====== I ======

I.

Спустя долгие правоверные годы я наконец вернулся домой. На дворе стоял атмосферный вечер. Солнце неторопливо уплывало за деревья, окрашивая небо оранжевым цветом. Тёплый воздух стоял бездвижно.

Через кухонный порог я вошёл в дом, где увидел Снолли: она занималась уборкой. Её тёмные некогда короткие волосы стали длиннее, чем раньше, а одета она, как всегда, в невзрачную мятую по большей части чёрную домашнюю одежду. Сколько ей сейчас? Если она младше Авужлики на год, а меня на три, то должно быть уже двадцать один. Росточком она вышла невысокого, ниже меня на голову без подбородка.

— Боже, давно меня здесь не было! — я обратился к ей, на что она вяло кивнула, даже не посмотрев в мою сторону. — Семья Дархенсенов всегда отличалась “небезгреховностью” и “проклятостью”, — вслух успокоил я себя, чтобы её безразличие не испортило мне настроение, однако я всё равно немного расстроился.

Внутри дом выглядел всё так же обыкновенно, хотя вещи и мебель в нём располагались как будто бы более хаотично, чем когда я ещё здесь жил, минимум упорядоченности.

Снолли сложила полотенца стопкой рядом со стопкой простыней. В комнату зашёл мой отец и хозяин дома — Споквейг Дархенсен. Он глянул в окно, затем подошёл к нам и с далеко огибающей нос ухмылкой опрокинул всё со стола на пол. Полотенца и простыни, казалось, навсегда перемешались между собой.

— Отвратительно сложила. Нужно ещё... лучше, — простонал он и призрачно растворился в воздухе.

После непродолжительного ошеломления от запечатленной сцены, я решил было спросить у Снолли, где я смогу найти Авужлику, но только я открыл рот...

— Ничего, я уже привыкла, — сказала она и содрогнулась. — И как мне теперь отделить простыни от полотенец?

— Где...

— Всё равно что пытаться угнаться за чертовым полотенцем, — перебила меня Снолли.

— Всё равно что пытаться погладить жизнь, — закончил я.

Эти слова ненадолго озадачили её, затем она обернулась с таким лицом, будто ей в голову стукнула идея. Я обратил внимание, что цвет её глаз стал менее зелёным, а больше серо-зелёным, напоминая хворовый исхудавший огурец. Снолли всё такая же худая и недокормленная, как крестьянские падчерицы, а недовольное юное лицо выражало презрение и неприязнь ко всему сущему.

— Я знаю, что может нам помочь. Пойди сюда, — подозвала она.

— Нам? Не-е-ет, это твоя проблема. Ты никогда не соберёшь всё это с пола, знаю я тебя.

— Я осознаю свои недостатки, и у меня есть соответствующее решение.

— Меня это не касается. Где я могу найти Авужлику?

— Тебе нравится этот беспорядок? — она указала рукой на кучу разбросанных вещей. — Тебе нравится хаос? Анархия? Безбожие?

Эти слова пробудили во мне легкое ощущение того, что я что-то должен. Мне это не понравилось.

— Что ты имеешь против власти Создателя, Который даровал нам сей порядок? — провела она рукой, указывая на всё в этом мире.

Я вознамерился отправиться искать Авужлику самостоятельно и пошёл прочь от Снолли.

— Ты ставишь себя в противовес Господу. Ты навсегда останешься грешником, Лэдти! — прикрикнула она с хитринкой.

— Ладно, помогу, — сдался я, поскольку не мог больше терпеть, пусть и безосновательное, но чувство вины, вызываемое Снолли, — а ты скажешь, где Жлика.

— Я позову её прямо сейчас, а ты пока собери всё как было.

Снолли резво направилась к выходу.

— И завещал Господь: “Помоги ближнему своему”, — иронично произнесла она, — “ублюдок.”

Я радовался, что скоро увижу Авужлику и быстро всё схлопотал. Закончив, я присел, ну, так, “по-гостевому” — закинув ногу на ногу.

Почему отец возникает из ниоткуда, мерещится по нашему дому, крушит бельё? Я многое повидал, но такое... Тут как всегда всё наперекосяк.

Снолли не возвращалась, и рассесться пришлось уже “по-домашнему”. В душе чувствовался легкий волнительный трепет, это был не страх и не смятение, скорее что-то вроде предвкушения чего-то особенно интересного.

Терпеливо прождав целый час, я наконец сообразил, что все её нападки были только для того, чтобы я снова сделал всё за неё, и ждать, похоже, нет смысла. Я вышел из кухни в гостиную, где за столом сидели обе мои сестры: Авужлика и Снолли. Они тихонько пили чай. Авужлика была одета в жёлтое летнее платье, и была слегка взлохмаченная, однако её светлые, соломенные волосы и голубые глаза остались прежнего цвета, и внешние видоизменения Снолли — не галлюцинации. Последние годы жизни приучили меня регулярно задаваться важным вопросом: “А не галлюцинация ли это?”

Я как бы невзначай подошёл к ним. Решил, что не буду ругаться со Снолли, поскольку чувствовал себя глупо из-за того, что час проторчал в комнате и не выходил.

— Давно не виделись, Жлика, — тепло поприветствовал я свою сестру.

— Привет, Лэд! Что заставило тебя бросить “богообслуживание” и вернуться в Хигналир? — радостно ответила она миловидным личиком.

— Бессмысленный богооборот небес, — хулила с насмешкой Снолли, смеша Авужлику, прихлёбывавшую в тот момент чай.

Их хульства не вызывали во мне злости. Напротив, я даже чуть не улыбнулся, что, однако, меня же испугало, ведь, как известно, грешно улыбаться над Богом. А я как нельзя лучше знал, почему Бога бояться надо.

— Фродесс писал, что Споквейг умер. Говорит, праздновать собираетесь, — спросил я, смекнуть что тут к чему и как.

— Он не до конца умер, — ответила Авужлика.

— Да, я уже видел. Мне очень жаль.

Наполненная сожалением тишина была прервана Авужликой.

— Знаешь, кому достались владения Спока?

Я поймал себя на мысли, что именно этот вопрос я ждал! Неужели Снолли права, что я навсегда останусь жалким грешником?

Не дожидаясь очевидного ответа, она продолжила:

— Помнишь курицу, которую он учил писать?

— Кажется, он звал её Григхен, — отметил я, подсев на свободный стул рядом с ними.

— Да. После того, как наше поместье прокляли семнадцать лет назад, и всё изменилось непонятно как, — вспоминала Авужлика с ностальгически приподнятым пальцем, но с искусственно скорбным, безысходным оттенком в голосе, — отец стал считать её членом семьи, даже назначил ответственной за складские помещения.

— В общем, возвеличивал до самых притолков, — перефразировал я с завершающей интонацией, чтобы намекнуть, что всё помню и мне уже не терпится узнать, кому достались владения.

— Сучка, ненавижу её! — не сдержалась Авужлика. — Проклятая курица подписала бумаги перед гибелью Спока и теперь является законным владельцем нашего дома!

— Тысяча чертовых петухов!!! — воскликнул я.

— Да забодай меня бык! — послышался громкий голос Фродесса, только что зашедшего в комнату из прихожей. — Сам охрип, когда узнал!

Фродесс подошёл к нам. Он был всё так же огромен. На его фоне я чувствовал себя, словно маленький мальчик возле здоровенного быка. На в меру кучерявой голове у него располагалась шляпа, какую давным-давно носила овца, которой Споквейг доверил на своей шее хранить ключ от банкетного помещения для животных, а в руках — корзина, которую он сплёл из бычьих цепней, когда в молодости работал пастухом. В ней лежали овощи.

— Пусть меня овод толкнет с обрыва, если я не прав, но я считаю, что все мы снова должны взяться за дело и вернуть дому Дархенсенов былое величие! — пафосно громыхал он руками по нашему столу.

Фродесс прошёл на кухню и без лишних действий, вроде мытья рук, приступил отчаянно рубить овощи. Он всегда был хорошим поваром, а с проклятием кулинария и вовсе стала его призванием.

— Сперва ты должен изгнать дух Спока — от него одни неприятности, — приступила Снолли указывать мне, что делать.

— Почему я?

— Ты же священник, иначе какая от тебя польза, божий угодник?

— Я думаю, мы можем заставить курицу переписать всё на нас. Споквейг всего лишь научил её подписывать бумаги, она всё равно ничего не соображает.

— Она слишком жадная, у тебя ничего не выйдет, — возразила Снолли.