− Ты не можешь исчезнуть, пап. Не можешь оставить меня и ожидать, что я просто смирюсь с этим. Я больше не ребенок. Мне шестнадцать. Если ты прыгаешь очертя голову через пространство и время, я прыгаю вместе с тобой.

Он вздыхает и раздраженно проводит рукой по лицу.

− Но, Рори, если с тобой что-нибудь случится… − с трудом произносит он, в ужасе от самой только мысли об этом.

Она сжимает его руку.

− Не случится, − мягко настаивает она, а потом разводит руки в стороны и указывает на себя. – Смотри, я в порядке! Пап, я в порядке, расслабься.

Он пробует последовать ее совету, но не может заставить себя разжать судорожно стиснутые челюсти и унять легкую дрожь пальцев, вызванную курсирующей по его телу нервной энергией.

Рори тут не место – еще по крайней мере несколько лет. Она еще не родилась. Хлоя не беременна.

Хлоя даже не знает его – не знает его настоящего.

Если они в самом начале их партнерства, связанные тонкой нитью, протянувшейся где-то между Джимми Барнсом и Малькольмом, она может считать его эксцентричным и забавным и ценить то, что он повысил ее раскрываемость, но эти их отношения точно не назовешь глубокими. Для нее он по-прежнему совершенно непредсказуемый владелец ночного клуба, ищущий от жизни острых ощущений и интересующийся только выпивкой, наркотиками, сексом и ничем не ограничиваемым удовольствием.

Она и понятия не имеет, что большую часть последнего десятилетия он занимался чем-то максимально от всего этого далеким, к чему прежний он отнесся бы с полнейшим презрением: воспитывал ребенка, купая его, читая ему сказки на ночь и все в таком роде. Он по-прежнему пьет как рыба и время от времени выступает в «Люксе», но время бурных вечеринок осталось позади. Они такая же часть его прошлого, как сера и пепел ада.

И он ничуть об этом не сожалеет.

Но эта Хлоя из 2016-го… она не видела его дьявольского лица или крыльев, и до сих пор думает, что он разговаривает метафорами. Она не знает, что является чудом, буквально созданным для него. Она не знает, какая они отличная пара. Отчаяние вперемешку с паникой грозят поглотить Люцифера, стоит ему осознать последствия ее полнейшей неосведомленности о том, кто он на самом деле.

Им придется пройти через все это снова: Пирса, и Кинли, и Рим… и всю боль, страдания и отрицание. У них ушло так много времени на то, чтобы быть вместе, и у него ноет сердце от осознания того, что они вновь вернулись к исходной точке.

Но тут Рори ему кое о чем напоминает.

− Ладно, хорошо, все нормально. – Она хлопает в ладоши и немного маниакально кивает головой. – Все нормально. Мы оказались чуть раньше, чем планировали, но сможем с этим справиться! Ты ведь понимаешь, что это значит, да?

Люцифер тупо качает головой, очевидно не понимая.

Она приподнимается на носочках и кладет руки ему на плечи, заставляя встретиться с ней взглядом. Он мгновенно успокаивается, посмотрев в темные глаза, которые передал ей по наследству. Эти глаза были его якорем все последние шестнадцать лет.

Когда он чувствует себя потерянным и сбитым с толку, утягиваемым на дно собственной скорбью, Рори всегда помогает ему снова нащупать почву под ногами.

Ее нижняя губа дрожит, на лице отражается вихрь сильнейших эмоций.

− Где-то в этом городе мама жива, − выдыхает она с благоговением в голосе, словно никогда не произносила ничего более потрясающего. – Пап… она жива.

Эти слова подобны физическому удару в грудь.

Не имеет значения, что Хлоя будет другой, непомнящей то, что у них было, потому что по крайней мере она здесь. Она жива. Если ему придется начинать их отношения с начала, он это сделает, потому что может.

Выпрямившись в полный рост, он привлекает Рори к себе, кладя руку ей на голову и прижимая к груди, и принимается успокаивающе гладить по волосам, как когда, еще в детстве, ей было плохо всю ночь, и она виновато стояла у изножья его кровати, ища у него утешения.

Они долго не разжимают объятий. Неважно, что случится в дальнейшем, но они всегда останутся семьей – только они вдвоем. Он хочет, чтобы она это знала.

− Пожалуйста, не сердись на меня, − уткнувшись в его рубашку, бормочет она тоненьким и уязвимым голоском.

Он качает головой, потому что не сердится на нее – уж точно не всерьез – или на Чарли.

Он просто должен все исправить.

− Я не сержусь, дорогая, − бормочет он и, приподняв ее голову за подбородок, побуждает заглянуть ему в глаза, − разумеется, не сержусь. Слушай, я подозреваю, что дальше все будет довольно запутанным, но хочу, чтобы ты помнила… я тебя люблю. И всегда буду любить. В каком бы мире или времени мы ни находились, это останется неизменным.

Рори смягчается, растягивая губы в улыбке.

− Я всегда это знала, − настаивает она, − и тоже тебя люблю.

***

Где-то час спустя после того, как она решает, что в порядке, Рори делает резкий разворот на 180 градусов и решает, что она точно… не в порядке.

Люцифер отводит ее в «Люкс», потому что пентхаус – самое знакомое ей место, в котором она сможет прийти в себя и попривыкнуть к чужому для нее миру.

Двери лифта расходятся в стороны с характерным «дзинь», и вот они уже дома – в одном из их домов, по крайней мере.

Стоя у пианино посреди комнаты, Рори начинает паниковать. Люцифер узнает все характерные признаки: ее дыхание учащается, в широко распахнутых глазах плещется тревога, ладони плотно прижаты к груди.

Точно так же она выглядела, когда они парили в небе, и он сказал, что собирается впервые отпустить ее.

− Папочка, я боюсь! – кричит Рори, сильнее обхватывая его ногами за талию, а руками – за шею.

Красные крылья трепещут и подрагивают у нее за спиной, пока все ее тело сотрясает нервная дрожь.

Люцифер лишь посмеивается. Его собственные широко раскинутые крылья величественно рассекают воздух, позволяя им парить высоко над облаками. Он смеется не над ее паникой, а, скорее, над тем, что она цепляется за него, как обезьянка, держась за него настолько железной хваткой, что даже у него перехватывает дыхание. Даже для полуангела она весьма сильная, и его просто переполняет гордость за нее. Он знает, что она готова. Они практиковались в полетах в течение нескольких месяцев, взмывая к солнцу, где он учит ее управлять крыльями и ухаживать за перьями. Он учит ее гордиться ими так, как самому ему никогда не довелось.

Теперь пришла пора, фигурально выражаясь, снять страховочные колеса и позволить ее расправить крылья – на этот раз и в прямом смысле – и полететь самой.

Он осторожно высвобождается из ее захвата и отодвигает ее от себя на расстояние вытянутых рук.

− Если ты действительно не хочешь, то, разумеется, я не стану тебя принуждать, − заверяет он ее, пока она болтает ногами в воздухе, − но ты готова, дорогая. Я знаю, что ты сможешь это сделать… и я буду рядом, чтобы поймать тебя. Я никогда не позволю тебе упасть.

Глубокий смысл его слов не ускользает от него.

Рори моргает широко распахнутыми от испуга глазами и делает глубокий вдох.

− Ладно, − в конце концов она сглатывает, и на ее лице возникает решительное выражение, − ладно, папочка, я попробую.

− Вот это моя храбрая девочка, − хвалит он, целуя ее в щеку, а затем отпускает… и смотрит, как она воспаряет.

− Аврора, − Люцифер пытается привлечь ее внимание, наклонившись, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и положив руки ей на плечи, − просто дыши, дорогая. Я рядом.

Рори кивает, плотно зажмуриваясь.

− Рядом, чтобы поймать меня, − шепчет она.

Он растягивает губы в меланхоличной улыбке.

− Именно так, моя храбрая девочка, − напевно произносит он, − я никогда не позволю тебе упасть.

Он видит, как двигается ее горло, когда она сглатывает и, сделав еще три успокаивающих вздоха, наконец открывает глаза. Они блестят в полумраке и больше не выглядят затуманенными паникой и не сфокусированными. Ее дыхание возвращается в норму, тело расслабляется.

− Сыграй мне что-нибудь, − просит он, бросив быстрый взгляд на пианино.