В тот вечер мы проболтали целый час, и так завязалось знакомство с моей лучшей подругой. Мы часто отправляли друг другу бумажные письма, ярко раскрашивая конверты, и оставляя на них приветы почтальону.

Созванивались мы, непременно, не реже одного раза в день. Я все реже общалась с Вадимом, почему-то, даже когда он сам снимал трубку, передавал ее сестре. Это продолжалось до тех пор, пока Вероника не пропала снова.

– Привет, Элина, – раздался в трубке тихий женский голос.

– Здравствуйте, тетя Дина. А Вероника дома?

– Извини, но сегодня у вас не получится поговорить. Я думаю, в ближайшие несколько месяцев не получится, – женщина пыталась сдерживать эмоции, но я слышала звуки ее расстроенной души. Их, как и звуки расстроенного рояля, невозможно не услышать. Особенно тогда, когда ты помнишь, как он звучал раньше.

– А Вадим дома? – неуверенно и растерянно спросила я.

– Вадим ушел, но как только вернется, я скажу ему, что ты звонила. Будь здорова, Элина, – мама моих друзей поспешила поскорее прервать разговор. Вероятно, чтобы не выдать горьких чувств, что слышались в каждом слове.

Я держала в руках телефонную трубку, в которой раздавались короткие гудки, и чувствовала себя уязвленной. Почему Вероника не предупредила меня, что уедет куда-то надолго? Ведь я ее подруга. Чувство непонимания происходящего нарастало. А Вадим? Почему он теперь все реже со мной говорит? Может, они не хотят больше дружить со мной? Может, я их чем-то обидела?

Много раз позже я звонила, чтобы поболтать со своим другом, но у него не было настроения, либо я и вовсе не могла застать его дома. У него явно были какие-то собственные, более важные дела и увлечения. Наверняка он гонял футбол с мальчишками, или отец в очередной раз забирал его в помощники в мастерскую.

Со временем и в моей жизни начали появляться уроки музыки, рисования и дополнительные занятия по математике. Домашний телефон частенько стала занимать мама, у которой в новом городе уже появились подруги. Она познакомилась со всеми соседями и узнала про каждую семью столько, сколько не смог бы за такое время выведать самый опытный разведчик.

В итоге наша телефонная дружба с братом и сестрой из поселка Мечта сошла на нет. И в почтовом ящике перестали появляться конверты, подписанные «Валеевы Вадим и Вероника».

Мы потихоньку обустроились на новом месте. За год родители успели сделать хороший ремонт, обрасти заботами, знакомствами. В общем, освоились. Мама была особенно счастлива, она чувствовала себя, как рыба в родной стихии.

Папа же, если сравнивать его с рыбой, закопался в дела, как в песок. Так делают странные африканские рыбы, помнится, я смотрела про них передачу по каналу, который не транслируют в Уфе.

Квартира, которую мама с таким усердием обустраивала, отличалась от Уфимской. Она была чуть меньше, потолки ниже, единственная положительная разница была в том, что окна в моей комнате оказались больше и выходили в красивый и уютный дворик, который мало чем отличался от старого.

Родители не выбирали жилье. Предприятие, которое занимается производством медицинского оборудования, собрало медиков из разных городов страны, среди которых оказался и мой отец, и выделило им служебные квартиры. Поэтому большинство наших соседей – папины коллеги.

Папа, будучи медиком, чувствовал себя неуютно в обществе маркетологов, технологов и инженеров. Но выбора у него не было. Предприятие обещало стабильную и хорошую зарплату, а мама обещала больше не пилить его по пустякам, если он согласится на переезд в столицу.

В ближайшей школе, куда меня перевели, учились дети папиных коллег. Возможно, поэтому я не чувствовала масштаба многомиллионного мегаполиса. Все вокруг друг с другом знакомы, так или иначе пересекаются по работе, и правило пяти рукопожатий работало в нашем спальном райончике, как нигде. В школе оказалось не так плохо, как я представляла. Однако обзавестись друзьями мне долгое время не удавалось. Так же, как и не удавалось найти занятие по душе.

Спасителем от нарастающего одиночества и синдрома белой вороны стала новенькая по имени Юля. Как оказалось, она тоже приехала с родителями из Уфы, поэтому шансов не подружиться у нас не осталось.

Юля выше меня ростом, и в свои одиннадцать лет выглядит значительно старше сверстниц. Кажется, ни новая школа, ни новые люди, нисколько ее не смущают, и даже напротив – ей нравится внимание, обращенное к ней, как к новенькой девочке в классе.

С момента моей последней поездки в поселок с воодушевляющим названием прошло два года. Два года я не видела бабушки, хотя регулярно с ней созванивалась.

Мама переживала за нее. И все это время я пыталась найти возможность ее проведать, но постоянно появлялись причины, препятствующие дальней поездке.

Этим летом папа, как и африканская рыба, продолжает копать песок на дне, разгребая дела, что появляются снова и снова. Помнится, в передаче говорилось, что рыба может жить так до девяти месяцев, а значит, мой папа уже дважды побил рекорд.

До конца летних каникул осталось две недели, но когда тебе тринадцать и ты проводишь все лето в душной квартире, без друзей и в обществе требовательной матери, четырнадцать дней кажутся гигантским отрезком времени. Я уже смирилась со своей участью, когда мама вошла в комнату и сообщила, что завтра же утром мы выезжаем к бабушке. Я не успела обрадоваться этой мысли, так как мама дополнила, что на то есть весомая причина: неней плохо себя чувствует. Причем узнала она об этом даже не от своей матери, а от знакомой, что жила на соседней улице. Это очень похоже на бабушку. Она бы не стала жаловаться маме на недуг.

Мы вылетели так рано, что всю дорогу я проспала. Мама повидалась с бабушкой, убедилась, что с ней все в порядке и тревога оказалась ложной, и вернулась в Москву тем же вечером. У них с бабушкой странные отношения. Я знаю, что они любят друг друга, но как-то не принято между ними проявлять эти чувства. А мне, как самостоятельной, почти взрослой девочке мама позволила остаться у бабушки до конца каникул, при условии, что я буду помогать ей по дому.

Стоило мне появиться во дворе родного домика, как бабушка радостно всплеснула руками, ласково обняла меня, расцеловала в обе щеки несколько раз, и даже чуть всплакнула от нахлынувших чувств.

– Как же ты выросла, балакайым! Заходите внутрь, – мы зашли в дом, откуда уже разносился ароматный запах травяного чая, а на столе стояло огромное количество тарелок со сладостями, пирогами и мёдом, а где-то в комнате играло старое радио, из которого доносилась душевная песня о любви, на татарском языке. Бабушка явно проснулась засветло, чтобы успеть все приготовить.

А до чего пироги были вкусными… Ни одно гениальное блюдо самого известного ресторана не сравнится с бабушкиным яблочным пирогом. Меж тарелок увидела миску с любимыми конфетами, и набила «барбарисками» полные карманы сарафана. Про запас.

Целые сутки мы не отходили с неней друг от друга. Она заваливала меня вопросами об учебе, о новой квартире, обо всем на свете. А я взахлеб рассказывала ей обо всем, что только могла вспомнить.

Какой бы энергичной она ни оставалась в душе, годы не щадили ненейку. Ей с трудом давалась уборка, не говоря уже о том, что частенько приходилось выходить за продуктами и лекарствами. Ходила она тяжело, опираясь на трость, но при этом все равно старалась делать работу по дому самостоятельно.

Окутанная ее заботой, я и не заметила пролетевшей недели. До конца летних каникул оставалось семь дней и в воздухе уже чувствовалось приближение осени. В нем ощущалась прозрачная свежесть, какая бывает в дождливые дни сентября. Тучи заволокли небо и готовы в любую минуту разразится ливнем. В такую погоду все кажется однообразным и серым, но в доме бабушки всегда тепло и светло. И даже нет той легкой грусти, что появляется в пасмурную погоду. Солнце за окном не режет глаз, все сдержанное и неяркое.

– Эх, хотела, кызым, поставить пирог, да мука закончилась, придется готовить что-то другое, – услышала я голос бабушки, что стояла у открытого буфета.