То, что она глухонемая он понял с первого раза, когда она не отреагировала на внезапно затрещавшие трещотки, которые имитировали сухой стук кукольных ручек и ножек – его изобретение, которое он всегда держал под курткой, чтобы не подсмотрели конкуренты. В нем проснулся азарт профессионального пикапера. Экзотическая, чернокожая, наголо стриженная телка с шикарной фигурой, да к тому же еще глухонемая. Интересно, она кричит в постели? Или мычит? Вопрос следует изучить.

Марсель перебрал в уме свои многочисленные, иногда оригинальные, а чаще не очень, pick-up lines, но ничего толком не придумал, потому что эта девушка была ему совершенно непонятна. Из быстрых путей оставался только один – браконьерство. Он был настолько убежден, что перед живыми цветами не может устоять ни одна женщина, что считал дарение цветов ударом ниже пояса и нарушением профессиональной этики. Один его парижский знакомый, пан Анджей, удачно назвал это браконьерством. А учитывая, что цветы – удовольствие не из дешевых, Марсель использовал этот способ только в крайних случаях. Сегодня в качестве приманки он выбрал розу – небольшую полураскрытую чайную розу на длинном стебле.

Без пяти двенадцать. Ноги и руки привычно выполняют свою работу, вызывая смех и аплодисменты, а глаза прикованы к углу дома, из-за которого должна появиться она. Еще одно вздрагивание длинной стрелки, еще одно… Вот и она! Девушка вышла на площадь, ненадолго скрылась за деревьями, появилась опять и направилась привычной дорожкой прямо к нему.

Марсель застыл в специально придуманной им для этого позе с протянутой в ее сторону рукой. Когда девушка приблизилась, он постоял так еще немного, выдерживая паузу, а потом засеменил к краю подиума, имитируя мелкие подергивания воображаемых нитей, побалансировал немного на его краю, и с видимой неуклюжестью спрыгнул. Оставаясь в образе марионетки, Марсель согнулся пополам перед вазой, неуверенным движением взял розу, предварительно пару раз промахнувшись, выпрямился, и разлетающимися ногами подошел к ней.

Она действительно смотрела на все это широко открытыми глазами, как ребенок, а когда он протянул ей розу, она показала пальцем на себя и вопросительно подняла плечи. Марсель ободряюще улыбнулся. Она неуверенно подняла руку и коснулась его пальцев. Он не сразу отпустил розу, а немного задержал ее и спросил:

– Мы сможем увидеться сегодня вечером?

Она непонимающе покачала головой. Марсель оторвал мешающий нос и повторил, нарочито артикулируя итальянские слова:

– Пожалуйста, давайте увидимся сегодня вечером. Мы могли бы прогуляться, а потом поужинать. Меня зовут Марсель. А вас?

Девушка достала из кармана планшет и написала пальцем: «Марэ?»

Конечно, подвела французская артикуляция.

– Марсель, – сказал он. – Марчелло.

Планшет сам расшифровал и вывел на экран его имя.

«Кауранги», – написала она.

– Очень приятно! Так мы сможем увидеться?

Она задумчиво, и как ему показалось оценивающе смотрела на него несколько секунд, так что он даже отвел взгляд. Наконец она написала:

«Да».

– Когда вам удобно?

«В 7 часов. Ресторан Makutu arai. Я там работаю. Приходите туда».

– До встречи!

«До встречи. И наденьте обратно свой нос, он вам очень идет!».

Марсель, надел нос, вернулся в образ, с сухим треском вприпрыжку обежал вокруг Кауранги и поднялся на подиум. Он был в таком прекрасном настроении, что решил закатить собравшимся детишкам настоящее представление. Он дурачился, гладил детей по голове и позволял им дергать себя за воображаемые ниточки, следуя движениям их ручек и даже почти не интересовался, сколько денег накопилось в шляпе.

Наконец, около 4 часов пополудни, он решил закругляться. В конце рабочего дня он обычно застывал на пару минут в статичной позе.

«Ужинать не буду, – думал он. – Поужинаю с ней, тем более что она работает в ресторане. Интересно кем? Но ни посудомойкой, это точно! Может уборщицей? Вряд ли. А может официанткой?»

Вдруг неприятная мысль кольнула мозг:

«А что, если она того… с колдунами знается. Или сама колдунья? У них там в Африке полно колдунов. У них это называется вуду. А что, если она влюбится в меня?..»

Он постарался отогнать от себя это наваждение.

«Тьфу ты, черт, придет же в голову!»

Пора было уходить. Марсель привычным жестом опустил руку… Вернее нет, он попытался опустить руку, но у него не получилось – рука осталась висеть в воздухе. Он двинул плечом, дернул бедро – то же самое – никакого движения.

«Э! Че за фигня!» Тело оставалось абсолютно неподвижным, будто залитое в невидимый цемент, лишь вращались зрачки, да легкие судорожно захватывали, а потом выдавливали из себя воздух. Сердце бешено заколотилось.

– Люди! – захотел крикнуть он. – Помогите!

Ни звука не сорвалось с его одеревеневших губ.

Он решил действовать плавно. Но и эта попытка не увенчалась успехом – он не смог сдвинуть руку хоть на долю миллиметра.

Все ждали представления, но Пиноккио был неподвижен. Всех поражала способность артиста так долго выдерживать статическую позу.

– Это наверняка какая-то восточная практика – йога или цигун, – глубокомысленно заметил один из туристов.

Только маленькая девочка в коляске догадалась, что случилась беда и заплакала, но говорить она еще не умела, так что некому было поведать взрослым о трагедии артиста. Они продолжали смеяться и бросать монетки в шляпу. Вечерело. Толпа зрителей сначала поредела, а потом и вовсе рассосалась. Пиноккио остался один на своем подиуме.

Даже небольшая ночная прохлада превратилась для неподвижного тела в лютый холод. Если бы тело Марселя могло дрожать, его бил бы сейчас сильный озноб. Но никакое движение, позволяющее хоть немного разогнать кровь по одеревеневшим членам, было невозможно. Мим беззвучно кричал, его душа в смятении билась о клетку, в которую превратилось его тело. Он жаждал сейчас только одного – размозжить свою голову о стену, лишь бы избавиться от кошмара неподвижности. В полночь он сошел с ума.

Перед рассветом жизнь в теле Марселя Лольона прекратилась. Оператор уборочной машины, заглянувший в его пустые безжизненные глаза, вызвал полицию, а та, в свою очередь, скорую помощь. Когда бригада медиков и полицейские начали снимать эту странную статую с ее пьедестала, одервенение прошло и тело безвольно упало на руки спасателей.

– Ну что ж, дорогая моя, – сказал доктор Касадо, – могу с удовлетворением констатировать, что с физической точки зрения вы абсолютно здоровы. У вас прекрасный организм и тело, приспособленное для долгой и счастливой жизни. В эндокринной системе не выявлено никаких отклонений. Одним словом – вам можно только позавидовать!

Они стояли перед экраном, на котором медленно вращалось трехмерное изображение человеческого мозга, как поняла Кауранги – ее мозга.

– Что же касается вашего слуха и рассказа о странном сне, то могу сказать, что томограмма не выявила каких-либо изменений в этой зоне. – Доктор стал водить пальцем по экрану, и повинуясь его движениям, изображение мозга стало распадаться на разноцветные части и слои. – Вот, полюбуйтесь. Все по-прежнему, как было еще при вашем рождении. К сожалению, вы не можете и никогда не сможете слышать.

Его тонкие длинные пальцы легли на лоб и щеки Кауранги. Доктор мягко повернул ее голову, чтобы заглянуть в ухо и повторил машинально:

– Вы не можете слышать.

Кауранги почувствовала странную вибрацию, будто какой-то ржавый скрип ворвался в мозг и железной щеткой прошелся по позвоночнику. Она схватилась за голову и упала на руки едва успевшего подхватить ее доктора.

Вибрация, от которой заныли даже зубы постепенно затихала, уступая место привычной уютной тишине, а вместе с ней рассеивалась тьма. В синем сиянии перед ней опять появился кристалл. Мягкая сила подняла и нежно уложила ее на сотканное из воздуха ложе. Свежий ветерок обдувал ее со всех сторон, и она почувствовала, что раздета.