========== Часть 1 ==========
Ветер трепал короткие волосы, челка то лезла в глаза, то полностью разлеталась с высокого лба. Тсунаеши стояла на крыше одной из множества многоэтажек Шибуи, в районе Икебукуро. Вид открывался так себе, крыша выходила на промышленную улицу, и ничего кроме складов и серых стен еще более высоких зданий в пределах видимости не было. И что она тут забыла? Юбка то и дело задиралась выше положенного, ноги покрылись мурашками, но Тсуне было наплевать.
Слезы наполняли глаза, цеплялись за длинные ресницы, но так и не скатывались по замерзшим щекам. Хватит с нее уже рыданий. В ту секунду, она как никогда была благодарна ветру за то, что сушит влагу, что остужает голову. Что не дает ей впасть в истерику. Что помогает ей пережить момент. Всего одна ночь, и она успокоится. Только бы пережить эту ночь. Не пасть в своих собственных глазах еще ниже, не унижаться больше даже перед самой собой.
Уже как год Савада Тсунаеши была одна. Она плакала, истерила, ходила молиться в храм и даже зашла разок в католическую церковь. Она умоляла, звонила, писала, тихо, на грани шепота просила их вернуться. Но все было глухо. Никому не было дела до того, что почувствует маленькая еще потерянная девушка, которая столько пережила из-за них. Они просто бросили ее, уехали.
Помахали ручкой. Даже толком не попрощались!
Просто в один прекрасный день приехал отец и сообщил, что более она не будет наследницей Вонголы. Что, так как она девушка, любая кандидатура, хоть отдаленно имеющая нужное родство будет предпочтительнее, чем она. И такая кандидатура, наконец, нашлась. А значит, Тсуна может жить спокойно. Реборн рассказал обо всем ее хранителям. Бывшим хранителям. И те собрали вещи, уехали в Италию, знакомиться с новым боссом, получать европейское образование.
Первой уехала мама. Савада не понимала, как такое возможно, как ее любимая замечательная мама, самый добрый человек на земле, могла при ней бегать по дому, собирать радостно вещи и говорить что-то о теплом климате, чудесном домике и лучшем на свете вине. Нана чмокнула в щеку Тсуну на прощание и вышла за дверь, чтобы больше никогда не вернуться. Тсунаеши не останавливала ее тогда. Тогда она просто не верила, что все это — правда.
Мукуро уходил последним. Он появился глубокой ночью, всего лишь иллюзией, чтобы кривя рот в неприятной ухмылке сообщить, что он предупреждал. Что мафия, это грязь и что она ее раздавит. Сказал, что Тсуне еще повезло, ведь она, по крайней мере, жива. И на ней нет ошейника. Мукуро лишь намекнул, но Тсуна поняла. Мама уехала не просто так. Маме не оставило выбора сильнейшее воздействие на психику пламя тумана ее бывшего друга.
Когда до нее наконец дошло, когда она все осознала, Тсуна была уже совершенно одна. В опустевшем доме, с разбитым сердцем, карточкой, привязанной к личному фонду и полным незнанием, что вообще делать. Как дальше жить. Первые пару раз на ее звонки отвечали, но в трубке раздавалось только однообразное: «некогда, извини». А потом номера сменились, по почте не отвечали, удалились из соц-сетей.
Тсунаеши даже думала сорваться, поехать в Италию, потребовать ответов в лицо. Чтобы они посмотрели ей в глаза и сказали, почему так поступили. Но поняла, что даже адреса не знает. Не знает куда ехать, да и что бы это изменило? Что исправило бы признание людей, которые стали центром собственного мира в равнодушии? Легче ей уж точно бы не стало.
Ее хранители… она приняла их всех. Приняла с жестокостью, с азартом, с болью и тяжелым прошлым. Она светила для всех для них, никого не обделяла. И плевать ей было на мафию, но связь, что установилась между ними, как можно было так просто и так безжалостно ее оборвать? Разве не заслуживала она хотя бы немного… большего?
Направление в закончившейся, казалось, жизни тогда подсказали старые друзья по переписке. Двое мальчишек, что учились с ней в одной начальной школе, и если не дружили тогда, то, по крайней мере, не обижали никогда. Подсказывали, от хулиганов прятали, списывать давали. Когда они разъехались, Кид Масаоми в Токио, Рюгамино Микадо к матери в соседний город, они продолжали чатиться иногда. А узнав, что Тсунаеши осталась одна, предложили ей переехать в Токио, как это сделал Микадо в прошлом году. И она согласилась.
Находиться в Намимори было невыносимо, Тсуна скучала по маме, грустила из-за бросивших ее друзей. В этом городе ее ничего не держало, так что, чего себя мучить? Она ведь уже не слабая никчемная девчонка, над которой все смеялись, она, в конце концов, столько всего пережила, столько сражалась! С переездом в одиночку уж как-нибудь справится.
В новом городе Тсунаеши нравилось. Шибуя огромный район, с чудовищной проходимостью. По первости было сложно привыкнуть к толпам людей, к нескончаемому шуму и ярким огням. Но потом она даже втянулась, поступила в академию Рейра. Учиться было интересно, книги отнимали много времени и на меланхолию его совсем не оставалось. А все, что не удавалось забить учебой, отнимали новые друзья и старые тренировки.
И только иногда она позволяла себе грустить. А в годовщину отъезда матери даже вот не сдержала слез, хотя и обещала себе больше по ним не плакать. Спустя столько времени Тсуна все еще чувствовала оборванные связи, особенно в такие даты. Как день, когда ее морально уничтожили. Как сегодня.
Иногда Савада улавливала отголоски ран своих бывших товарищей, видимо с отъездом из Намимори почти детская жизнь для ее бывших хранителей закончилась. Иногда чувствовала натяжение, словно тоска охватывает не только ее. Но не обращает на это внимание. Савада могла бы… могла, наверное, поддержать бывших друзей по обрывкам связи, послать немного уверенности, они бы даже не поняли, что это она. Но не хотелось.
Ей никто из них не помогал.
Одна печальная слезинка все же прорвалась, потянувшись тонкой струйкой по красной щеке. Тсуна тихо всхлипнула, ругая себя за эту слабость, утерла ее резким движением и мотнула головой, отгоняя все мысли прочь.
— Хочешь прыгнуть? — Заинтересованный голос раздался совсем рядом.
Тсунаеши обернулась, чтобы посмотреть на незнакомца, который ухитрился так незаметно к ней подкрасться. А это было действительно сложно, учитывая ее интуицию.
Парень был высоким, с хищными чертами лица и темными волосами. В черной толстовке с меховым воротником ему явно было теплее, чем ей, да и смотрелся он на крыше как-то уместнее. Он улыбался по лисьи, словно жаждал представления от нее. Но Тсуна промолчала.
— Знаешь, ты не первая, кто хочет спрыгнуть с этой крыши, — словно пропел незнакомец. Он был таким живым, подвижным. Резко двигался, даже когда стоял на месте, жестикулировал, добавляя некую театральность к каждому своему слову, — совсем недавно здесь покончила с собой парочка. Ну, знаешь, двойное самоубийство. Это уже как год не в моде, но желающие все еще находятся.
Тсунаеши отвернулась и снова посмотрела вниз. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы у ее слабости был свидетель, да еще и такой странный. Незнакомец перепрыгнул через ограду, встал почти рядом и тоже посмотрел вниз.
— Если спрыгнешь отсюда, то точно коньки отбросишь. Там, — парень указал пальцем вниз, на чернеющий асфальт, — раньше были пятна. Сейчас они затерлись, но еще недавно были напоминанием о тех, кто решил закончить свою жизнь здесь. Такие слабые, никому не нужные люди.
— Просто отлично, — на грани слышимости выдохнула Тсунаеши, — Только я могла нарваться на крыше ночью на какого-то придурка.
— Как грубо! — хмыкнул парень, ничуть не потеряв своего прекрасного игривого настроения, — Просто ты похожа на такого человека, который мог бы отсюда спрыгнуть. Ты потерянная, несчастная и одинокая!
Происходящее казалось, веселило незнакомца. Он впитывал выражение лица Тсунаеши, чувствовал ее эмоции и радовался этому как ребенок. Маленький, с садисткими наклонностями ребенок. Неожиданно это развеселило Тсуну. Странный парень, что изучает чужие чувства, толкает и смотрит, упадет или нет, вытеснил своим присутствием съедающую изнутри тоску. И Савада улыбнулась, чуть ли не впервые за этот год, по-настоящему. Слова, что были нацелены сделать ей, совершенно незнакомому человеку, больно, вытравили из нее сожаления.
