– Возьму машину Ашера, – вежливо отказалась девушка.
– У тебя нет ключей, – уточнил он, но Эванс только скептически покосилась на него.
– А у Кельта не будет машины, – злобно оскалилась она в ответ.
Готовый поклясться, что Эванс элементарно пытается от него избавиться, Адам не верил ей ни на квант.
– У тебя пальто нараспашку, – первым сделав шаг ей навстречу, он потянул ее к себе за полу с оторванными им самим пуговицами.
– А у вас глаза невыспавшиеся, – отступила она, указав на причину его дискомфорта, виной которой сама же и стала прошлой ночью. Врубила бы электрошокером посильнее, и Ларссон спал бы как младенец, а не мотался бы по городу, спасая девиц из капкана на Гризли.
– И все же я настаиваю, – склонившись к ее лицу и поймав ее взгляд своим, он надеялся увидеть в нем гнев, обиду, раздражение, но там опять не было ничего. В серых омутах застыли недвижимые темные остовы с острыми гранями, не пропускавшие наружу ни тени эмоций, совсем недавно сносивших вихрем с ног. Она опять отгородилась от него свинцовым панцирем и спрятала живую себя глубоко внутри.
Адам знал, что сам виноват. Каждый раз он прижимал, а потом отталкивал, копал в поисках истины так глубоко, что, вороша ее чувства и воспоминания, делал больно, ненамеренно вытаскивая сразу всех дохлых кошек с ее заднего двора. Он оправдывал благими намерениями свои истинные, и она, едва подпустив ближе, опять ставила перед ним многотонный заслон, спрятавшись за ним. Он пытался уличить ее в двуличности перед братом, но в итоге сам выглядел продажной тварью. Напомнил ей о смерти Мастерса, и она бросила ему в лицо низость этого поступка. Вытащил наружу переживания о сыне, желая удостовериться, что они все же существуют, а она обошла его с тыла, получив выгоду для себя, и использовала в качестве суррогата – человека без личности, бездушного манекена для удовлетворения витальных потребностей. И сделала все так же легко, как он пытался удовлетворить свое любопытство. Он хотел контролировать ее, положившись на свою неотразимость, а она ставит шах и мат одной лишь пешкой, когда король остался с ней один на один. И теперь он ждет от нее доверия? Глупо, Адам. Очень глупо. Она всегда на шаг впереди. Он делает ей больно, а она возвращает ему старицей, оставляя мучиться в угрызениях совести, коли таковая еще у него имелась. Он сам виноват, что она отталкивает, когда он прижимает, потому что отталкивает, когда прижимает она.
– Мне жаль, что так вышло. Он и твой сын тоже, – неосознанно вырвалось у него – будущего спасителя многомиллионного города, который, как оказалось, ничем не лучше 小姐 Костлявой, манипулирующей человеческими слабостями ради выгоды. Его выгоды. В этом она была намного честнее, ведь в случае Эванс не было никаких благих намерений, кроме истинных.
«Низко», – сказал бы Ашер. «Неэтично», – осудил бы Крис, и оба были бы правы. Прижав ладонь в черной перчатке к худой щеке, Адам стер большим пальцем невидимые слезы с ее лица. Они должны были бы быть, не закройся она с ног до головы в скорлупе бесчувственности, как он прятался под ледяной коркой из цинизма и безразличия.
– Не говорите, как все. Вы не такой, – Эванс посмотрела на него с таким пониманием, которого он не ожидал и не видел ни в ком: ни в отце, ни в Беатрис, ни в Лиаме, и даже в Шарлотте. Она не злилась и не осуждала, а видела, казалось, его настоящего: без маски, без лица, без личности. Только его – черствого, эгоистичного, беспощадного скота, лишенного элементарных жалости и сострадания. Это, казалось, ее совершенно не пугало, зато теперь уже пугало его.
Осторожно убрав его руку от своего лица, она бросила окурок под ноги и затушила его носком ботинка, выпустив из легких дым, в мгновение окутавший их. Провокация, которая больше с ним не сработает. Адам не отступит. Ни разу не отступал, и сейчас не исключение.
Эванс только горько усмехнулась, посмотрев в зеленые глаза. В радиоактивном море стоял полный штиль. Ни ряби на яркой и сочной торбернитовой глади, ни кругов на воде от упавших в него обломков базальтовых скал. Сир Безупречный опять опустил забрало шлема и скрылся за блеском сверкающих лат, пряча внутри свою ущербность. Того и гляди, ослепленные их сиянием не заметят, что скрывается за его притворными улыбками и лживыми приторными речами. Увы, другого лидера они не заслуживают. Этот город прогнил настолько, что даже лучшие из его представителей поражены вирусом циничной скотины с рождения, а снобизм впитали с молоком вскормивших их матерей. Возможно, Ларссон – меньшее из зол, и уж точно лучшее, из того, что они имеют, а порой и заслуживают. Осталось лишь вбить ему это в голову и, во что бы то ни стало, спустить Его Высочество, витавшее в кислотных облаках, на бренную землю. Сегодня ей это почти удалось, возможно, удаться и в будущем, где вместо радуги их ждет маслянистая пленка на лужах от пролившегося токсичного дождя.
– Доброй ночи, Символ Нордэма, – натянуто улыбнулась она, разворачиваясь к двери и засунув руки в карманы распахнутого пальто. – Сладких снов, – и, наверное, искренне пожелала ему на прощание, но ее удаляющийся голос звучал переливами маленьких металлических колокольчиков и прошелся изнутри Ларссона когтями, сдирая кожу, садня и обнажая душу.
О чем он вообще думал, когда решился на подобное. Он мог просто спросить, но нет же. Он Адам Ларссон – Тотальный Контроль над всеми. Спросить напрямую – ниже его достоинства, которое теперь валяется растоптанное ею непонятно где, но зато он докопался до истины, залез ей в трусы в буквальном, а не в переносном смысле.
Вопрос о его методах не первый раз ставился на повестку дня, и первым обратил на них внимание Крис в ночь, когда Адам превратил каждый телефон в городе в источник слухов о воскресшем Кельте. «Неэтично», – сопровождало его на протяжении последние несколько часов его жизни. «Эффективно», – жалкое оправдание, ведь эффективность никогда не ставилась этике в противовес.
И уже вернувшись в пентхаус посреди ночи и рассматривая по кадрам видео с опросом свидетелей более чем двухлетней давности, выторгованное у копов под честное слово о взаимном сотрудничестве, Адам постепенно понимал, какое же он херово ничтожество, копающееся в грязном белье и сующее свой нос туда, где ему ни хрена не место.
– Что-то ты припозднился, – поинтересовалась София, проскользнувшая в незапертый кабинет и давно уже ходившая возле него кругами, пока Адам потерянно пялился в экран ноутбука, так и не поговорив с матерью должным образом накануне. – Ты чем-то расстроен, милый? – сразу же заметила она удрученное состояние сына, вернувшегося едва ли не под утро.
«Чем-то расстроен», – как нельзя мягкая формулировка, но его мать всегда умела подобрать правильные слова, чтобы он, наконец, заговорил.
– Друг вернулся домой из долгой поездки, – не сводя глаз с изображения девушки на экране, на пальце которой красовалось обручальное кольцо, оповестил ее Адам.
– Это должно бы тебя обрадовать, но вижу, что это не так, – София оперлась о край стола и смерила расстроенного сына сочувственным взглядом.
– Сам момент его возвращения меня точно не обрадовал, – хмыкнул Ларссон, забыв убавить ехидство в голосе, за что тут же получил легкий шлепок по макушке, и отпил виски из стакана прямо на глазах у матери, чего никогда себе не позволял, чем выдал свое подавленное состояние с головой.
– Все переживания из-за смерти Томпсона? – София посмотрела на экран, а затем опять на Адама, но ничего не добавила, ожидая готовности сына продолжить разговор.
– М-да. Как же отец был прав, мэм, – с грустным смешком ответил он.
София только понимающе улыбнулась, стараясь не донимать сына расспросами. Если бы она каждый раз получала бы доллар за подобные слова, то и Адам, и сам Грегори точно бы остались на мели.
– Теперь я и смотрю, и вижу, и, кажется, я влез туда, где мне было не место, а теперь уже ничего не исправить, – вздохнул он, усомнившись в верности принятого много лет назад решения, – зря я настраивал Лиама против нее, – задумайся он над этим раньше, того и гляди, Томпсон был бы жив и здоров.
