– А в церкви отмаливал свои грехи, а? Мистер Грин? – весельчак Хью пригладил тонкие усики, а затем разразился басовитым смехом, но его веселье продолжалось от силы несколько секунд, пока он не закашлялся. На корабле он не выпускал изо рта курительной трубки, и пропитанные табачным ядом легкие со временем стали сдавать.
– Скорее молился за таких, как вы, неотесанных болванов, чтобы не натворили темных дел, которые во век потом не расхлебать ни вам самим, ни Господу нашему, – с достоинством отреагировав на шутку матроса, Грин отложил в сторону дневник и принадлежности для письма.
– И скажи на милость всем нам, – снова раздался зычный голос Трэвиса, – как такого напыщенного наглеца приняла святая церковь? Или в ее обитель всякий вхож? Вот я, например, – он поднялся на ноги, подтянул съехавшие вниз бриджи и демонстративно покрутился перед остальными, – бывалый морской волк, гроза всех пиратов и зубастых акул, – он похлопал себя по широкой груди, а Хью снова выдавил из себя заразительный смешок. – Переступи я церковный порог, простит ли меня святая Матерь Божья за тех парней, из которых я когда-то выколачивал дух до полусмерти в песчаном кругу арены за серебряные монеты? Отпустит ли она мне все мои грехи всего лишь за горстку жалких слов о раскаянии перед рисованным кистью ее ликом в узорной бронзовой раме, установленной в окоеме горящих восковых свечей?
– Сдается мне, мистер Лонг, что никакой вы не гроза морей, а простой корабельный шут, – с каменным лицом процедил Гарольд, в напряжении застывший на песке у одной из деревянных опор их навеса.
– Именно это я и хотел услышать, мистер Грин, – ничуть не смутившись, ответил Трэвис. – А теперь взгляни на нашего юнгу, Кори-заику. Он точно хороший парень, тихий и застенчивый. За все то время, что его знаю, я не слышал ни одного дрянного слова. Но скажи мне, Гарольд, оступись этот юнец раз или два… Как он облегчит свои греховные страдания перед Всевышним, если ему во век не прочесть ни одной самой простенькой молитвы. Да что там молитвы! Он свое имя лишь с третьего раза выговаривает до конца! – Трэвис ткнул пальцем в сторону рыжеволосого юноши, который точно мышь притих у костра рядом с Самюэлем. Уилфред и Люси устроились напротив. Девушка мирно дремала, а ее голова покоилась у старшего матроса на коленях.
– К чему вы клоните, Трэвис? – прищурил глаза Гарольд, всем своим видом ненавидя собеседника.
– К тому, что если для таких как я, и Кори, и многих других дорожка благодати уже заранее ведет в тупик, то, как тебя такого впустили в двери Храма? Или ты мальчишкой успел залезть какой-нибудь смазливой монашке под юбку, чтобы она замолвила за тебя словечко?
У костра раздался гогот матросов, разбудивших Люси. Она привстала на руках, отстранившись от Уилфреда. Взорвавшийся от дерзкой наглости Трэвиса Гарольд, молниеносно вскочил на ноги и с кулаками бросился к обидчику. Исход от драки был очевиден, но неожиданной смелости Грина можно было позавидовать. Правда, до яростной потасовки дело не дошло – Уилфред вмиг оказался между ним и Трэвисом.
– Все, довольно болтовни! – командирским голосом прогремел он, заставив обоих застыть на своих местах в смиренном повиновении. – Не хватало еще всем перегрызться здесь. Трэвис, сегодня ты первый в дозоре. Следи за тем, чтобы костер горел всю ночь. Как только сгорит два полена – разбудишь Хью, он тебя сменит. За Хью – Сэмюэль. А сейчас всем остальным отбой до утра. И чтобы никому ни звука. Трэвис, – Уилфред подошел почти вплотную к большому матросу, придав своему взгляду еще больше строгости, – гляди в оба. Сэмюэль, Хью – вас это тоже касается. Особенно тебя, Хью. Мы чужаки на этом острове, а значит, потенциально опасны для тех, кто, возможно, здесь обитает уже достаточно давно.
– Как скажешь, Уилф, – тихо ответил Трэвис и подкинул в огонь еще немного дров, что взметнули вверх десятки искр.
– Боишься, малыш Кори? – с наигранным злорадством поддел юношу Хью и с довольным видом растянулся на прогретом жарким пламенем костра песке. – Расслабься. В эту ночь нам ничего не грозит, юнга, когда на страже нашего сна стоят такие молодцы, как Трэвис и Сэмюэль…
– Н-не боятся то-олько д-дураки, м-мистер Хью, – кратко бросил Кори и улегся на бок, спиной к огню. Трэвис же предложил Хью заткнуться.
– А что я такого сказал? – невинно ответил тот.
Вскоре лагерь погрузился в сон под шум дрожащей на ветру ткани. И хоть гром уже прекратился – небо все еще озаряли редкие вспышки молний, и были слышны удары бушующих волн о клыки прибрежных скал.
«Запись от 29 июля 1793г. Всю ночь лил дождь, но кроме стука тяжелых капель о купол навеса, сделанный из остатков корабельного паруса, наш лагерь ничто и никто не потревожил. Не знаю, хотелось ли мне, чтобы было по-другому? Ответить трудно. Ясно лишь то, что задерживаться на этом острове не хотелось ни одному из нас, и даже мне – путешественнику, имеющему в запасе достаточно большое количество времени и не обремененному конкретными целями, с которыми полагается управиться в срок. Итак, следующее утро ничем не отличалось от предыдущего вечера. Небо было черным, ветер сильным и порывистым, а море бушующим. Не стоило и надеяться выбраться вплавь в такую погоду, даже если иметь под боком хорошую лодку, не говоря уже о той посудине, которую мы могли бы изготовить из стволов деревьев, имея под рукой лишь короткие ножи. Так что выбор у нас был невелик. Мы отправлялись вглубь острова, чтобы узнать его поближе».
– Эй, летописец, ты с нами? – хлопнул по плечу Гарольда весельчак Хью. – Бьюсь об заклад, здесь мы увидим нечто такое, о чем ты с радостью потом прочтешь из дневника своей мамаше! – Хью расхохотался, и его гогот подхватили остальные матросы.
Грин не ответил, но и не обиделся. В шутках Хью не чувствовалось злобы, в отличие от дерзких речей Трэвиса Лонга. Гарольд быстро расправился с остатками жареной рыбы на завтрак и поднялся на ноги, стряхнув песок со штанин.
– Несомненно, я предпочту прогулку бестолковому нахождению в лагере, – наконец сказал он, конкретно ни к кому не обращаясь. – Какой путешественник откажется от экскурсии по неизведанным просторам?
Хью пожал широкими плечами и провел большим пальцем по лезвию своего кортика, проверяя его на остроту. Послышался еле уловимый стальной звон, и Хью с удовлетворенным видом убрал оружие в ножны.
– Боюсь, уважаемый мистер Грин, эта «прогулка», как вы ее называете, не совсем прогулка, – возразил Уилфред, затягивая потуже кожаный пояс на своих бриджах. – Никто не может гарантировать вам безопасность в незнакомых местах, поэтому подумайте, прежде чем принимать это решение.
– Я могу постоять за себя, мистер Росс, и не обременю вашу команду излишними трудами и заботами, а…
Он не успел договорить, как его слова перебил возглас Кори:
– С-смотрите у б-берега, там! – юноша указывал в сторону волнующегося моря.
Все обратили свои взгляды туда, где волны набегали на песчаную сушу. Стихия выплюнула на берег что-то темное и громоздкое, посылая выжившим во вчерашнем шторме то ли подарок, то ли какой-то знак. Рядом на песке вздрагивал на ветру какой-то треугольный предмет.
– О, Боже, нет! – срывающимся голосом воскликнула Люси спустя мгновения тишины и опрометью помчалась к воде. За ней тут же бросились Уилфред и Кори-заика. Остальные матросы недоуменно переглянулись и неторопливо вышли из-под навеса.
– Не хотелось бы показаться невежливым, господа матросы, – медленно проговорил Гарольд, – но если бы вы были более зоркими, то усекли бы враз, что там на берегу мертвое тело вашего капитана.
– Ба! И правда! – нервно почесал макушку Хью. – Теперь я определенно различаю капитанскую треугольную шляпу! Скорее, поможем оттащить тело капитана Джонса подальше от волн, пока его смыло обратно!
Оставив Грина одного, матросы со всех ног бросились бежать к остальным.
Люси безудержно лила хрустальные слезинки над телом отца, опутанным склизкими водорослями. Никто не смел тревожить ее в минуты горя напрасными словами. Выместив свою боль из души слезами, Люси вытерла покрасневшие глаза и сдавленно проговорила:
