— Я лет семьдесят не целовался, — признался Джеймс и откинулся на спину, потянув Наташу за собой. Она не смогла сдержать хохот, а он и рад, что смог рассмешить. Всем лучше, чем плакать.

— Если тебе интересно, то я тоже забыла, что это такое.

— Неужели?

Наташа кивнула и уперлась подбородком в его грудь, внимательно рассматривая черты лица.

Красивый.

— Правда. Было как-то не до этого.

— Значит, сейчас пришло время?

— Похоже на то.

— Похоже, — задумчиво сказал он, коснулся распущенных волос и, набравшись смелости, потянулся к её губам сам. Поцелуй вышел мягким и осторожным — Барнс боялся самого себя, боялся сделать что-то лишнее и тем самым отдалить Наташу.

Если быть честным перед самим собой (а Барнс старался изо всех сил), то этот момент внезапной и необъяснимой близости оказался лучшим, что с ним случалось с того времени, как он вспомнил прошлое и попытался жить с чистого листа. Встречу со Стивом не затмить — он тот, кто сумел сделать невозможное, тот, кто поверил и бился за него, но Наташа… Это другое.

— Спасибо, что поехал со мной. Ещё немного, и я сошла бы с ума.

— Я тоже хотел сбежать. До сих пор ощущаю себя лишним во всём этом. Ну, ты понимаешь, — решился на откровения, но осёкся на полуслове — говорить прямо и честно с кем-то кроме себя оказалось не так-то просто.

— Тебе нужно время. И оно у тебя есть — теперь есть, — Наташа посмотрела на него с нежностью — так, как не смотрела ни на кого очень давно. Осознала, что жертва Клинта привела её к этой встрече — внезапной, совершенно случайной, но неоспоримо важной — и слёзы снова выступили на глаза, покатились по щекам и впитались в чёрную футболку Джеймса. Он был бы мёртв, если бы не Тони, если бы не Клинт, а теперь здесь, ровно дышит и прижимает её к своей груди, помогая принять.

Старый маяк моргнул кораблю вдали, и Наташа поняла, что всё было не зря.

*

У вселенной свои законы, и один из них гласит: «Отнимая что-то важное, она всегда даст что-то важное взамен».

Шпионка с большим сердцем и Солдат, вернувшийся с долгой холодной войны заслужили, как никто другой.

========== Мотель ==========

Комментарий к Мотель

Читать с песней, прошу

Marilyn Manson — Devour

Щелчок открывшегося замка, полутьма номера, едва ощутимый запах освежителя воздуха — Джеймс толкнул дверь, пропустил Наташу вперед, а сам замер на пороге, как вкопанный. Так, будто перед ним зависла тончайшая леска, на которой держится чека гранаты — ещё шаг и всё взорвется к чертям. Он не был сапером, но знал ребят, которые были — их военные истории всплыли в памяти сами собой. Джеймс замешкался, подумал: «это не может происходить со мной» и в эту же секунду ощутил горячий поцелуй на своих губах, спаливший все сомнения до тла.

— Закрывай, — повелительно-ласковое в мочку уха и он, как дурак, выполняет просьбу. Дверь захлопнулась — захлопнулась вселенная; теперь — точно, наверняка — есть только Наташа, невообразимо близкая, физически ощутимая, есть только он, парализованный личным катарсисом, раздираемый изнутри позабытыми страстями и желанием.

— Наташа… Наталья, — перекатил по языку вариации её красивого имени, выдохнул их в острые ключицы и отключился от всего, что представляло важность и значимость до.

До сегодняшнего дня.

До маяка.

До поцелуя.

Что могло быть важно, господи?

— Наталья, — повторила она, как показалось Джеймсу, задумчиво и прижалась всем телом. Критически близко — сдерживаться становилось всё сложнее. Глаза ещё не привыкли к темноте, но хватало других органов чувств — Джеймсу хватало сердца. Оно билось в агонии, рвалось из груди и требовало сдаться. Даже если на растерзание — пускай.

Джеймс знал, что Наташа могла разорвать его на куски. И лучше бы физически — потому что действительно могла — но дело было в другом.

Джеймс Барнс почувствовал что-то впервые за семьдесят лет. Наверно подобное испытывают люди, по которым хорошенько прошлись дефибриллятором — разряд, и сердце бьётся снова.

Ему хотелось кричать об осознании во всю глотку, но выходило лишь ловить её губы и целовать, впиваться пальцами в ягодицы, вбивать с ощутимой силой лопатки в стену и сжимать запястья над головой. Он терялся в ощущениях, запоминая каждое по отдельности — если уйдет, исчезнет в эту секунду, то память сохранит. Теперь да. Но он не желал такого исхода, и поэтому держался крепко — изо всех сил.

Как и Наташа. Дыхание подводило её, поцелуи выходили развязными и пошлыми — полными ожиданий и незамаскированной горечи, а оттого такими понятными ему самому. Она хотела его, горела им, и впервые за долгие-долгие годы Джеймс был готов отдать себя без остатка.

По собственной воле.

— Стой, стой, — рвано зашептал ей в губы, когда ловкие пальцы коснулись ремня на джинсах. Пригладил её взлохмаченные волосы, провел кончиком носа по щеке и, чуть прижав затылок в руке, резанул правдой: — Я не хочу, чтобы ты ушла… Потом.

Её взгляд многозначителен даже если его не видно вовсе. Джеймс ощутил его телом, нутром, замершей ладонью на поясе, полувздохом на своей коже. Спустя пропасть её горячие ладони сцепились на его шее и севшим голосом она ответила:

— И ты не уйди, ладно?

Его губы скривила усмешка. Такое красноречивое: «да куда я могу деться от тебя, чёрт побери?» Джеймс не произнес, но уверил иначе — приподнял её за бедра, сомкнул руки на спине и по ощущениям зашёл в комнату. Кровать оказалась там, где ей и место — посереди комнаты у стены. Матрац был мягким, он ощутил сразу и поэтому беззащитно вырвалось:

— Не могу спать на кроватях до сих пор.

— Знакомо, — согласилась Наташа и её вздымающуюся под футболкой грудь осветило уличным фонарем, подглядывающим за ними из-за штор. — Но нам на ней и не спать.

Вырвался смешок — Джеймс завис над ней и рассматривал, как диковинку, оказавшуюся в руках так неожиданно и так вовремя. Она улыбнулась, и он потонул окончательно — никакой борьбы за жизнь — и не просите.

Стихия ведь сильнее человека, правда?

Позволил стянуть с себя кожанку и футболку, вмиг оказался голым и смущённым — стеснялся своей бионической руки до тех пор, пока не заметил, как она мягко ведёт пальцами по пластинам, будто каждая из них живая пора его тела, а не холодный сплав вибраниума.

Потянула на себя, одарила влажным поцелуем и настойчиво живую ладонь опустила на свои рёбра — дальше Джеймс разобрался сам. Её куртку он выбросил ещё на пороге, её футболку боялся тронуть, но с сомнениями расстался, когда коснулся тонкого кружева бюстгальтера.

Сжал грудь, едва ощутимо, но достаточно, чтобы сойти с ума. Близость с женщиной — непозволительная роскошь, которая теперь обретала весьма ощутимые перспективы. На момент столкнулся с Наташей взглядом, рассмотрел росчерк усмешки и пропал.

Она расстегнула ремень, стянула с него джинсы и кинула их в сторону выключенной плазмы — Джеймс не остался в долгу и распрощался с её одеждой так же скоропалительно. Изумился формам, очерченным неясным светом фонаря и очень медленно провел языком от шеи до низа живота. Крепко сжал в своих руках бедра и опустился ниже, услышав такое чёткое: «ах», почувствовав мгновенное напряжение в нереально красивом женском теле.

Она — моя.

Полностью. Между её ног Джеймс уже бывал, но хозяином положения оказался впервые. Наташа подалась навстречу, и мир перестал существовать в принципе.

Больше всего Джеймса поразили не её откровенность, не её податливость — его поражало понимание друг друга. Он чувствовал, что нужно ей, а она, в свою очередь, потащила его на себя именно в тот момент, когда Джеймс уже готов был закончить это безумие сам.

Он навалился всем весом — никакой тебе камасутры и изощренных поз — шумно выдохнул и вошёл в неё. Наташа снова охнула, остро вцепилась ногтями в спину и сделала едва ощутимый толчок вперед. Джеймс толкнулся в ответ — первый, второй, третий раз, почувствовав, как позади спины скрещиваются её ноги.