Вот теперь Вики не удержалась и с удивлением, зная по рассказам, что преподаватель не любит спускаться к смертным, подняла взор на Геральда, но к своему облегчению, не увидела в его взгляде осуждения или разочарования, скорее неподдельную серьёзность и сосредоточенность, не смотря на лёгкую подколку в произнесённых только что словах.

Она лишь молча кивнула, продолжая завороженно смотреть в северно-ледовитый океан глаз учителя, затем моргнула, почувствовав смущение, и решительно шагнула в портал, на этот раз не забыв раскрыть свои серые с турмалиновыми всполохами крылья.

Пока Вики стремительно летела вниз, то слышала за спиной сопровождающий шорох огромных крыльев учителя, но как бы ей ни хотелось обернуться, чтобы снова насладиться их величием в полёте, она не рискнула, боясь столкнуться с изучающим взглядом, будто проникающим под кожу и вскрывающим всю её сущность изнутри, вытаскивая самые потаённые секреты наружу, поэтому подавила в себе этот странный нелепый порыв.

Ещё большей точки изумления Вики достигла, когда они прибыли в конечный пункт их назначения, оказавшись в до боли знакомой, такой милой её человеческой душе, комнате. Она застыла в оцепенении у двери, силясь сделать хоть вдох, но с губ сорвался лишь сдавленный хрип, смешиваясь с подступающими к горлу слезами, пальцы левой руки судорожно вцепились в собственную светлую кофточку в районе сердца, где вмиг стало так горячо и холодно одновременно, а затем тоскливо защемило и предательски кольнуло в области груди.

Вики не слышала, как в абсолютной тишине рядом появился Геральд, потому что продолжала с горечью и тоской в глазах смотреть на собственного отца, сидящего на полу её спальни, ничуть не изменившейся со дня смерти, даже скорее ставшей такой идеально чистой, будто храм с букетом цветов и фотографией на тумбочке-алтаре возле изголовья. Она знала наверняка, что если откроет шкаф, то увидит там свою одежду нетронутой, в таком же аккуратном порядке заботливо разложенной по полочкам родителем, рука которого так и не поднялась, чтобы отнести их в церковь на благотворительность для малоимущих или бездомных.

Папа выглядел совсем плохо, даже ещё хуже с тех самых пор, как она видела его в первый и последний раз после своей смерти. Такой осунувшийся подавленный и одинокий он сидел откинувшись спиной на изножье кровати, а рядом на пушистом ворсе бежевого ковра лежал раскрытый альбом с её детскими фотографиями, где мама была тоже жива, где они втроём улыбались, охваченные таким всепоглощающим настоящим семейным счастьем. Но сейчас взгляд отца был потухшим и бесцветным, каким-то стеклянным, будто он смотрел в одну точку, сквозь свою дочь и её преподавателя, стоящих прямо перед ним, и Вики поняла, что он действительно их не видит.

Она с болью глядела на полупустую бутылку виски в правой руке отца, к горлышку которой он только что приложился, отпивая даже не поморщившись, будто вовсе не чувствуя вкуса, опустошённо смотрела как из уголков его глаз прочертили свой путь мокрые солёные дорожки по щекам к самому подбородку, чувствуя, что из её собственных глаз льются точно такие же, капая и оставляя следы на многострадальной кофте, за которую всё ещё цеплялись пальцы.

Первым затянувшееся молчание нарушил Геральд. В гнетущей атмосфере его голос прозвучал под стать тихо, но отрезвляюще жёстко:

— Довольна, Уокер? Результат твоего неуёмного упорства и упрямства.

Вики ошарашенно повернула голову к нему с немым вопросом в глазах, судорожно сглатывая слёзы, и не в состоянии сейчас вымолвить хоть слово.

— Узы крови одни из самых сильных, даже после смерти, — терпеливо пояснил учитель, игнорируя взгляд своей ученицы и продолжая смотреть прямо перед собой. — Вы топите друг друга в своих слезах. Он чувствует твои страдания, как и ты его, мучается сам и мучает тебя, и так по кругу, подобно вечному двигателю, пока кто-нибудь первым не сойдет с ума.

В то время как её сердце обрывалось и делало кульбит куда-то прямиком в пропасть, оставляя лишь ноющую после себя пустоту, она нашла в себе мужество снова перевести взгляд на отца, слушая жестокую страшную правду и вытирая мокрое от щиплющей влаги лицо длинными рукавами своей кофточки.

— Разве тебе доставляет садистское удовольствие каждый раз являться сюда, чтобы упиваться его болью и своей значимостью, требуя подтверждения для своего эго, что ты не забыта? — теперь Геральд повернулся и вопросительно приподнял бровь, смотря на раскрасневшийся профиль Вики. — Или может это какое-то мазохистское наслаждение снова и снова вспарывать самой себе свежие швы на рубце собственной души?

Она с ужасом отрицательно замотала головой, судорожно вытирая вновь подступившие было слёзы, и несмело посмотрела на учителя в ответ.

— Даже сейчас он незримо ощущает твоё присутствие рядом, думая, что уже начинает сходить с ума от горя, и так каждый раз, когда ты хотя бы думаешь о нём, — добавил он, продолжая смотреть прямо на девушку.

— Но я так много не успела ему сказать… — её голос осип и был таким тихим, дрожащим и ломким.

— Возможно, — на секунду тон Геральда смягчился, а во взгляде промелькнуло понимание и сочувствие, показавшиеся Вики всего лишь происками воспалённого воображения. — Только разве твой отец сам не знает всё то, что бы ты хотела ему сказать, не чувствовал этого при твоей жизни? Как и ты глубоко в душе понимаешь, что бы он сказал тебе, имей возможность увидеть сейчас снова. Так к чему сотрясать воздух? Иногда в молчании приходит понимание большего и рождается необходимая истина.

Они неотрывно смотрели друг на друга, и Вики казалось, что она видит Геральда впервые, потому что ей не почудилось, и его взгляд сейчас вовсе не был похож на свет далёких, обжигающих бесчувственным холодом, звёзд, скорее на спокойную тёмную гладь безбрежного моря, подсвеченного серебром ночного светила. От таких на удивление чутких фраз, скрывающих поддержку, и умиротворяющих глаз, она ощутила на сердце приятную нахлынувшую волну тепла, словно погрузилась в безмятежную и обволакивающую мягкую толщу воды, укрощающую разыгравшуюся бурю в её мечущейся душе.

— Пришло время решать, Уокер, — он окончательно развернулся к ней и протянул руку, раскрывая ладонь, на которой лежала так хорошо знакомая крохотная баночка с розовым искрящимся порошком. — Кого ты любишь больше: себя или своего отца? — учитель кивнул в сторону сгорбившейся фигуры и снова выжидающе посмотрел на девушку.

Вики удивленно моргнула на пузырёк в его руке, чувствуя, как краснеет от стыда, но всё же подняла на Геральда твёрдый уверенный взгляд, понимая всю суть подвоха в этом вопросе.

— Папу. Я всегда выберу папу, — она протянула тонкие дрожащие пальцы, схватила спасительный порошок, спрятав его в кулак и прижав к груди.

— Умничка, Уокер, — губы Геральда тронула чуть заметная бархатная улыбка. — Нам пора, — он посмотрел вверх, призывая водоворот, а затем снова перевёл взор на неё. — И пора прощаться.

Вики понимающе кивнула, обернулась к отцу, сдерживая в который раз выступившие непрошенные слёзы и тихо что-то прошептала, отчего мужчина встрепенулся, отставил бутылку в сторону и более осознанно уставился в пустоту перед собой, также что-то бормоча себе под нос, будто отвечая невидимой дочери.

Геральд не слышал, что она сказала, зато легко догадался, прочитав по губам. Всего два предложения, в два и три слова, так просто, но он с удовлетворением почувствовал, как из её энергии начали исчезать терпкая соль и вяжущая горечь.

Не сговариваясь, они вместе взлетели к порталу, в уютном, не требующем слов молчании направляясь обратно, только теперь летели рядом, едва соприкасаясь кончиками крыльев, думая каждый о своём.

Оказавшись снова на территории школы, Вики поняла, что жаркий полдень успел смениться тёплым вечером. На душе было тоскливо, но на удивление спокойно, будто тяжёлая глыба, отравляющая своим существованием её нынешнюю жизнь, наконец дала трещину.