Оттуда она стала вытаскивать бутылочки и флакончики и раскладывать перед собой. Потом выбрала из них пару, открыла тот, который был пустой, и стала смешивать в нем разные жидкости.

— Что ты тут затеяла? — спросил я, понаблюдав за ее манипуляциями. — Готовишь магическое зелье? Мне показалось, ты говорила, что по неизвестной причине не можешь пользоваться магией.

— Это не магия. Это доброе старое знахарство. — Она поставила на землю очередной пузырек, взяла другой и прибавила немного его содержимого. — Если стрелы были отравлены, то вот это противоядие, что я сейчас делаю, должно помочь.

— Разве для приготовления противоядия тебе не надо знать, какого рода яд был использован?

— Да, ты прав. Я сейчас делаю зелье общего назначения. Возможно, оно не так хорошо подействует, как противоядие от этого конкретного яда. Но облегчит страдания. Оно хотя бы поможет нам продержаться до тех пор, пока мы не найдем какого-нибудь лекаря, который окажет нам лучшую помощь, чем я со своими скромными возможностями.

— С моего места твои возможности скромными не кажутся.

На ее лице появилось что-то похожее на улыбку.

— На своем месте ты едва можешь сидеть.

— Верно.

Я даже рассмеялся.

Если вспомнить, что мы сидели на скалах посреди моря, вокруг нас шумели волны, путь впереди был неизвестен, путь назад заказан, то нам стало до странности хорошо.

— Что такое с тобой, Шейри? Почему почти все время, что мы проводим вместе, нам приходится удирать от людей, которые хотят нас убить…

— Когда ты меня не насилуешь, ты хочешь сказать?

Она жестко смотрела на меня, и, к своей досаде, я понял, что не могу выдержать ее взгляд.

— Мы уже с этим покончили, — ответил я. — Не знаю, почему надо опять начинать.

— Да ладно.

Кажется, она была разочарована, и на миг я взбесился оттого, что она опять взялась меня судить. Но я понял, что слишком устал, чтобы сейчас все это обсуждать.

Шейри закончила смешивать зелье, отлила половину в другой флакончик и протянула мне. Я замер, посмотрел на него, поднес к носу. Пахло жутко. Я глянул на Шейри, а она просто сидела и смотрела на меня.

— Дамы вперед, — сказал я.

— То есть ты думаешь, что я могла его отравить, и хочешь посмотреть, как я все выпью?

Я кивнул.

Она с сожалением на меня посмотрела.

— Невпопад… если бы я хотела тебя отравить… Я бы дала тебе что-нибудь безвредное, и пусть бы тебя убил яд на стреле.

Возразить на это мне было нечего. Держа в уме эту сокрушительную истину, я выпил снадобье. Шейри сделала это почти одновременно, и мы какое-то время сидели, глядя друг на друга, и оба думали, похоже, одно и то же: «Интересно, поможет или нет?»

— Идем, — вдруг сказала Шейри и поднялась. — Давай.

— Солнце скоро зайдет. — Я указал на небо. — Мы можем и здесь остаться. Наверное, нам так и надо сделать…

— Невпопад, кроме приливов бывают и отливы, — напомнила Шейри. — Я бы не стала надеяться, что Беликоз откажется от преследования, когда вода спадет. Не думаю, что и ночь его остановит. Или ты хочешь уснуть и никогда больше не проснуться?

— Если мы пойдем, — возразил я, — а стрелы были отравлены, то от движения яд начнет действовать быстрее.

Шейри моргнула и раздраженно поджала губы.

— Да. Это правда, — наконец признала она. — И так и так плохо, Невпопад.

— К несчастью, с этим заявлением я очень хорошо знаком. — Я немного подумал и неохотно прибавил: — Пожалуй, все-таки нам лучше пойти. Если я и умру, то не доставлю этому ублюдку удовольствия сделать это под его мечом.

Шейри кивнула, и, когда мы вновь зашагали, я сказал:

— Шейри… вообще-то судьба моего тела меня не волнует, но мне бы не хотелось, чтобы этот фигляр над ним надругался. Если так случится, что я умру раньше, чем ты… сбрось мое тело в море, ладно?

— Никаких проблем, Невпопад. Только это удерживает меня от попытки столкнуть тебя в море, пока ты жив.

Ничего удивительного, что меня ее слова не утешили.

Мы почти не разговаривали, продолжая наш нелегкий путь. Каменистая поверхность Среднего Пальца никаких удобств не предлагала. Кроме того, что ощущение сухости и тепла осталось в другой жизни, вскоре я уже не мог вспомнить время, когда ноги не болели от хождения по твердой поверхности. Земли по-прежнему было не видно, а солнце вскоре село. На небе появился серп луны, который давал света ровно столько, чтобы мы могли видеть путь, но по обеим сторонам от Среднего Пальца расстилалась чернота. Единственное, что нарушало тишину, — это плеск волн слева и справа. Мне показалось, что из всех живых существ на планете остались лишь мы вдвоем. А и правда… что, если бы так было? Что, если, пока мы совершаем этот безумный переход, на родине прокатились опустошительные войны и все мужчины, женщины и дети погибли в последней схватке? Или вдруг разразилась чума, и тела людей лежат, нагроможденные друг на друга, а последние жертвы еще выкашливают кровь, складывая трупы в штабеля. А Беликоза и его людей смыло волнами, унесло в глубины моря…

Шейри и я вполне могли бы оказаться единственными людьми на планете.