— Операция ещё идёт.
Ещё… идёт?
— Здесь сказано, что у неё было пробито лёгкое, но сердце не пострадало. И её реацу опустошено, даже передача реацу офицера Аясегавы не помогла. Ей будут сшивать повреждённые органы, а затем — саму рану.
— Шрамы останутся? — эта мысль вдруг стала не давать мне покоя. Из-за своей глупости она рискует на всю жизнь остаться изувеченной. Жестокая, к тому же — идиотка! Не такой я её помнил! Она должна была стоять рядом и кричать от страха в ожидании спасения, а не бросаться на клинок.
— Нет. Капитан дождётся, когда её реацу восстановится, и залечит по очереди органы и кожу с помощью кидо. Швы тоже постепенно снимут.
Вскоре я уже стоял в тёмном коридоре около операционной, где происходило то, что недавно озвучил дежурный врач. Зеркало Газелла* вместо стены позволяло хорошо рассмотреть трёх ассистентов и капитана Унохану, с ног до головы закутанную в медицинские одежды бирюзового цвета, склонившуюся над кем-то очень бледным, отдалённо напоминающим мне Нацу. Её лицо осунулось и стало подобно мелу — сухого белого цвета. Её трахея была интубирована**, видимо, её организм отказывался дышать самостоятельно. Она тоже была в дотошного бирюзового цвета рубахе, резонирующей на фоне белых стен, пола, потолка и сложноустроенной операционной койки, и только её алая кровь разбавляла это обилие светлых красок в операционной. В ней были одежды, руки Рецу, бинты, наложенные на ладонь и запястье больной, металлические приборы, всегда вызывающие во мне отвращение, — буквально всё.
— Вот он! — визгливый женский голос раздался с правой стороны. Бригада медиков за зеркалом даже не вздрогнула, видно звуконепроницаемость в операционной была на высшем уровне.
Посмотрев в сторону источника противного звука, я обнаружил там гневно смотрящую и рвано дышащую медицинскую сестру в сопровождении капитана Кьёраку. На его лице сияла извечная улыбка.
— Капитан Кучики! — начала свою тираду медсестра, когда подошла ближе. — Кто дал Вам право покидать палату?! Кто дал Вам право находиться в этом корпусе?! Кто, в конце концов, дал Вам право…
— Тише-тише, Нанами-чан, — Кьёраку успокоил взбеленившуюся дамочку, только положив руку на плечо. — Капитан Кучики просто беспокоится за состояние Нацуми-чан. Мы ведь можем ему это простить?
— Кхм-кхм… — крикливая дамочка прокашлялась. Наконец-то, она совладала со своими эмоциями. — Я всё понимаю, но даже для Вас я не могу сделать исключения. Наблюдать за проведением операции могут только родственники.
— Мы обручены, — холодно ответил ей я. Это даже не было ложью, моё кольцо до сих пор лежит в тумбе в моей комнате. Официально помолвку тоже никто не прерывал. — Этого достаточно?
— Ч-что? — она посмотрела на капитана Кьёраку, скорее всего, чтобы убедиться в правдивости моих слов. Тот, слава Королю душ, подтверждающе кивнул. — Достаточно, — сдалась-таки она. — Но как только операция завершится, я провожу Вас в Вашу палату, и Вы не выйдете оттуда неделю! Вам ясно, капитан Кучики?!
— Ага… — да уж, ну и дамочка.
Операция шла ещё три часа и за это время сердце Нацу останавливалось четыре раза. Её откачивали дефибриллятором, пока капитан Кьёраку и эта Нанами удерживали меня в четыре руки, чтобы я не сорвался с места в операционную и не помешал врачам. Я буду должен им. Наверное…
В момент, когда санитары переложили бледную девушку на каталку, капитан Унохана уже без маски и запачканных в крови перчаток вышла к нам, освещая тёмный коридор своей двусмысленной улыбкой. В этот момент свет вмиг стал в пять раз ярче: я, капитан Кьёраку и Нанами рефлекторно поморщились. М-да, теперь в зеркале Газелла не было смысла.
— Операция завершилась успешно, — Унохана говорила устало, меня это не удивило. Столько часов провести в напряжении, колдуя над почти мёртвой девушкой. Собственные мысли заставили снова мне гневаться на эту белобрысую идиотку, но волнение за неё же вскоре притупило злость. — Её жизни больше ничего не угрожает. Думаю, дня через три мы уже снимем дыхательные трубки.
— А когда она придёт в себя? — опередил меня с вопросом капитан Кьёраку.
В эту минуту из операционной, наконец, вывезли саму пострадавшую. Цвет её лица почти сливался с цветом трубки в её горле, но дышала она более-менее ровно. Санитары остановились около нас, наверное, мы загораживали им проход. Воспользовавшись их заминкой, я, не сумев контролировать чувство облегчения, потянулся к её болезненно выглядящему лицу, и аккуратно, подсознательно боясь пробудить девушку (хотя я понимал, что она до сих пор под действием наркоза), убрал светлую прядь со взмокшего лба. Сейчас её волосы на ощупь были словно высохшая трава, их цвет потускнел и перестал отдавать золотом даже в свете ярких больничных ламп.
— Капитан Кучики?
— Что? — я оторвал взгляд от Нацу, не смев определить, чей голос позвал меня. Судя по улыбке Рецу, которая вмиг стала шире, это была она.
— С ней всё будет хорошо, Бьякуя.
Давно женщины не называли меня по имени. Вдруг мне болезненно захотелось услышать своё имя голосом этой необыкновенной девушки, но сейчас она даже дышать нормально не могла. Мир жесток.
— Давай, санитары перевезут её в палату. Она будет недалеко от твоей.
Я ничего не ответил. Лишь ещё немного подержал её волосы, поправил их и уже после отступил с дороги санитаров — капитан Кьёраку и крикливая дамочка Нанами уже освободили проход. Мой взгляд не отрывался от каталки с девушкой на ней, пока медработники не скрылись за дверью в конце коридора.
— Простите, я прослушал. Сколько ещё она будет в состоянии овоща?
Унохана хмыкнула. Вместо неё ответила Нанами:
— От пяти до двадцати дней. Всё будет зависеть от скорости восстановления её реацу. А сейчас, — её глаза угрожающе сверкнули из-за тонких линз очков — я даже почти вздрогнул, — марш в палату!
— Уже.
Прошла неделя. Рецу всё не выпускала меня из лазарета, и Абараи таскал мне работу в палату. Куросаки Ичиго со своими прихвостнями до сих пор находился в Сейрейтей в ожидании дня, когда Нацу очнётся, несмотря на то что их давно проинформировали о том, что она останется здесь.
Я приходил к ней каждый день с завидной стабильностью. Подолгу сидел около её кровати и смотрел, как она старается сохранить свою жизнь, хоть та и приносит ей лишь боль. С неё не сняли швов, аргументируя это тем, что на заживление нужен срок больше, чем семь дней, и теперь мне оставалось лишь слышать от Уноханы о её положительной динамике и о том, что она вот-вот придёт в себя. Я держал её за бледную тонкую ручку и вспоминал о днях, когда она дарила свою улыбку всем кому могла, и как легко становилось на сердце только от её вида. Искал в ней ту маленькую девочку, которая когда-то пленила мой разум и сердце, попутно произнося раз за разом: «Выздоравливай, моя леди». И пытался понять, что нам предстоит дальше.
Уже состоялся совет капитанов, на котором решалась судьба Рукии. Все проголосовали за то, что она не виновна в сложившейся ситуации, а первый закон синигами о запрете передачи сил человеку временно признали недействительным до того момента, как соберут новый Совет 46, где он будет официально изъят из «Свода законов и правил синигами».
Я заполнял отчёты в то время, как мимо моей палаты в коридоре промчался офицер четвёртого отряда. Синхронно с Ренджи мы подняли глаз на дверной проём, в котором уже никого не было и вернулись к своей работе, для которой Рецу распорядилась принести в мою клетку два стола.
Вновь мимо палаты пробежал тот парень, а потом ещё раз — в обратную сторону. Это начало меня напрягать, недалеко отсюда лежала Нацу, и больше я никого не мог вспомнить из обитателей крыла лазарета для высших офицеров. Я старался сдерживать себя и свои мысли, но мне не давала покоя эта навязчивая мысль. Спустя десять секунд я не выдержал и послал Абараи в палату к Нацу проверить, что случилось и с ней ли случилось. Он вернулся спустя четверть часа.
