– Носов, мы, кажется, уже во всем разобрались, – поморщился следователь.

– Нет, не во всем, – возразил тот. – Я настаиваю, что я не Носов, и вы не можете… не имеете права… вот так просто вешать на меня эту фамилию.

– Вас только что опознали, – холодно напомнил следователь. – Вы уже забыли?

– Она ведь артистка, – отмахнулся подследственный. – Алла просто сыграла определенную роль… Сделала вид, понимаете? Это ведь нетрудно… А вот если вы свяжетесь с кем-нибудь из родственников настоящего Носова…

– Пытались уж, – усмехнулся следователь. – Нет у вас никаких родственников. Как вы и сами прекрасно знаете.

– Так я и думал, – разочарованно констатировал подследственный. – К сожалению, у меня тоже не осталось родственников.

– Правильно, ведь вы и есть Носов, – не удержался от сарказма следователь.

– Уже много лет, – словно не слушая его, продолжал подследственный, – у меня только один близкий человек. Алла. По крайней мере, я так думал. А теперь вижу, что она, кажется, меня предала, отвернулась от меня.

– После окончания института вы с ней больше не виделись! – резко сказал следователь. – Что вы опять плетете?

– Посмотрю я на вас, когда вы узнаете правду, – попытался улыбнуться подследственный. – А правда в том, что Алла Лавандова была моей фактической женой.

– А в паспорте про вашу жену почему-то ничего не указано, – сказал с издевкой следователь и помахал документом перед носом подследственного.

– Про нее и в моем паспорте не указано. Я же говорю: она фактическая жена. Но мы не расписывались.

– Все, Носов, вы меня доконали. – Следователь звонко шлепнул паспортом о стол. – В следующий раз с вами уже будет говорить психиатр. И я как-то вот заранее не сомневаюсь в том, что именно прочту в его официальном заключении… Симулянт-самоучка, – фыркнул он и вновь нажал на кнопку.

Вошел тот же детина, и подследственный уныло встал, заложив руки за спину.

– Знаете, как классифицируется то, что вы сделали? – спросил следователь на прощание подследственного. – Я сейчас не про ваши кривляния, а про вашу расправу над бывшим однокашником… Так вот, это называется «умышленным убийством при отягчающих обстоятельствах». Я хоть не судья и не прокурор, но мое мнение такое, что не избежать вам за это расстрела, Носов… А если бы хоть здесь, хоть сейчас повели себя как человек, можно было подумать и об альтернативном наказании… А, ладно, говорить с вами – только воздух сотрясать. – Следователь с брезгливым видом отвернулся от ничего не выражавших глаз подследственного и принялся нервно прикуривать.

Вот уже неделю я коротаю свои дни и ночи в тюремной камере. Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершал. В убийстве проклятого Носова, нарочно покончившего с собой на моем дачном участке. Это бы еще полбеды, а самое ужасное в том, что Носовым теперь называют именно меня! А Устином Уткиным считают как раз его, гнусного самоубийцу… Ну то есть кто так считает? Один только следователь, который ведет мое дело. Но он полный идиот.

А еще Алла… Алла зачем-то поддакивает этому идиоту-следователю. Более того – именно она-то и внушила ему эту версию: про то, что я Носов и убийца Уткина.

Еще пару дней назад я был твердо уверен, что Алла решила жестоко меня разыграть, можно сказать, наказать. Может, она и правда подумала, что я убил Носова, не знаю. Однако теперь я понимаю, что заднего хода она уже не даст. Да и как это теперь будет выглядеть? Ее же саму придется сажать за дачу ложных показаний. Так что надо, видимо, смириться с мыслью, что Алла решила меня уничтожить. Вот только за что? Не понимаю. Сколько ни думаю об этом, все-таки ничего не понимаю. Неужели из-за треклятого Носова? Но это же нонсенс. Допустим, она почему-либо уверилась, что я действительно убил этого несчастного, а затем закопал. Я бы даже понял, если б она донесла на меня именно в таком контексте: мой гражданский муженек, дескать, спятил и укокошил нашего бывшего товарища. Но к чему эта белиберда с присвоением мне личности Носова? Неужели она не понимает, чем рискует? Ведь эту чушь можно разоблачить в два счета!

Вернее, это я так думал, что ее показания легко опровергнуть. Теперь уже сомневаюсь. Будь я на воле, этот вопрос был бы давно снят, решен. Окажись я на воле хоть на денек, даже на час! Но пока меня считают убийцей, это невозможно. Как я был бы счастлив, если бы мне сейчас требовалось доказать только одно: что не я убил Носова, а он сам застрелился. И что я виновен в одном – в абсолютно безрассудном, как теперь уже окончательно ясно, утаивании этого факта и закапывании трупа. Но нет, этого вопроса мне не хочется даже касаться, покуда меня принимают за Носова. Уже который день мне приходится из кожи вон лезть, чтобы доказать, что я – Уткин. И ничего, ничего, ничего не выходит.

Вот когда я по-настоящему пожалел, что остался без родных. И что столько лет считал самым родным своим человеком Аллу, которая в итоге поступила со мной так, как нельзя поступить и с худшим врагом, а не то что с другом, любовником, сожителем и режиссером.

Даже не знаю, чего я ожидал меньше: того, что мне когда-нибудь придется доказывать свою истинную личность, или того, что меня предаст Алла. Любое из вышеперечисленного еще недавно показалось бы мне абсолютно безумным. А сейчас со мной произошло и то и другое. Я как будто в романе Кафки оказался.

Из-за полнейшей абсурдности происходящего я даже не могу как следует собраться с мыслями. И на допросах вечно говорю не то, что надо. Впрочем, моего горе-следователя, кажется, никакими доводами ни в чем не убедишь.

А тут он еще психиатра хочет ко мне направить. Я сначала отбрыкивался, но теперь думаю: может, оно и к лучшему? Если этот психиатр окажется хоть немного более вменяемым, чем следователь, у меня еще остается шанс на то, что все образуется.

Я уже даже согласен быть обвиненным в убийстве Носова – вот до чего дошел. Главное, что Носова, а не самого себя. Умереть (или навеки поселиться в тюрьме, что еще хуже) за ложное убийство себя – это, как я теперь ясно вижу, самое кошмарное, что только с кем-либо может случиться.

Если следователь мне завтра скажет: «Уткин, вы обвиняетесь в убийстве Носова», – я его просто расцелую. Но продолжать «быть Носовым» (да еще, возможно, и умереть в этом качестве) – от такого увольте. Готов на все и согласен на все, лишь бы этот абсурд закончился.

Сегодня с утра я уже морально готовился к встрече с психиатром, но пришлось вновь беседовать с дураком-следователем. Он, видите ли, вознамерился «дать мне еще один шанс». Из самых, конечно, благородных побуждений, истукан чертов.

– Ну-с, Носов, – вновь начал он свою постылую шарманку. Впрочем, тут же сделал выразительную паузу. Кажется, ждал, что я привычно стану возражать против называния меня этой мерзкой фамилией.

Но я уже устал это делать – и промолчал. Следователь расценил мое безмолвие по-своему.

– Ага, – обрадованно констатировал он, потирая ладони. – Вспомнили все-таки?

– Что вспомнил? – угрюмо промычал я.

– Свою настоящую фамилию.

– Я ее и не забывал.

– И как же вас зовут?

Нет, он явно издевается.

– Ут-кин, – по складам отчеканил я.

– Та-ак, – протянул следователь. Глупая ухмылка тотчас слетела с его лица. – Стало быть, ничуть не одумались? Продолжаете стоять на своем?

– А зачем мне отступаться? – пожал я плечами. – Тем более не от чего-то, а от правды.

– Ну что ж, ваше право, – сквозь зубы процедил следователь. – Право, а не правда! – подчеркнул он. – Ваше право – лгать. Только это, как я уже говорил…

– Послушайте меня, – устало перебил я. – Не я лгу – а меня оболгали. Почему вы не можете этого допустить? Почему считаете, что лгу именно я?!

– Вы на кого намекаете? – сухо спросил следователь.

– Известно на кого – на гражданку Лавандову.

– Ну хватит, Носов, – поморщился он. – И как у вас только совести хватает?.. Алла Лавандова – известная актриса, заслуженная артистка РСФСР. Вы рядом с ней – просто никто.