— Ты чё, обдолбался? Чего вылупился? — остановилась рядом Снолли. — Куда смотришь, кого ты там увидел?

— Э, — растерялся я, — да любуюсь просто.

Следом за Снолли из дома вышла Авужлика с каким-то парнем, который спешил за ней, и в чем-то убеждал:

— ...Или глаз, или, может, ухо. Было такое?

— Нет, — отвечала Авужлика.

— А было ли ощущение, будто за вами кто-то наблюдает? Или, может, вы слышали нашёптывания, хотя никого рядом нет?

— Нет.

Они спустились, прошли мимо нас и остановились посреди дороги.

— А пророков, случайно, не появлялось? Такое, что люди вдруг будущее начинают видеть, или законы Божьи писать, притчи, афоризмы краясианские?

— Нет.

— Джейс Краяса видели, или хотя бы мерещился?

— Нет.

— Что ж, понял. Простите, не смею вас отвлекать.

Парень пошёл по дороге в сторону жилых домов. С дворцового склада, слева от меня, как раз выходила группа крестьян, тот незнакомец завидел их и развернулся.

— Закрываем дыры, чтобы Бог пакость не увидел, недорого, — зазывал он, рекламным голосом предлагая услуги.

Парень показался мне знакомым. Не мог ли я видеть его раньше? Жесты, манеры, развеселые интонации...

— Дыры в пространстве, нас видят, Бог подглядывает, — он подошёл к ним. — Было такое, что за вами будто наблюдают? Будто Бог смотрит.

— О чём ты? Не-е-ет, — отвечали крестьяне.

— Может, от других слышали истории, как посреди воздуха появляется дыра и оттуда высматривает глаз? Так за человеком подглядывает Бог. Греховную жизнь свидетельствует, чтобы потом наказать, несчастьями осыпать. Мы как раз боремся с такими вещами по всему Тэлкхроету. В регионе участились случаи, когда Господь вторгается в частную жизнь людей.

— О, у меня такое было. Постоянно такая херня, — стал отвечать дедушка. — Повсюду! Идёмьте, я вам покажу.

Я крикнул:

— Мне тут рассказывали, что церковная десятина в Ульгхвинале превратилась в церковную девятину. Возмутительно, даже по меркам священной империи.

Вдруг этот человек — шпион инквизиторов. Если он правоверный священнослужитель, его лицо не сможет скрыть возмущения, ведь церковные деньги для них — святое. Меня до этой уловки как ни странно надоумил Рикфорн.

Парень посмеялся и сказал:

— Гребут как могут, краясиане эти. Напускная самоуверенность злато имущих. Конкуренции в Мииве не выдерживают, вот и бесятся. Епископы обгладывают утопленных в моче младенцев, батюшки изрыгают желчь, миссионеры вызывают паводки, церковь скупает бомжей.

А что, мысли интересные.

Местный дед повел его к каштану, что рос у западной дороги, дальше от дома.

— Во, видите? — дед указывал на кору дерева. — Лицо глядит. Вот, это очи, это нос, это брови, а это борода.

Парень неловко усмехнулся. Дед продолжал:

— Я Его лик повсюду вижу! В крупе, в тени, в грязи, в неровностях на стене. Бог смотрит...

Парень покачал головой, и через широкую улыбку сказал:

— Нет. Это просто ваше воображение.

Теперь, глядя на западную дорогу из Хигналира, у меня в голове беззвучно кричащая картинка из моего сна, каменная стена, электрический механизм, стальные руки мощи...

— Не нравится мне он, — тихо сказала Снолли, с полупьяным прищуром провожая незнакомца взглядом.

— Да тебе никто не нравится, — высказала Авужлика. — Ты весь же мир ненавидишь, на всех щуришься постоянно.

— Почти весь. Девяносто девять процентов населения планеты, — ответила Снолли.

— Ты же не знаешь этих людей! Ты даже никого из наших не знаешь, ни крестьян, ни индюков, ни котов, ни крыс — никого.

— Всегда ожидаю от малоизвестных персон худшего. Моя личная политика обусловлена статистикой. А ты слишком приветлива к незнакомцам. Ты с детства такая.

— Согласна. Мама говорила, что первое моё слово было “привет”, — поведала Авужлика. — А твоё первое слово — “что?”

— А у меня “мама”, — скромно вставил я, стесняясь своей заурядности.

— Да ладно, — саркастично протянула Снолли. — Я думала, “Бог”, скажешь.

Снолли сказала себе, что с сегодняшнего дня начинает тренироваться куда более усердно, и полная решимости, идей и намерений запряталась в библиотеку. Весь оставшийся день я её не видел.

Время до вечера прошло спокойно. Я перетаскал вещи обратно. Асцилия заняла соседнюю от моей комнату. Наши окна расположены рядом и выходят на южную сторону, но коридорный маршрут от наших дверей лежит через весь второй этаж, путь даже длиннее, чем до Снолли. Фродесс помог мне отнести кровать, а потом мы вместе сходили проверить бурфарвалионских коров, козлов и баранов. Они ещё не отошли от стресса, но хотя бы жевали. Он сказал, что, скорее всего, союзные дома разорвут отношения с Дархенсенами, после того что случилось с их членами. С членами домов. Если Споквейг не ошибся, и у новоприбывших парнокопытных пробудятся “сверхсилы”, то поместье Бурфарвалион, возможно, простит нам гибель двух сотен голов элитного скота. Вот и пришлось уповать на обещания безумца.

Потом я отправился в комнату помедитировать. Глубокая медитация не удалась: мысли набросились на меня как мухи на объедки, роились в голове, в которой было как на свалке мусорной. Одолевали воспоминания. Воспоминания, по большей части, о Яни, покойной матери. До вчерашнего дня она была будто вычеркнута из памяти. И, кажется, дело тут не в Сутварженской печали. Печать предельного сдерживания, которую снял Споквейг. Я почувствовал в сердце что-то леденящее, но живое. И вместе с тем испытал необусловленную радость. Всё, на что бы я ни посмотрел, стало видеться с другой перспективы. И за этим следовал вал вопросов.

Я основательно перелопатил прошлое. Ох, сколько всего непонятного. Почему, когда я и Снолли пришли за камнем ледрегона, земля не была вскопана, а самое главное, никто из нас не обратил на это внимание? Вопрос лежал на поверхности! Что там делал “чертобес”? Как он смог убедить меня побежать к нему в портал? Искусство иллюзий, теневая сторона школы света? Это могло бы быть ответом на все эти вопросы.

Зачем приглашать гостей дружественных нам имений на смерть? Портить отношения с Кьёрбригами, Хорниксенами и Оволюричами? А вот среди жителей Хигналира жертв нет. Почему? Что отличает нас? Может, он этим хотел что-то показать нам? Нам, жителям Хигналира. Споквейг обещал, что призванный дух сделает всех сильнее. Но куда нам так спешить, к чему столь радикальные меры, лишний раз взбалтывать проклятие? Точно... Что если цель призыва — растрясти проклятие, сильно, как никогда ранее? Теперь понятно, почему мудрое дерево заиграло на контрабасе. Если раньше, до моего отъезда, Снолли и была единственной, кто никогда не сетовал на проклятие, то, по-моему, сейчас не сетует уже никто. Деревья становятся разумными, цветочки отвечают садовнику. Что дальше? Камни обретут волю? Ах, ну да, камень ледрегона уже обладает. Откуда он вообще взялся в этой истории? Почему он так важен? Он определённо важен, это доказывает появление чертобеса, так легко с пару слов взявший контроль над моим разумом, открывающий порталы взмахом волшебного пальца.

Какие интересы объединяют Аркханазара и Споквейга? А Аркханазара и Алин? И как это совместить? Алин верит в истинного Бога, первую первопричину, разумного создателя вселенной. Она делилась со мной этим в день, когда я крестил её маленького родственника в Улинге. Я забыл о том разговоре, потому что значения не придал, а сейчас вспомнил. Отец на роль первопричины вселенной ставит хаос, чистую неразумную случайность, в которой случайно зарождается временно устойчивая упорядоченность. Если всех их с Аркханазаром объединяет мировоззрение, то некромант что, из тех, кто ничего не отрицает, мол, всё возможно, да? Эдакий агностик снисходительный. И Споквейг по-своему прав, и Алин умница, с его точки зрения? При нас старый некромант о Споквейге отзывался уважительно, не похоже на бизнес-партнёрство, идеология замешана, сука, чую.

Да и какой урок полагалось извлечь из этой “тренировки”? Разве у кого-нибудь открылись обещанные отцом “особые силы”? В себе изменений не заметил. Стало быть, стратегия — эскалация проклятости? Споквейг находил в проклятии преимущество. Благодаря проклятию жители смогли отделаться, хоть и увесистым, но сносным пинком по психическому здоровью. Из того, что я пронаблюдал на своём примере, выжить должны были те, кому удавалось хотя бы частично отвлекать внимание от духа Ганж, не концентрироваться на этом парящем ужасе целиком, держать внимание в узде. Почему у хигналирцев получилось? Благодаря некоторой степени пофигизма? Откуда пофигизм? Проклятие, с ним всё стало как будто бы понарошку что ли, как несерьёзная игра в “жизнь”. Похоже на то. Однако Снолли плохо умеет отвлекаться, но жива. Должно быть, духовная энергия уберегла её, призрак же магически взаимодействует с разумом. Кьёрбриги, Хорниксены и Оволюричи — наши завсегдалые посидельцы, в их поведении давно проглядывается проклятие. А Леска и Асцилия — нет. Они, получается, единственные новоприбывшие, кто выжил. Вопросы, снова вопросы.