Немного ниже показался один из ведущих в Испанию грандиозных перевалов. Его укрепления и башни сияли в лучах закатного солнца, желтые вершины лесов золотили склоны, а над головой по-прежнему возвышались розовеющие снежные вершины гор.

Сен-Обер начал осматриваться в поисках небольшого городка Монтиньи, который жители Божё рекомендовали для ночлега, однако пока никаких признаков жилья видно не было. Валанкур помочь не мог, так как никогда не бывал в этой части Альп, но других дорог не наблюдалось, ни одного перекрестка не встретилось, так что в правильности выбранного пути сомневаться не приходилось.

Солнце дарило последние скудные лучи, и Сен-Обер постоянно торопил погонщика. После долгого утомительного дня он испытывал слабость и мечтал об отдыхе. Вскоре их внимание привлек длинный караван, состоящий из лошадей и тяжело нагруженных мулов. Он спускался по противоположному склону, то пропадая за лесом, то снова появляясь, так что судить о его численности было невозможно. Порой в лучах солнца блестело оружие; сидевшие в повозках люди были в военных мундирах, как и некоторые из тех, кто следовал в авангарде. Когда процессия скрылась в долине, из леса донесся стук копыт, и показался вооруженный отряд. Сен-Обер успокоился, поняв, что это перехваченные регулярным войском контрабандисты, переправлявшие через Пиренеи запрещенные товары.

Восхищаясь живописными горными пейзажами, путешественники потеряли так много времени, что теперь не знали, смогут ли приехать в Монтиньи до наступления темноты. Но неожиданно за поворотом показался грубый альпийский мост, переброшенный между двумя утесами, на котором стайка детей развлекалась тем, что бросала камешки в протекавшую внизу реку и наблюдала за фонтанами белых брызг в сопровождении гулкого, протяжного эха. Под мостом открывалась долина с ниспадающим с обрыва потоком и хижиной на скале, под соснами. Стало ясно, что городок уже близко. Сен-Обер остановил погонщика и обратился к детям с вопросом, далеко ли до Монтиньи. Однако шум воды заглушил его голос, а утесы выглядели настолько крутыми, что взобраться на любой из них, не имея опыта, казалось невозможным. Сен-Обер решил не тратить времени понапрасну и продолжил путешествие даже после того, как тьма окончательно скрыла дорогу – такую неровную, что идти пешком показалось предпочтительнее. Уже поднялась луна, но тусклый серебряный свет не смог помочь усталым путникам. К счастью, они услышали звон церковного колокола. Темнота не позволяла рассмотреть само здание, однако звуки долетали с лесистого склона с правой стороны. Валанкур предложил немедленно отправиться на поиски монастыря.

– Если монахи не смогут устроить нас на ночь, то во всяком случае подскажут, далеко ли до Монтиньи, и объяснят, как туда добраться.

Не дожидаясь ответа, молодой человек устремился в лес, но Сен-Обер его остановил.

– Я очень устал и хочу одного: как можно скорее прилечь. Пойдемте в монастырь все вместе. Монахи могут отказать вам, но, увидев нас с Эмили, наверняка сжалятся.

С этими словами он взял дочь за руку, приказал Мишелю сторожить экипаж и начал подниматься вверх по склону. Заметив нетвердую походку спутника, Валанкур великодушно предложил ему свою здоровую руку, чтобы опереться. Луна поднялась уже достаточно высоко, освещая тропинку и какие-то башни над вершинами деревьев. Следуя призыву колокола, путники вошли в лес. Теперь лунный свет скользил среди листвы и отбрасывал на крутую извилистую тропу лишь дрожащие отблески. Мрак, тишина, нарушаемая лишь колокольным звоном, и дикая местность повергли бы Эмили в ужас, если бы не спасал мягкий, но уверенный голос Валанкура.

Через некоторое время Сен-Обер пожаловался на усталость. Для отдыха выбрали маленькую зеленую полянку, где деревья расступились, впуская лунный свет. Сен-Обер сел на траву между Эмили и Валанкуром. Колокол умолк, и уже ничто не нарушало глубокую тишину, а глухое бормотание далекого потока скорее подчеркивало молчание природы. Внизу простиралась долина, по которой они только что ехали. Посеребренные луной камни и деревья слева представляли контраст с противоположными скалами, едва тронутыми светом. Сама же долина терялась в туманной дымке. Путники долго сидели, погрузившись в умиротворенный покой.

– Такие картины, – наконец заговорил Валанкур, – смягчают сердце, подобно нежной мелодии, и вселяют в душу восхитительную меланхолию. Кто хоть раз испытал это чувство, никогда не променяет его на самые веселые развлечения. Пейзажи пробуждают лучшие – высокие и чистые – чувства, располагают к великодушию, сопереживанию и дружбе. В такой час, как этот, я всегда еще больше люблю тех, кого люблю.

Голос его задрожал, и речь прервалась.

Сен-Обер молчал. Эмили ощутила на своей руке, которую сжимал отец, теплую слезу и поняла, о ком он думает. Она тоже часто вспоминала матушку.

Он с усилием поднялся и, подавив печальный вздох, проговорил:

– Да, воспоминания о любимых, об ушедших счастливых временах в такой час трогают ум, как далекая музыка в ночной тишине; они такие же нежные и гармоничные, как дремлющий в мягком серебряном свете пейзаж. – Помолчав мгновение, Сен-Обер добавил: – Мне всегда казалось, что в подобные минуты думается яснее, и только бесчувственные сердца не смягчаются под влиянием трогательных мыслей. И все же таких сердец немало.

Валанкур вздохнул.

– Неужели такое возможно? – удивилась Эмили.

– Пройдет несколько лет, дорогая дочка, и ты улыбнешься, вспомнив свой вопрос, – если, конечно, не заплачешь. Но, кажется, я немного отдохнул. Пришла пора продолжить путь.

Вскоре лес закончился, и на зеленой возвышенности показался монастырь, окруженный высокой стеной. Путники постучали в старинные ворота, и появившийся на стук монах проводил гостей в небольшую комнату, попросив подождать, пока сообщит настоятелю.

Наконец монах вернулся и проводил путников в кабинет, где за столом перед большой раскрытой книгой сидел сам настоятель. Он принял посетителей любезно, хоть и не поднялся с кресла, задал несколько вопросов и позволил им провести ночь в монастыре.

После короткой беседы путников проводили в трапезную, а один из молодых братьев вызвался помочь Валанкуру найти Мишеля и мулов. Впрочем, не успели они спуститься и до половины склона, как услышали голос погонщика. Тот по очереди звал то Сен-Обера, то Валанкура. Шевалье заверил его, что бояться нечего, устроил на ночлег в хижине у подножия холма и вернулся к друзьям, чтобы разделить скромный ужин, предложенный монахами.

Сен-Обер ослаб настолько, что не мог есть. Беспокоясь об отце, Эмили совсем забыла о себе, а молчаливый, задумчивый Валанкур наблюдал за обоими с глубоким вниманием и при малейшей возможности старался помочь больному. Сен-Обер, в свою очередь, замечал, с какой нежностью молодой человек смотрел на Эмили, когда та пыталась накормить отца или поправить подушку у него за спиной. Особенно важным ему показалось то обстоятельство, что дочь благосклонно принимала это восхищенное внимание.

После ужина все разошлись по своим комнатам. Эмили постаралась как можно скорее проститься с провожавшей ее монахиней, так как из-за переживаний с трудом могла поддерживать разговор. Она ясно видела, что отец слабеет день ото дня, и объясняла нынешнюю усталость не трудностями путешествия, а болезненным состоянием. Черные мысли заполонили ум, долго не давая уснуть.

Едва беспокойный сон все-таки пришел, его прервал звон колокола, и галерея, куда выходила дверь ее комнаты, тут же наполнилась звуком торопливых шагов. Эмили так плохо знала монастырские обычаи, что сразу встревожилась. Решив, что отцу стало совсем плохо, она поспешила на помощь, но пока стояла в коридоре, пропуская монахов, мысли ее пришли в порядок, и она поняла, что колокол призывал на ночную молитву.

Наконец звон стих. Снова воцарилось спокойствие, и Эмили не захотела нарушать отдых отца. Спать уже не хотелось, да и луна, заглянувшая в окно, так манила открыть его полюбоваться сказочным пейзажем.