Она отшвырнула бумаги и вдруг схватилась за край стола. Её лицо резко побелело, дыхание сбилось, а глаза медленно закатились и закрылись.

— Что-то мне не хорошо…

— Нацу, что с то…

Договорить я не успел. Её ноги вдруг подкосились, и она, словно марионетка у которой перерезали ниточки, полетела вниз. Я кое-как успел подхватить её, не дав её голове удариться об пол, и быстро перенёс на диван.

— Нацу. Нацу! — она приоткрыла веки, посмотрев на меня мутным взглядом. — Всё нормально? Как чувствуешь себя?

— Сейчас всё пройдёт, — шёпотом ответила она, приложив руку к своему лбу и, кажется, снова отключилась.

Я отыскал в коридоре первого попавшегося мне на глаза синигами и немедленно потребовал стакан воды и аптечку. По просьбе Рецу и Хоши в коробке с медикаментами находился не только йод и цитрамон, но и куча других таблеток, тюбиков, мазей и пластырей. Лейтенанта третьего отряда я отослал в лазарет за Уноханой, а после дал нужные таблетки от головной боли девушке.

Она долго приходила в себя, но всё же смогла спокойно открыть глаза и хоть немного осознать происходящие. Завидев меня, она слабо улыбнулась и коснулась своей ледяной рукой моей щеки, проведя по ней пальцем. Я не знал, понимала ли она, что не спит, или сделала это осознанно, но чувствовал, что моё сердце пропустило удар.

Её рука упала обратно на диван. Наверное, она была не в силах её удерживать на весу из-за сильно ослабленности организма.

— Всё хорошо… — хрипло и тихо произнесла она. Что хорошо-то? Она даже руку не может нормально поднять, а у неё всё хорошо!

— Я не верю тебе, — почти не раздражённо ответил я. Она приоткрыла глаза и хмыкнула.

— Вот как? Всё и вправду хорошо, когда ты рядом. И в хорошем настроении.

— Значит — простишь? — надежда в голосе слышна отчётливо, сейчас меня вновь заволновал этот момент. Я мысленно треснул себе по затылку — думаю лишь о себе в такой момент!

Я присел рядом с Нацу на диван, она хотела сделать то же самое, но лёгким нажатием рук на её плечи я уложил её обратно.

— Не вставай. Сейчас придёт капитан Унохана.

— Я люблю тебя, — ни с того ни с сего сказала она, и я замер в ступоре. Она призналась, что любит. Она любит меня…

Первые несколько мгновений я был даже рад этим словам. Но после пришло полное осознания их смысла.

Был ли я достоин этой любви? Или хотя бы этого признания. Все те разы, когда Нацуми испытывала тотальный стресс или плакала в Сейрейтей, были напрямую связаны со мной. Никто, ни одна душа здесь ни разу не причинила ей малейших страданий, наоборот — они помогали оправиться от душевных ран, которые я ей наносил. Даже слуги в поместье, для которых на была лишь моим гостем, прониклись к ней и старались поддерживать в трудные минуты.

Боже! Я последний человек в Обществе душ, который мог составить её счастье.

Тем временем, она продолжила вымученным и горьким (опять-таки из-за меня) голосом:

— Я люблю тебя. Ни твоё имя, ни титул, ни статус, ни ранг, ни выдуманный идеальный образ, ни тебя-подростка… Именно тебя, всего, со всеми твоими недостатками и достоинствами. Хотя, признаться, имя у тебя довольно красивое, — она хмыкнула и открыла глаза. Её слабая улыбка заставила и мои губы дрогнуть в чём-то подобном ей. — А ты, вот, подумай… Кто мил тебе: я или же кто-то ещё с моим лицом и голосом?

Снова она за своё. Я бы хотел сейчас же развеять её сомнения насчёт моих чувств, сказать, что боле никогда не разделю Нацу настоящую и Нацу сто летней давности, но это ничего не изменит. Если я дам ей бесплотную надежду на лучший исход затянувшихся себякопаний и разговоров, я рискую причинить ей боль более невыносимую, чем прежде до этого.

Всё дело лишь в одной маленькой детали. Я не уверен, что я настоящий способен любить хоть кого-либо.

— А если… ответ тебе не понравится?

Она не сменила улыбку. Просто та стала ещё скорбней. Мои слова вновь ранили её. Чтобы я не делал, я причиняю ей лишь страдания. Мне вдруг показалось, что этот круг боли у меня не хватить сил разорвать.

Моей щеки вновь коснулись её холодные пальцы, заставившие меня засомневаться на счёт верности прошлых мыслей. Разве я не должен бросить все силы на то, чтобы она, наконец, перестала страдать. Словно прирученная собака, я прильнул к её ладони, стискивая лёд её кожи в своей горячей хватке.

— Тогда… — она помедлила, улыбнувшись шире, — моей любви мне хватит…

Но так не должно быть.

— Это обычное переутомление, — заявила Рецу, закончив осмотр полубессознательной девушки. — Капитан Урахара замечательно справляется с новой должностью, но рвения бы чуть-чуть поменьше.

Что есть, то есть. Она была не готова к таким нагрузкам, я же предупреждал командующего. Упёртый старик, едва ли не хуже моего деда.

— Особенно перед военными сборами ей стоит немного отдохнуть. Да и Вам, к слову, тоже.

— Благодарю, капитан, — я кивнул ей, в который раз кидая взгляд на уже дремлющую на диване Нацу. Таблетки от головной боли подействовали как снотворное. Даже во время осмотра она мало что понимала, находясь в полусонном состоянии. — Какие-то лекарства, курс лечения?

Унохана улыбнулась, положив руку мне на плечо.

— Только хороший сон и отдых. Может, что-нибудь для успокоения души. Ей сейчас нелегко приходится.

— Я понял.

Я довёл девушку до её квартиры и, оставив там, один вернулся в поместье, по пути размышляя над её словами.

Самое противное было в сложившейся ситуации — правота Нацу. Её слова били прям в цель, её ранимое сердце хотело любви и отдачи, а я сомневался в каждом своём чувстве, как какой-то подросток, раня её и так искалеченную всеми, кому не лень, душу. Она побуждала в мне всем известные и весьма понятные любому мужчине желания, её глаза влюбляли в себя каждую секунду всё больше и больше, голос и умопомрачительный запах околдовывали, бархат кожи так и манил к себе, а улыбка и смех раз за разом лишали дара речи. И я хотел, чтобы она всегда улыбалась, была счастлива и не роняла слёз. Именно поэтому идея запереть её в поместье клана Кучики, где ей действительно нравилось — я знал это из первых уст, — почти всегда казалось мне идеальным вариантом развития событий, который обеспечит ей безопасность и счастье. Но в отличие от той себя, с которой я прожил десять лет в начале прошлого века практически рука об руку, сейчас она любила свободу и не боялась высказывать и отстаивать своё мнение. В этом была вся загвоздка.

Собственные чувства, которым, казалось, давно пришёл конец, были тайной, покрытой мраком, для меня. Я открывал в себе их заново, от этого какое-то время Нацу и Нацуми действительно невольно в голове стали двумя разными личностями, и если первую я когда-то любил, знал и помнил об этом, то ко второй было вопросов больше. Они отличались — не как небо и земля, но всё же. В Нацуми можно было увидеть ту маленькую миленькую девочку, сбежавшую с братом из Сейрейтей век назад, но изменений в ней было больше. Кажется, именно в эти моменты партнёры, находящиеся на грани развода, говорят друг другу: ты изменился/изменилась, я полюбила/полюбил тебя не таким.

Что за бредовые мысли, ей-Богу!

Что-то, всё же, я испытывал к Нацуми. Но почему мне кажется, что это чувство отличается от того, которое я когда-то питал к её подростковой версии. Чем и как? Этого я не понимал. И уж тем более не считал, что искренней, чистой и настоящей любви девушки хватит и ей, и мне. И пока она влечёт меня к себе, запутывая ещё больше, я причиняю ей боль недосказанностью и холодностью. Поэтому радикальное разрешение ситуации мне кажется лучшим исходом для счастья. Правда, чьего?

====== Глава VII. Чувства ======

Ты у нас такой дурак

По субботам али как?

Леонид Филатов. Про Федота-стрельца, удалого молодца

Первые сомнения в правильности моих действий появились тогда, когда я впервые увидел ту душераздирающую пустоту в глазах Нацу после нашего разговора. Я снова солгал, причинил ей боль, заставил плакать. Видно, Судьба не собирается давать мне спуску: слишком много я уже натворил.