Бледное и растерянное личико, показавшееся почти детским, появилось в просвете окна. Удивление и испуг плескались в больших зеленых глазах. Вот, единственное чувство, что он способен вызвать у живых, – лишь безотчетный страх!

У него нет выбора, нужно решиться. Он обязан прогнать ее, дева должна быть достаточно напугана, чтобы уйти сейчас же и навсегда забыть дорогу к его темнице.

– Ты будешь жить. Долго… Только не возвращайся! – Конечно, юная девушка не могла его услышать. Она лишь ощутит прикосновение холода и пришедший вместе с ним ледяной ужас.

Сырое дыхание подземелья всколыхнуло золотистые волосы. Незнакомка не шелохнулась, не вскрикнула. Просто смотрела… прямо на него.

Её губы дрогнули, из широко распахнутых глаз скатились, поблескивая, несколько хрустальных слезинок. Может, дева и не хотела приходить на эту поляну, но кто знает, почему она попала именно сюда? Судьбу изменить можно, но не обмануть. И все же он постарается. Ради нее. Потому что его участь давно решена.

Почему же так тяжело отпустить? Он чувствовал в незваной гостье нечто неуловимое, непостижимое и потому неизбежно притягательное, но при этом противоположное тому, что питало его самого. Юная незнакомка была другой, ее движения и повадки, даже ее страх завораживали.

Замершая, неподвижная, она смотрела в темноту широко распахнутыми от страха глазами, стиснув побелевшими пальцами острый край каменного подоконника. Прошло еще несколько мучительных и незабываемых секунд. Опомнившись, дева вскочила на ноги и быстро побежала к лесу, ни разу не оглянувшись.

Он позволил ей уйти по скрытому лесному коридору. Незнакомка сможет выйти из леса где пожелает. Этого будет достаточно, чтобы найти дорогу домой. Достаточно, чтобы навсегда потерять путь обратно к его поляне.

***

Случайная гостья исчезла, растворилась в темноте легким ночным ветром, будто ее и не было никогда. Он остался. Но прежде чем уйти, она подарила ему загадку, тень эмоции. Почти неуловимой искрой в зеленой глубине ее глаз мелькнуло щемящее и забытое чувство. Оно должно было согреть, но жгло, должно было давать надежду, но вместо этого мучило.

С той самой встречи неведомо откуда появившиеся ощущения окончательно и бесповоротно вырвали его из пустоты забытья, в котором он пребывал. Никто больше не придет к его крепости, никто не вспомнит его. Эти мысли наполняли существование болью и страданием. Как он мог, оставаясь здесь, быть настолько безучастным ко всему, что раньше называл «жизнью»?

Не многим из живущих были доступны способности, которыми он обладал. Но что он мог, запертый навечно в своей невидимой темнице? Он не в силах сделать и шагу дальше этих проклятых стен.

Его невозмутимости хватило ненадолго. Мертвенный холод подземелий, мучительно давивший днем, к вечеру становился нестерпимым и, подхлестывая, на пару с глухой темнотой всякий раз гнал наверх. На то самое место у обрыва, где стояла она. Вечерние сумерки пьянили и печалили, а опускающаяся на смену им ночь звала и будоражила. Впадая в исступление от гнева и безысходности, он метался среди пыльных камней, еще хранящих дневное тепло, и бился о стены своей темницы.

Он был всего лишь обрывком света и тени, но стены вздрагивали под его ударами, а уцелевшие фрагменты кладки покрывались трещинами. Как он мог делать то, что раньше почитал для себя невозможным? Ответ был очевиден. К нему возвращались силы, невероятно тяжело, по капле. И невольно он начал связывать этот факт с появлением незнакомки.

Каменные осколки летели во все стороны и падали вниз с холма, вздымая тучи пыли. Жаль, его гнева хватало лишь на то, чтобы устраивать погром в собственной темнице, но не сломить незримые стены, неусыпно стерегущие пленника и днем, и ночью.

Кого, в сущности, он мог ненавидеть, кроме самого себя? Камни катились вниз с пологого склона, исчезая в густых зарослях. Его поглощало вездесущее ощущение пустоты и обреченности. Раньше оно не беспокоило, казалось привычным, а сейчас мучило нестерпимо, причиняя сильную, почти осязаемую боль.

Что же случилось с ним? Сознание молчало, опустевшая память не давала ответов. Он ждал, считая дни, не отдавая себе отчет о тщетности своих мечтаний. Он ждал, хоть и не хотел признавать… Эта маленькая незнакомка, мысли о ней и о невозможности побега стали его проклятьем, много более жестоким, чем все то, что он испытывал раньше.

Он чуть не погиб, когда решился забраться на самый верх единственной башни и неосторожно угодил прямо под палящие лучи. Невыносимо яркое светило впервые за целую вечность грозно взглянуло на свое отвергнутое творение. Оно обожгло каленым железом, снисходительно открыв обреченному упрямцу горькую правду и сбросив его в пучину коротких, но ярких воспоминаний.

Ослабевший, он упал вниз и затих, съежившись в холодной глубокой расщелине. И наконец забылся под аккомпанемент непрестанно кружащих в вихре ревущего пламени, бессвязных, но ярких образов, звуков, лиц, которые он не помнил. Но всего хуже стал тот гнетущий отпечаток, что они оставляли. Он остро чувствовал пропитавший видения страх, ненависть, боль, презрение, и причиной всему был он сам.

Вечный воин – это все, что он помнил. Но было ли в его прошлой жизни место счастью? Любил ли его хоть кто-нибудь, любил ли он сам? Что он искал в душной пустой темноте? Нет, эта крепость никогда не была его домом, но он пришел сюда и остался. Он пытался вспомнить еще хоть что-то, но видел лишь бушующее пламя и черный дым, его окружали искаженные ужасом лица, а потом приходила пустота… Но несмотря на это, он предпочел бы вспомнить все.

Утренний лес, безмятежно купающийся в лучах восходящего солнца, дышал свежестью. В тенистых зарослях алмазной россыпью сверкали капли росы. Луга и овраги окутывал бледный серебристый туман.

Вероника, осторожно ступая, медленно шла по только ей одной заметной, заросшей травой и молодым ивняком тропе. В эту часть леса давно не наведывались местные жители, на то были более чем веские причины.

Под ногой раздался сухой щелчок, и девушка замерла. На милом, все еще по-детски наивном личике застыло напряженное выражение. Мгновение, она опустила вниз испуганный взгляд и… выдохнула с видимым облегчением.

Ничего страшного, всего лишь упавшая ветка. Вероника рассеянно и виновато улыбнулась сама себе и, отбросив назад рассыпавшиеся по плечам непослушные русые пряди, побрела дальше.

Она словно плыла в лиловом море. Высокие стебли иван-чая скрывали невысокую хрупкую девушку чуть ли не с головой. Она то и дело останавливалась, подставляя лицо солнечным лучам, золотистыми нитями пробивающимся сквозь прохладный зеленый сумрак.

Несмотря на ранний час, кузнечики уже стрекотали вовсю, а скупое нежаркое солнце средней полосы этим утром припекало, словно на юге. Хотя откуда это знать Веронике? Её домочадцы, еле сводившие концы с концами, не могли и мечтать о поездке на море.

Семь лет назад жизнь ее небогатой, но дружной семьи громом среди ясного неба перечеркнул трагический случай – погиб отец. Вероника, как самая старшая, усердно помогала матери. Еще будучи школьницей, она устроилась на работу, которая, вопреки ожиданиям, приносила не такой уж большой заработок, зато выпивала ее последние силы без остатка.

Тихая и прилежная девушка не любила рассказывать о своих проблемах, никто и помыслить не мог, насколько неподъемная ноша в одночасье рухнула на ее хрупкие плечи. Последнее время учеба давалась ей непросто, а работа и вовсе валилась из рук. Но она молча будет тянуть свою лямку, пока не свалится… А что прикажете ей делать? Отказаться от образования нельзя, бросить работу и повесить все заботы о двух своих сестрах на мать? Невозможно!

С таким настроением только на стенку лезть. Вот и она сбежала куда глаза глядят. А глядели они этим чудным солнечным утром вниз по улице, туда, где тропинка терялась в густой зелени.

Девушка неспешно шла по буйно заросшей высокими травами поляне. Ей все время приходилось быть настороже – смотреть под ноги, когда хотелось просто любоваться окружающим ее, таким невероятно слепящим миром. Поднять глаза к самому небу, где в вышине парили коршуны, сновали острокрылые ласточки и большие черные вороны оглашали окрестности гортанными криками.