— Снолли, тебе полегчало? — поинтересовался я.

— Да, вроде припустило, после как заклинание “Сутварженской печали” произнеслось. Сначала, конечно, адски херово стало, а потом наоборот, приподняло с дивана вместе с настроением.

— Ты же говорила, что...

— Тоже прикалывалась, ах-хах. Да, меня вырубило, как и вас. Только на дольше.

— К чему такие смутные приколы в столь кромешный час?

— Рожа у тебя серьёзная слишком, потому что.

— Да, Лэд, это правда, — Авужлика сопереживающее положила руку на плечо.

— А ты-то чего спокойная? Всё, уже не страшно?

— Тоже припустило, — улыбнулась она.

— А про то, что со стороны сада не заходили, тоже шутила?

— Нет, в моей памяти мы, действительно, шли со стороны сада, — ответила она, а потом засмеялась, следом посмеялась Снолли. — Ой, блин, зубы заговариваются, ты уж прости, не серчай.

— Бабка зубы заговорила, — шутканула Снолли и они стали дико ржать, облокачиваться друг о друга со смеху.

— Ага, Варпа Ванновна! А-ха-ха-ха-ха!

— А что за херня с числами происходила? — не мог угомониться я. — Почему мы видели разное? Числа менялись почему?!

— Ха-ха, да не знаем, заебал, — выдавила Снолли сквозь непристойный смех во все пазухи.

Что, если это все действительно сон, иллюзия, навроде той, что вызывалась при снятии печатей с барьера, у сарая? Что, если я всё ещё в той иллюзии. И сейчас заявится Бог и скажет, что я доигрался? Прямо сейчас. Нет? Вроде нет Бога.

— Чего призадумался? — спросила Снолли.

— А вдруг мы спим, и нам всё чудится? — прямо признался я в своих сомнениях касательно реальности спутниц.

— О, я тож об этом всю дорогу думаю, — сказала Авужлика с набитым ртом. Авужлика ела булочку. Откуда и когда она её взяла, я спрашивать не стал.

— Ты так думаешь, потому что я над тобой подтрунивала, прости, — извинилась Снолли. — Переборщила чутка. Выгляжу нереалистичной. Я такая нереальная.

— Я ещё более нереальная, — пробухтела Авужлика.

— Ты-то да, — согласилась Снолли.

— Получите псевдопипедки, — сказала Авужлика.

Они заржали.

— У меня мышечные камыши... — ответила Снолли, и они стали вовсю угорать и нести белиберду, наверное, чтобы я ещё больше думал, что нахожусь во сне.

Я что это, озираюсь по сторонам в ожидании вурдалаков? Развивается паранойя. Если реальность сейчас неустойчива, но вурдалаки могут появиться в любой момент... Даже сейчас. Нет? Вроде нет глюка.

— У вас так убедительно получается нести бред, что я уже почти уверен, что вы мне мерещитесь, — жаловался я.

— Ой, прости-прости, — снова извинилась Снолли. — Что-то понесло нас. Куда-то. Хуй знает куда. В ебучую погребальню посреди чрезвычайного пиздеца. Хах, ох, что за день.

— Ха-ха-ха. Не день — а сказка, — продолжила тему Авужлика.

— Ага, — хмуро ответил я, — “Тысяча пиздецов за одну ночь”.

Они разорались на всю округу.

Подходя к спуску в погреб-погребальню, Авужлика взглянула на небо очарованными глазами:

— А что-то красивое в этом есть.

— Стрёмно же, — возразила Снолли.

— Ну, как в падении метеорита или во взрыве вулкана... есть что-то завораживающее. Даже если в результате город с лица земли стёрт, — мечтательно произнесла она. — Даже в этом есть что-то.

— Да уж, Авужлик, твоя эстетика... — иронизировала Снолли. — А чума, наверное, так вообще засмотришься да? А некромант Аркханазар тот ещё знатный красавец? — подкалывала сестру Снолли, Авужлика посмеивалась. — Но я понимаю, о чём ты, — Снолли посмотрела наверх. — Я просто намеренно осторожничаю, с такими вещами.

Мы спускались по лестнице, где обычно кутаются в паутине бездомные. Сейчас там никого. А я всё пытался найти хоть одно объяснение происходящему, которое убедит меня в том, что не сплю.

Вот и на месте. Надпись гласит то же самое: “В ночь, когда на небе воссияют...” — и так далее. Сестры продолжать травить наркоманские шутки, будто бы мы во сне. Не потратив ни капли внимания на тот факт, что прошлись мы впустую, они развернулись и, продолжая прикалываться, направились в обратную сторону. Теперь я плёлся за ними в сторону дома, удрученно, в полнейшем смятении.

По пути назад я пристал к спутницам с расспросами об их неожиданной смене настроения. Наседал нудяще, зверски, подобно настойчиво требующему мяучащему коту, и Снолли пришлось предоставить более-менее серьёзный ответ:

— Я ценю и признаю вполне достойными твои попытки снова его испортить, — она говорила о настроении, — своей несносной и беспрестанной доставучестью. Отменный из тебя долбоклювик проклюнулся, ничего не скажешь. Тот ещё долболоб. И… поспешу поскорее угомонить твой вопросительный “аппетит”, так сказать, накормить твою изголодавшуюся любознательность. Итак, как ты, уже, наверное, заметил, никто иной как “Ганж”, дух хуёвости, призрак душноты, признак испорченного вечера, изволил покинуть космическое пространство над нашей галактикой, и я просто-напросто пользуюсь предоставившейся мне за последние часы, длиною в вечность, возможностью насладиться его отсутствием в области моего осознания, что особенно важно для меня, поскольку, в отличии вас, совершенно не умею отвлекаться от доставляющих мне дискомфорт объектов, вроде тебя, Лэд, по причине травмирующего опыта с тренировкой с мёртвой водой. Я научилась контролировать мозг, но не внимание. Посему вынуждена была терпеть астрального титана внутри и познавать весь спектр его психоделической сути против собственной воли, одновременно с тем поддерживая высокую концентрацию, острое восприятие, сверхчувствительность, чтобы чрез энергетический запор выдавить из себя капельки духовной энергии для развеивания иллюзии и пробития барьера, который защищал пустой сарай, а также разрушения петли альтернативной реальности некроманта, и ещё заодно искажения эфира для удачного броска ножа в тупую послушницу, ну и возвращения сознания в своё тело, после того как дух Ганж выпнул меня нахрен за пределы вселенной и всех известных мне слоев реальности. Я ёбнулась. Вот так. Имею право. Право на нездоровый пофигизм.

— А я... — скромно заговорила Авужлика. — Ну... Знаешь, мы сделали всё, что было в наших силах. Прогнали некроманта, его хвалёную ученицу. Споквейга победили. Но с этой херней... — она указала пальцем вверх, — Оно нам не по зубам. Очевидно же. Просто я вдруг неожиданно для самой осознала, что после всего того, что с нами за сегодня приключилось, в конце концов мы оказались в ситуации, где остаётся уповать на волю случая. Или “случайности”, по-споквейговски, хех. Если Сутварженская печаль нас убьёт, то нам этого не изменить. Не человеческого масштаба явление, — она многозначительно качнула головой. — Чисто интуитивно я “перестроилась на другой мысленный лад”, как ты выражаешься. Живу, пока живется. Свой ход мы сделали. Глядишь, пронесёт. Так что, Снолли, твой пофигизм, как по мне, вполне себе здоровый и благоразумный, — рассудила она.

Переступая порог прихожей, Авужлика сказала:

— Не могли же прям все вымереть. Мы-то живы. Пойдёмте поищем кого-нибудь? Хотя бы Актелла.

Мы же уже это... А, чёрт с ним.

— Да, ага, вы идите, а мне нужно кое-что проверить, — послал их я и пошёл на лестницу на второй этаж. — В смысле... о, а давайте разделимся, — перефразировал я.

— Сам разделяйся, — вякнула малявка Снолли, и вместе с Авужликой обе пошли в гостиную.

Сестры зашли за дверь, и я расслышал, как Авужлика предлагает Снолли “погонять чайку”. Снова развести пытались? Ну и ладно. Я замыслил пойти в комнату Снолли, чтобы посмотреть, не изменилось ли расположение вещей, потому и предложил разделиться. Однако у Снолли вещи не лежат. У неё почти пусто. А что и где лежало у Авужлики, я всё равно не упомню, так я не смогу обнаружить изменения в положении вещей.

Я стал подниматься, размышляя обо всём этом... и понял! Что не впустую! Мы прогулялись не в пустую! Пророчество я помню дословно, и оно не поменялось. Чего во сне наблюдать было бы невозможно! Пророчество слишком длинное, хоть какая-то неточность бы точно возникла. Это не может быть просто сон. Но что тогда?