– Ты плохо спала, – произнесла Карина хриплым голосом, чуть отдающим в нос, и сразу добавила. – На конце знак вопроса, если что. Интонации еще не включились.

Мои губы невольно дрогнули в улыбке. С примятыми волосами с одной стороны и взлохмаченными с другой девушка являла собой диснеевскую принцессу в современной отрисовке.

– Не могу привыкнуть к шуму из коридора, – пояснила я.

Это не было ложью. Если отбросить мысли о Климове и его шакалах, то к ходьбе и разговорам, которые порой ночами доносились из коридора, я тоже не могла оставаться спокойной. Всё-таки, дверь в комнату иногда казалось условностью. И хоть её открывали только с ключа, выглядела она так, что её открывашкой мог послужить любой неосторожный чих или слишком громкий смех рядом. Условный барьер, словно сделанный не из куска дерева, а из картона не самой высшей прочности.

– Я бы поделилась с тобой своей сверхспособностью дрыхнуть как убитая, но ты не любишь жаркие объятия, – повела бровью соседка и отклонила голову назад. – Если что, то на этом месте я должна была посмеяться.

– Я так и поняла, – улыбнулась я шире и отложила телефон.

Прислонилась спиной к стене и снова посмотрела на Карину, которая тёрла глаза кулаками, как делают маленькие дети в кино.

Повисшую между нами тишину нарушил звонок на телефон соседки.

– О, мама, – подавляя зевоту, она взяла телефон, мазнула по дисплею пальцем и прислонила его к уху. – Привет, мам… Нет, я проснулась сама с первым же будильником… Мне же не пять лет, мам! – притворно возмутилась она, а затем, привычно прижав телефон плечом к уху, встала с кровати, достала из тумбочки полотенце и косметичку, вышла из комнаты, продолжая диалог с матерью.

Добрая зависть сжала моё сердце и сразу отпустила. Винить Карину или относиться к ней с ненавистью только потому, что у неё хорошие любящие родители, как из рекламы майонеза, я не собиралась. Просто, иногда мне хотелось так же ненавязчиво трепаться с матерью по полчаса, но, к сожалению, разговоры между нами, длительностью больше нескольких коротких минут, уже можно было считать фантастикой.

Мама не плохая, нет. Просто мы давно стоим с ней на разных берегах и видим жизнь каждая со своей точки и с высоты своего берега.

Посмотрела на свой телефон, с трудом вспомнив, когда последний раз она мне звонила. Кажется, это было в день моего заселения в общагу, то есть недели три назад. Мы поругались. Можно, конечно, позвонить самой, но существует риск нарваться. Не мне, а маме.

Может, написать смс-ку? Нет. Я уезжала из родного города с одним единственным настроем – больше никогда в него не вернуться. Пусть в него хоть ангелы спустятся, даровать всем бессмертие, я всё равно не пересеку его границы. Вряд ли найдётся во всем мире хоть одна идиотка, которая, однажды вырвавшись из места, в котором терпела унижения и боль, добровольно вернется в него снова.

Потянулась к рюкзаку, чтобы закинуть в него пропуск и тетради. Едва потянула за молнию, как телефон издал протяжную вибрацию, свидетельствующую о входящем звонке.

«Мама» – светилось на экране.

Разве я отправляла запрос во Вселенную с требованием того, чтобы она мне позвонила? Это были лишь мысли, которые могли утонуть в потоке дня. Но телефон разрывался мелкой вибрацией на подушке, вынуждая взять его в руку и с настороженностью ответить на звонок.

– Да? – бросила я сухо.

– Привет, доча, – мамин голос казался ровным, спокойным. Значит, она одна. – Как дела? Давно не общались.

– Привет, мам, – ответила я словно не своим голосом. В груди давило и неприятно жгло. – Всё хорошо. Учусь, работаю.

– Работаешь? Уже? Может, не нужно себя так сильно нагружать в первый же месяц? Я бы тебе отправила денег.

– Мы обе знаем, что ты бы этого не сделала. Он бы тебе не позволил.

Молчание, в котором утонул её тяжелый вздох, растянулось.

Спорить со мной не было нужды. Мама знала, что я права.

– У тебя всё нормально? – спросила она с неподдельным волнением в тихом голосе. – Не обижают?

– А тебя?

– Всё хорошо, Яся, – в трубке снова послышался вздох и звон посуды. – Ты уже завтракала?

– В универе поем.

– Может, тебе какую-нибудь посылку собрать? Что хочешь?

– Мне ничего не нужно, мам. Всё есть.

На том конце провода послышался шорох и тяжелые шаги.

– Точно всё есть, доченька? – голос мамы резко изменился, став более громким и почти писклявым.

– Ты с кем там? – от звука мужского голоса к горлу подкатила тошнота.

В голове вспыхнула картинка того, как он входит в кухню в трусах и майке и сразу лезет в холодильник, чтобы из него же сразу и питаться.

– Ой, Валер, это Яся звонит, – поспешила ответить мама.

– Привет ей передавай, – пробасил голос и захлопали кухонные шкафчики. Кофе ищет.

– Папа тебе привет передаёт, Ясь. Она тебе тоже привет передаёт, Валера, – ответила за меня мама, отчего глаза мои закатились.

– Чё, Славка, жениха уже нашла? – его голос с поганой ехидцей снова зазвучал громче всего остального.

Прикусила внутреннюю сторону щеки. Ненавижу, когда он применяет эту форму моего имени. Да, я Ярослава, но Славкой я быть точно не хочу.

– Напомни ему, что я уехала учиться.

– Не до женихов ей, Валера. Учёбы много, – хохотнула мама, словно я ей тут анекдоты травила, а не ненавистью сочилась.

– Ладно, мам, мне пора, – оборвала возможный поток вопросов и идиотских шуток с той стороны и сбросила вызов, не дожидаясь ответа матери.

Телефон снова был брошен на подушку, а настроение, которое, казалось, нормализовалось с пробуждением Карины, вновь упало на дно.

Вечер пятницы. Кафе насыщено посетителями, звенит вилками и шумит как пчелиный рой болтовнёй.

Романтичные парочки тихо хихикают, держась за руки, компании в три-четыре человека иногда заполняют пространство коротким смехом, а диванчики, стоящие друг напротив друга у панорамного окна, взрываются диким ржачем каждые две минуты.

Компания Климова в полном составе. Все как на подбор с наглой рожей и отсутствием такта к окружающим.

К счастью, «честь» обслуживать их столик выпала не мне. Но и другой девочке – моей коллеге – приходилось несладко. Каждый раз отходя от их столика, казалось, что она с трудом сдерживает себя от того, чтобы не начать рыдать у всех на виду. Плоские шуточки с грязным намёком от дружков Климова вызывали чувство отвращения даже у меня.

– А правда, что официантки не носят бельё под формой? – мерзкий тон Равы, от которого тянуло блевать, ударил в затылок, пока я обслуживала соседний с ними столик.

– Неправда, – ответила моя коллега так затравленно, что я с трудом сдержала в себе желание вылить на голову этого идиота графин с холодной водой.

– Докажешь? – сальный тон Равы и взрыв смеха за их столом.

Бросила быстрый взгляд на их компашку, чтобы разочароваться в каждом ещё больше. Но смеялись все, кроме Климова и парня, с которым он разговаривал чуть к нему склонившись. Похоже, эти двое и не вслушивались в то, что происходило рядом с ними, будучи увлеченными беседой друг с другом.

Тот голос из душа, подстрекающий подкараулить ещё девчонок, принадлежал Раве. Странно, что вчера я его не узнала. Хотя, объятая страхом и паникой в помещение с не самой лучшей акустикой, я бы, наверное, и свой собственный голос не узнала.

Рука, сжимающая маленький блокнот для приема заказов, сжала его ещё сильнее. Я с трудом могла находиться недалеко от шакалов, а Кате, моей коллеге, приходилось обслуживать из напрямую и бегать по каждому незначительному капризу.

– Ещё что-нибудь желаете? – спросила, подарив парочке, сидящей за столиком, который обслуживала я, дежурную улыбку.

– Счёт, пожалуйста.

– Хорошо. Подождите минуточку.

Крутанулась на месте и, проходя мимо Кати, ободряюще сжала её плечо, делая вид, что между мной и ней осталось совсем узкое пространство, поэтому не коснуться оказалась невозможным.