Для той, что зародила во мне меня.

Моей вечной любви.

Моей жене.

«Дорогой Чарльз О’Фентон.

Спасибо за Ваше письмо.

К сожалению, мы не можем принять Вашу книгу на данном этапе. Наш клиентский список полон, и мы не ищем новых авторов. Однако мы сохраним Ваши данные и, если наши планы в будущем изменятся, мы обязательно с Вами свяжемся.

Мы желаем Вам дальнейших успехов и больших побед на этом тяжелом писательском поприще.

С уважением,

Издательская компания "Смит и Раффало Паблишинг"».

– Это был ваш первый отказ?

– Да. Но не последний.

Я сложил вдвое, потрепанное временем письмо, и вернул ему. Он взял его, не смотря в мою сторону, перекидываясь в карты с еще пятью пациентами в душной палате в отдаленном уголке Африки.

– Вы всегда носите его с собой?

– И дня без него прожить не могу.

– Для чего оно вам?

– Ох. Ну, оно напоминает мне обо всех моих страхах. А без него я как ребенок перед огнем.

– И вам это действительно помогает? Сражаться со страхами? Идти дальше?

– Порой.

Он привстает, закуривает сигарету и глядит в окно на мальчишек, что гоняют в футбол сдувшимся мячом. Он улыбается.

– Вы считаете, что добились всего, чего хотели?

– Считая откуда?

– С вашего первого отказа.

Он громко рассмеялся и, откашлявшись, взглянул на меня.

– Как будет называться ваша книга?

– Биография Неизданного, – ответил я.

– То-то и оно, мой друг, то-то и оно.

1

Удар, еще удар. Вдох, выдох. Запах перчаток из натуральной кожи. Ладони вспотели. Кисти болят от туго затянутого эластичного бинта. Не забывай уклоняться. Держи защиту. Удар, еще удар.

Мы занимались в старом пошарканном зале для бодибилдинга. Наш тренер договорился со своим другом, владельцем помещения, чтобы он пускал нас на час с небольшим. Это был маленький зал с заржавевшими, переходящими от серого к желто-коричневому железяками. Жирные пятна на потертых, продавленных, порванных сидушках отвращали желание присесть и отдохнуть. И мы выстраивались друг напротив друга, заменяя таким образом зеркала. Мы были отражением друг друга, оттачивая движения, доверяя своим природным братьям-близнецам. Наш же зал боксеров недавно снесли. Снесли бетонные стены, деревянные полы и снесли ринг. Теперь мы, а нас было около шести-семи парней, тренировались здесь, среди вырезок бесформенно накаченных парней-бочек. Когда становилось невыносимо душно, а душно становилось сразу, как только все эти семеро парней начинали махать руками под команды тренера: «2-4!», «1-6!», «тройка, уход!», он выводил нас на улицу, и мы продолжали там, изредка поглядывая на строительный мусор нашего «святилища». Один лишь ринг сохранил свои очертания. Он был сердцем, на месте которого каждому давался шанс побороть свои страхи и обрести уверенность. Он был «жизнью». И каждый из нас прошел ее, зная, что эта «жизнь» не подведет, что она понятна, она очерчена, она не даст тебе вывалиться за ее рамки и не оставит тебя там в опустошении, в червоточине непонимания. Она одаривала ясностью целей, пониманием момента, и другом, и соперником. И я смотрел, как люди разрушали эту «жизнь», столь дорогую мне, шутя, плюясь, едя, уходя, приходя, делая свою работу. Делая свою работу…

Одни из тех, кто принимал подобные решения, вызвал нашего тренера в кабинет и обещал ему построить новый, соответствующий высокому положению спортивного комплекса, зал. Но, как я слышал потом, его так и не построили. Ну а зал для бодибилдинга с его ржавыми тренажерами, потертыми штангами и восьмидесятилетним старичком с дряхлыми мышцами был следующим на очереди.

Нас вывели на улицу. Утренний мороз ломил кости получше любого из местных бойцов. Но после душного зала вдохнуть свежего воздуха было облегчением. И мы дышали, заряжаясь кислородом, наполняясь жизнью, обновляясь, готовые продолжать с новой силой. Тренер встречал нас на точке после разминочного бега в три мили, и от нас валил плотный пар, будто мы только шагнули из огня. Легкие бились в истерике, требуя остановиться. Но останавливаться нельзя, «жизнь» должна была переродиться, переродиться в нас, и мы должны были сохранить ее. И каждый из нас, кто остался, тот, кто решил продолжать растить ее в духоте, на морозе, боролся за нее. Мы учились биться не только пританцовывая ногами, направляя кулаки в физиономии напротив. Еще мы учились биться с теми, кто пытается забрать нашу «жизнь». И я был рад понимать это, и был рад, что каждый из нас понимал это.

Мы выстроились на небольшой поляне неподалеку от беговой дорожки, откуда, пробегая мимо, на нас таращились «кузнечики». Так мы называли бегунов. В отличие от них мы учились не убегать, а наоборот, стоять намертво. Но они были спортсменами, в каком-то роде нашими братьями, и мы, конечно, уважали их за это. Пусть и считали себя «выше». На часах было ровно 5.30 утра. В это время на поле скакал только один «кузнечик». Он полностью был сосредоточен на разминке, самой важной части тренировки, и не обращал на нас никакого внимания.

Тренер хлопнул в ладоши, и мы без лишних слов выстроились в шахматном порядке. Он выдал нам наши перчатки и помог каждому надеть их и затянуть покрепче.

Напротив меня занял позицию мой спарринг партнер. Он был парнем плечистым, жилистым, на голову выше меня. Тренер дал отмашку и начался трехминутный бой. Длиннющие руки моего противника били быстро, точно, сильно. Будто железная шпала ударялась о мой корпус, оставляя невыносимо долгие часы боли после себя. И он продолжал бить и попадать в цель. После каждого такого удара я все упорнее прижимался к нему, пытаясь вспомнить тренировки, вспомнить, что надо идти вперед и сокращать дистанцию, если противник выше тебя и руки его длиннее твоих. Но и он был не промах, он держал меня на расстоянии и не давал подойти. Он был лучше меня. В нем не было страха, в бою он был сосредоточен и полностью отдавался инстинктам, приобретенным опытом, а не данным от природы. Природа же дала ему талант бойца. Не меньше половины времени спарринга я тщетно пытался пробиться, я уклонялся, ставил блоки, но его кулаки настигали меня, как бы я ни выкручивался. Против него из меня выходил так себе боксер.

Я пропустил очередной удар. Точно в нос. Я почувствовал сильное давление в области удара, лицо начинало неметь; виски, щеки, подбородок – ощущение, будто под глазами выросли две большие шишки. Все сдавило прессом. Я вышел из себя и пошел в бой. Потеряв контроль, я пустил в ход ноги. Мой боевой инстинкт базировался именно в нижней части тела. В еще более раннем детстве я несколько лет занимался карате и там отлично овладел техникой боя ногами. Но, как всем известно, это не совсем принято в боксерском мире. Но что поделать, меня уже было не остановить. Мой соперник запаниковал и начал отступать.

– Чарли, ты чего творишь? – воскликнул он.

Он отбежал от меня подальше и выставил руки вперед.

– Успокойся. Все, все, – продолжал он.

Этого паренька, что так умело бил меня, звали Илай. И он был моим лучшим другом. Еще он был добрым малым со светлыми глазами и немного наивной улыбкой. Он встал в паре ярдах от меня с все еще выставленными вперед руками. Он знал меня как облупленного и знал, что через пару секунд я уже приду в себя и буду жалеть обо всем произошедшем. Илай вообще был довольно проницательным парнем, пусть и казался простачком на первый взгляд. Он был рукастый и способный. Ему многое давалось проще. Он разбирался в электронике, машинах, спорте. И всегда мог с легкостью найти тему для разговора. Порой казалось, что для него нет ничего невозможного. Но что до дружбы со мной, думаю, для него это было настоящим испытанием.