Раздувающиеся ноздри взбешённого слизеринского аристократа шумно вдыхали и выдыхали воздух, плотно сжатые губы мелко дёргались, словно пытались силой удержать рвущиеся наружу слова. «Да, да, да!» кричали его гордость и непобедимое высокомерие, но почему-то слова застряли где-то между горлом и зубами, и Малфой понял, что не может. Просто не может продолжать нагло лгать Грейнджер в её кристально чистые, не таящие ни капли обиды глаза.

— Почему ты остался в замке на каникулы? — этот вопрос был самым главным её козырем. Гермиона во что бы то ни стало хотела вывести Малфоя на чистую воду. — Разве твои родители не хотят встретить Рождество в тёплой семейной атмосфере? Все вместе?

— Наша семья не празднует никакого Рождества, это всё маггловские выдумки, — презренно, но без прежней уверенности в голосе выплюнул Малфой. Признаться, Гермиону этот ответ застал врасплох, ведь она надеялась выведать некоторую полезную информацию, и даже если бы блондинистый врунишка начал ей вешать на уши лапшу, она бы сразу его раскусила.

— То есть… как? Совсем? А как же имбирное печенье, мандарины, ёлка, подарки?

— Никакого печенья, ёлки и прочей фигни, — нетерпеливо закатил глаза Драко. — И никаких подарков.

У Гермионы так тоскливо защемило сердце, что она совсем позабыла о каком-то там плане. Прямо сейчас ей было больно за почти пропащую душу невинного (пока что) ребёнка, психика которого неумолимо калечится с каждым годом всё больше и больше по вине самых ужасных родителей в мире. Этот двенадцатилетний мальчик уже научился маскировать страх и боль дешевым высокомерием и грубыми насмешками. Все эти его «мой отец узнает!» почему-то всегда и всеми воспринимались как неоспоримый факт того, что Малфой-старший — образцовый, заботливый и любящий, гиперопекающий отец, хотя в реальности было всё с точностью до наоборот. Жестокий тиран, пекущийся лишь о чистоте своей крови и фамилии.

— Мне очень жаль, — сдавленно пролепетала Гермиона. Хотелось много чего добавить, но ей показалось, что это будет лишним, разговор и так пошёл совсем не в то русло.

— Мне не нужна ни твоя жалость, ни твой дурацкий праздник, — без былого запала огрызнулся Малфой. — У меня есть намного больше, чем у каждого из вас.

— Ты сам уже в это не веришь, не так ли? — устало произнесла Гермиона, вставая со скамьи. — Всё, чем владеет твоя семья, в один момент может исчезнуть. А то, что есть в твоём сердце, останется с тобой навсегда.

Она развернулась, и медленно зашагала прочь, понуро опустив голову. Что ж, следовало хотя бы попытаться. Было глупо надеяться на то, что ей удастся добиться успеха на этом поприще, психолог, по всей видимости, из второкурсницы был так себе. Но она сделала всё, что было в её силах. Жаль только, что ничего не вышло. Удалившись на приличное расстояние от утратившей всю свою праздничность ёлки, она вдруг услышала, как её окликнули:

— Эй, Грейнджер!

Гермиона остановилась, не торопясь оборачиваться, и прикрыла глаза. «Только не сейчас, пожалуйста, только не твои дурацкие издёвки… — безмолвно молилась она, прежде чем развернуться назад. — Я сейчас совсем не в настроении». Но то, что она увидела, когда обернулась, удивило и даже смутило её. Слизеринец вытащил из кармана мантии ту самую крошечную коробочку, которую она так старательно запаковывала, и аккуратно взял её двумя руками.

— Спасибо за подарок, — с абсолютной искренностью, без малейшего намёка на грубость произнёс Малфой.

У Гермионы по-настоящему, действительно на физическом уровне разлилось тепло в груди, а опущенные уголки губ слегка приподнялись в мягкой улыбке.

— Счастливого Рождества, Драко, — тихий девичий голос разлетелся бархатным эхо по пустому залу. Теперь она могла спать спокойно, и на радостях вприпрыжку умчалась из зала прямиком в башню Гриффиндора, где двое лучших друзей уже наверняка её заждались, чтобы сыграть партейку в магические карты под печенье с молоком возле тёплого камина.

— Счастливого Рождества, — умиротворённо прошептал Драко, когда маленькая фигурка скрылась в тёмном коридоре. — Гермиона.