Она произносит это пустым, безжизненным тоном, и внезапное тошнотворное осознание правды камнем ложится на сердце Люцифера. Ее реакция не была естественной, и она вовсе не так уж хорошо все это восприняла.

Она просто отказывалась принимать очевидное.

Он ерзает на скамейке, чуть поворачиваясь в ее сторону. Она смотрит прямо перед собой, не отрывая немигающего взгляда от могилы отца. У Люцифера пальцы подергиваются от желания прикоснуться к ней, буквально физически болят, но он не хочет, чтобы она почувствовала себя еще хуже.

– Да.

Она кивает, и ее глаза как будто подергиваются пеленой.

– Люцифер, – в конце концов шепотом продолжает она, – я чувствую себя такой потерянной.

У него болит сердце от жалости к ней, от осознания собственной вины и раскаяния.

– Я сожалею, – тихо произносит он, съеживаясь от стыда, – я сожалею, что не спас тебя. Я сожалею, что причиняю тебе боль прямо сейчас.

Она отводит взгляд от могилы отца и переводит на него.

– Отвезешь меня домой?

Он кивает, потому что, разумеется, отвезет, но как бы ему хотелось, чтобы она отказалась признавать и свою теперешнюю боль.

***

– Так ты возвращаешься?

Люцифер качает головой, направляясь к ней с двумя бокалами красного вина, и садится рядом на диван. Она уже позвонила Дэну, чтобы успокоить, поблагодарив его, когда он сказал, что Трикси останется на ночь у него, да и Рори какое-то время тоже сможет обойтись без него.

Так что они оказываются вдвоем в ее квартире, в которой, для него, она не жила уже больше десяти лет, и воздух между ними становится плотным от напряжения. Он передает ей бокал и старается не придвигаться слишком близко. Как нелепо, вообще-то, нервничать из-за возможного прикосновения к собственной жене. Бояться вызвать у нее дискомфорт. Они уже столько пережили вместе, зная друг друга как облупленных, что это просто не должно быть возможным.

– Сказать по правде, Детектив, я понятия не имею, что делаю.

Хлоя хмыкает и, поднеся бокал к губам, отпивает вина.

– Но ты пытаешься вернуться.

Для него не остается незамеченным то, что ее эта перспектива как будто не радует.

– Я… беспокоюсь, – он морщится, – о будущем. О том, что мы можем изменить или на что можем повлиять, оставаясь здесь.

– Ты беспокоишься о Рори, – прямо заявляет она.

– Да. Я не могу ее потерять. Не могу рисковать потерей какой-либо части ее.

Хлоя чуть заметно улыбается.

– Ты ее сильно любишь, да?

– Больше всего на свете, – отвечает он, потому что, хотя он много чего не знает, но это чувство так же естественно и знакомо ему, как дыхание. – Она лучшее, что есть в моей жизни. Единственное, что я когда-либо сделал правильно.

Она всматривается в него, а потом качает головой и издает немного нервный смешок.

– Прости, просто… я до сих пор не привыкла, что ты беспокоишься о чем-то, кроме очередной выпивки или очередного перепихона.

Он тоже смеется.

– Будь с ним терпеливее, Детектив, – мягко просит он. – Он до всего дойдет.

На лице Хлои на миг появляется нечитаемое выражение.

– В чем дело?

– Он со мной не разговаривает. Я каждый день на этой неделе наведывалась в пентхаус, но его там не было. На работе он также не появляется. Я балансирую на грани. Все это сплошное безумие, затрагивающее его, затрагивающее нас, и… мне бы не помешала его помощь. Мы же вроде как напарники.

Он снова чувствует себя виноватым. Хотел бы он сказать, что это для него нехарактерно, что это последний раз, когда он запаникует и сбежит… но он на самом деле первый. Будут еще Кэнди, и Вегас, и Каин, и столько прочих препятствий, что и не сосчитать.

«Я такой идиот», – думает он с раздражением, смешанным с отчаянием.

– Я поговорю с ним – с собой, – он морщится от абсурдности сказанного, – если хочешь.

– Наверное, – пожимает плечами она. – Спасибо.

– Что ты чувствуешь в отношении него… если ты не против ответить на этот вопрос?

Она бросает на него быстрый взгляд, явно колеблясь, но в итоге покорно вздыхает.

– Я чувствую, что он выбешивающий, раздражающий, надменный, – начинает она с невеселым фырканьем, но потом выражение ее лица смягчается, – но при этом веселый, преданный и храбрый. Он говорит, что между нами есть связь, и ладно, если быть до конца честной с самой собой, то да, полагаю, она и вправду есть. Мне кажется, поэтому-то меня и влечет к тебе… словно в тебе воплотились лучшие его черты…

– Вот поэтому, – начинает Люцифер, наклоняясь чуть ближе к ней, – я и прошу тебя быть с ним терпеливее, Детектив. Лучшие его черты проявляются… благодаря тебе.

Она сглатывает, вновь обуреваемая сильнейшими эмоциями, и опять кажется ошеломленной и расстроенной, хотя причинить ей боль – последнее, чего ему когда-либо хотелось.

Он ей в этом признается.

– Детектив, я пришел сюда не для того, чтобы причинить тебе боль… или еще больше вывести тебя из равновесия. Я пойду.

– Нет, – тут же возражает она, – пожалуйста. Все нормально. Я бы предпочла… я бы предпочла не быть сейчас одной.

Он вновь откидывается на спинку дивана, отрывисто бросив «ладно».

Снова воцаряется молчание, которое он нарушает первым.

– Дэниел сказал, вы с ним окончательно расстались.

– Думаю, мне и так хватает проблем, тебе так не кажется?

Он морщится.

– Полагаю, что так.

– Он мое прошлое, – поясняет она. – Он отец Трикси, и я всегда буду его любить… но я больше не влюблена в него.

Люцифер немного неловко кивает, не зная, что на это ответить. Он тут же сожалеет, что промолчал, потому что ее следующий вопрос приятным не назовешь.

– Что насчет тебя? У тебя кто-нибудь есть?

Он медлит, раздумывая над ответом. В конце концов он вздыхает и отставляет бокал. Никто не мог сравниться с ней даже близко, но ответить отрицательно было бы ложью.

– Долгое время никого не было, – начинает он, и его дыхание чуть учащается. – Я даже не думал об этом больше десятка лет и не думал, что это случится, но была одна женщина…

– Ты ее любил?

– Нет, – без колебаний отвечает он, – она просто… подвернулась мне под руку. Она была милой, могла поддержать разговор и помогла мне примириться с болью, которую я загонял внутрь себя двенадцать лет. И, если быть до конца честным, хотя тебя не было все это время, все оказалось полностью завязанным на тебе. Она нравилась мне, потому что не напоминала о тебе.

Она кажется немного обиженной его признанием, так что он спешит пояснить.

– Я не это имел в виду, разумеется, не это. Я просто… когда тебя не стало… – эвфемизм обжигает их обоих, словно огнем, – мне было… мне было так тяжело, Хлоя, а она… – он тяжело вздыхает, нервно потирая подбородок, – мне было тяжело находиться рядом хоть с чем-то, напоминавшим о тебе.

Она удивленно моргает. Его слова как будто бы ранят ее, но ему кажется, что ей нужно их услышать, а потому он продолжает.

– Дорогая, я умер вместе с тобой. Я по-прежнему жил, но не по-настоящему. Я не мог спать, не мог есть, не мог дышать и не мог перестать скучать по тебе. Я постоянно встречал ее в «Люксе», и она настойчиво приглашала меня на свидание, так что однажды, почувствовав себя особенно одиноким, я согласился. Я напился до оцепенения и плюхнулся в кровать, как делал каждую ночь, а когда проснулся на следующее утро, то вспомнил, что у меня назначено свидание. И я пошел на него. Так все и случилось. Это было жалким… но я тоже был жалок.

– Полагаю, я могу это понять, – бормочет она, но не особо убедительно, так что он чувствует необходимость в дальнейшем пояснении.

– Я думал, ты умерла, Хлоя. Я думал, что никогда тебя больше не увижу. Все было бы иначе, знай я, что ты меня где-то ждешь. Разумеется, было бы. Если бы ты была в раю или даже в аду… если бы я знал, что просто живу в ожидании встречи с тобой… я бы никогда… – он сглатывает и, понизив голос, добавляет: – Все было бы иначе.

Она отрывисто, резко кивает, и ее глаза словно бы тускнеют. К тому же она стискивает зубы и избегает его взгляда. Прочистив горло, она поправляет пиджак, как всегда делает, когда чувствует себя неловко. Ее поведение наводит его на безумную мысль.