— Ну… зашла чай попить с Мэй… — её голос дрожал. Я встал и повернулся к ней. Она была болезненно бледна. Я вновь нарушил данное себе слово и напугал её. Её взгляд словно молил меня одуматься, но я не внемлил ему.

— Ты не поняла, — слова так и лились из меня ледяным потоком, я просто желал, чтобы она ушла. Для её же блага. — Что ты делаешь тут? Я запретил прислуги пускать к себе кого-либо, они разве не предупреждали тебя?

— Я тебя искала… — её лицо приняло выражения какой-то скорби и неуверенности, — они, наверное, подумали, что меня можно пропу….

— Неверно подумали. Уходи, — прошу тебя!

— Ч-что, но… Я пришла с тобой поговорить. И ты гонишь меня? За что? — теперь она растерялась. Я в раздражении решил ускорить принятие решение за неё. Выпустив реацу, чтобы окончательно напугать её, я чуть ли не закричал на неё:

— Просто уйди и не мешайся! — однако моя попытка провалилась и только разозлила её.

— Что значит «не мешайся»? Какая муха тебя укусила?! Что у тебя за траур такой, я здесь вообще-то, а ты скорбишь из-за того, что когда-то там я ушла из Сейрейтей? Да ты сам себе противоречишь!

— У тебя нет прав на меня кричать и в чём-то обвинять… — я резко остановился. Да… это уже было. Тогда, в кафе. После той ссоры я не видел её несколько дней, тогда я впервые за долгое время увидел её слёзы, причиной для которых стал я.

Я становил бушующие потоки своей реацу. Не хочу. Не хочу снова видеть её слёзы. Мне нужно время отойти, всего несколько часов, и я стану самим собой, подавлю эти заморочку и взгляну на мир и на неё трезво. Сейчас же нужно, чтобы она просто ушла, совсем ненадолго. Разве я многого прошу?

— Что же так сложно-то? — вслух произнёс я, вздыхая. — Я просто попросил оставить меня сейчас в покое. Раньше бы ты без вопрос молча ушла, почему…

— Ах «раньше»? — моя попытка перейти на мировую с треском провалилась. Она уже была взвинчена и настроена на словесный бой. В моих словах она нашла тайный смысл и выверну их под себя. — Вот Вы и выдали себя, господин капитан. Вы скорбите не по мне, и, видимо, траур Ваш увы, не беспочвенен. Вы скорбите по той маленькой, покладистой, со всеми моментально соглашающейся девочке, коей я когда-то была.

— Не искажай мои слова! — не хватало ещё, чтобы она обиделась на меня из-за какой-то ерунды. Хотя я и сам хорошо, зачем ляпнул-то этот бред?

— Это я искажаю? Это ты врёшь сам себе! Ведь знаешь же, что я права, а споришь из принципа и из-за того, что не можешь принять истину! Я уже не та миленькая добренькая Нацу и никогда ей больше не стану! Я Урахара Нацуми. Я буду перечить, спорить, кричать и отстаивать свою точку зрения, а не молчать в тряпочку, как делала Нацу — куколка двенадцатого отряда. Урахара Нацуми не будет убегать и прятаться в кроне дерева, пряча слёзы, она в глаза скажет, что ей больно и обидно. Она не будет терпеть, пока её будут заталкивать в клетку и отбирать свободу. Она будет снова и снова кидаться на занпакто, если посчитает нужным, а не будет стоять рядом, выпучив глаза, как испуганный страус, и рыдать в три ручья!!!

В её глазах собрались слёзы. Этот день официально окончательно испорчен. Она хотело было уйти, но вдруг остановилась.

— Ты всё оглядываешься в прошлое… меня там больше не найдёшь. А когда вернёшься в реальность… рискуешь не найти меня и в настоящем…

Её слова засели у меня в сердце. Я боялся даже предположить, какой смысл она в них вложила. В тот день, после её ухода, я впервые напился по-настоящему, так, что на утро у меня звенела голова громче, чем крик лейтенантши одиннадцатого отряда. Каждый звук окружающего мира приносил боль и раздражение, любопытные взгляды слуг только подливали масла в огонь, а осуждающий взгляд Мэй и Фуджи, которые были в курсе разговора с капитаном третьего отряда в саду, добивали меня. Я чувствовал себя последней мразью на этой земле. Хуже всего было то, что о моей попойке узнал Генрюсай, заявившейся в то утро ко мне в отряд.

— Капитан Кучики, скажите мне, Вам сколько лет?

— Достаточно, — я зажмурил глаза, потому что свет утреннего солнца резал по глазам не хуже, чем скрипучий голос сотайчо бил по ушам и вискам. Как у меня ещё кровь из них не пошла?

— Лет, может, Вам и достаточно, а мозгов явно не хватает. Что творится с Готеем, если лучший капитан пьёт всю ночь на пролёт и из-за кого? Из-за другого хорошего моего капитана? Молокососы!

Хлопнув напоследок дверью, командующий удалился. Я потёр виски. Не знаю, какой день был хуже, вчерашний, или сегодняшний.

Снова рабочие дни превратились в каторгу. Теперь, когда Урахара убежала от меня дальше некуда — в Мир живых — я окончательно был выбит из своей колеи. Я был зол на себя, на чёртова Айзена, из-за которого моей невесте и её семье пришлось покинуть Сейрейтей сто лет назад, на четвёртого офицера третьего отряда, который каждый день довольно заявлял мне, что его капитан всё ещё не вернулась с задания, на Кьёраку, который отказался от этой командировки и даже на Ямамото-сотайчо, который позже всучил её Урахаре. Я был зол на всех и каждого, но только не на Нацу. Злиться на неё было не за что. Глубоко внутри себя я даже признавал её правоту.

Я вновь представил себе образы одной и той же девушки в разных своих ипостасях. Из закомплексованного и закрытого в себе ребёнка Нацу выросла в обворожительнейшую девушку, которую я только мог знать. Она осталась также добра и невероятно красива, но всё в ней повзрослело: разум, сознание и её мышление. К бесконечному альтруизму прибавилась расчётливость, хитрость и мудрость. Но она оставалась всё той же Нацу. Тогда в чём же было дело?

Не разобравшись в себе, я всё равно искал встречи с ней, чтобы заклинать простить меня. Именно так. Я был готов умолять её, лишь бы вновь она стала беззаботно улыбаться и не смотрела на меня взглядом полным боли и разочарования. Простого разговора я и не ждал, но сейчас я готов был вытерпеть любой её упрёк и каприз.

Как только она появилась в своём кабинете, где и ждал её я, то резко развернулась обратно к выходу. В который раз я поблагодарил Сихоин-сэмпай за то, что она научила меня лучшему сюмпо среди всех капитанов в Готее. Убежать у Нацу не было шанса, особенно после того, как я закрыл дверь перед её очаровательным носиком.

— Кажется, ты не собираешься отходить? — её гневным взгляд больше не веселил меня. Я хотел как можно быстрее оставить от этой ссоры лишь неприятные воспоминания, но, судя по виду Нацу, это будет труднее, чем я представлял.

— Я пришёл поговорить…

— Неужели? — она закатила глаза и вдруг болезненно поморщилась. Я заметил синяки усталости на её лице и оценил в очередной раз бледный вид её кожи. Кажется, она вновь перестала следить за своим самочувствием. — А вдруг я попрошу тебя убраться вон и не мешаться?

Она зло кидалась в меня моими же словами. Это было больше, чем неприятно. Я хотел, чтобы она забыла о них, а она лишь бередит раны, которые даже сухой кровяной коркой не успели покрыться. Как всегда, сама причиняет себе боль.

— Я всё равно останусь и закончу начатое дело.

— Что-то ты долго собирался… — огрызнулась она, но я прервал её:

— Прошу, успокойся и дай мне договорить.

Нацу поджала губы. Дала мне возможность что-то объяснить, но никак не хотела хоть немного расслабиться в моём присутствии. Меня больно ранило её поведение. Но я это заслужил.

— Я думал, что время немного усмирит твой гнев, — почему-то сказал я, вновь взбеленив её.

— Не стоит строить иллюзий, которые могут закончиться травмпунктом!

— Я не хочу с тобой враждовать, — пожалуйста, верь мне!

— И я не хочу, — она оттолкнула меня и прошла дальше в кабинет, к столу. — Я всё понимаю — у тебя был сложным период. Такое тяжёлое у тебя настроение — никак не поднять! Просто кол с минусом ему за поведение! Может, дать тебе рыбьего жира?! — нервными движениями она перебирала отчёты, взятые со своего рабочего место. — Настраивает даже рояль! Ты будешь в этой клетке, рядом со мной. Не смей со мной так говорить — у тебя нет прав! Я буду о тебе заботиться. Пойди прочь и не мешайся! У тебя, случаем, не биполярное расстройство?!