– Ты Фёдор – свободный человек, запомни это. – Бердяев смотрел куда-то над деревьями, – Отец твой о том позаботился. Чистого капитала нет у тебя, только содержание с небольших капиталов какие имел твой отец. Он так распорядился. Всё рассчитал. А от себя хочу добавить, живи достойно, именно этим ты отдашь дань уважения памяти своей матери, достойнейшей женщине. А то, что отец твой оказался, слаб перед её красотой, не суди его. Всё мы грешны, каждый по-своему.

В это утро Фёдор уехал. Тот путь, который он провёл в возбуждённом нетерпении, когда ехал сюда, в обратную сторону показался совсем коротким. За мыслями и переживаниями, Фёдор не заметил, как снова был в Петербурге, в своей квартире. Яшка открыл и приветливо заулыбался:

– Добрый день, Фёдор Михалыч.

Фёдор посмотрел на слугу, и подумал, чтобы он сказал, если бы знал какого на самом деле происхождения его хозяин. Ещё ниже, чем сам Яшка. Ещё ниже. Возможно, он не улыбался бы так приветливо и вообще не стал бы ему прислуживать. Как низко. Как гадко.

Что делать, что говорить людям? Как смотреть в глаза сотоварищам? Переживания эти раздирали Фёдора изнутри. Захотелось больше никогда не выходить из этой квартиры, не видеть никого, и чтобы его ни кто не видел. Скрыться. Не показываться.

Но, нервные звуки колокольчика прервали эти грустные размышления. Яшка открыл. В квартиру ввалилась компания, которая, вот уже несколько лет не менялась. Болотов – богатый транжира, нахальный и развратный. Какуишвили – молодой князь, которого именитые родители послали в Петербург, получать образование. Верёвкин – своих средств не имеет, зато на деньги других умудряется не только покутить, но и проживать. И Семёнов – толстый весельчак и балагур.

Шум в прихожей заставил Фёдора быстро забыть все грустные мысли и переключится на более привычный лад. Он вышел и расставил руки в приветствии. Словно поскорее старался вернуться к тем привычным для них дням. Всё то, что связывало их пьянки, женщины, карты, снова нахлынуло и сокрушающей волной подхватило Фёдора – и понесло. А он, не старался сопротивляться.

Нужно жить как жил и постараться не вспоминать разговора с Бердяевым. Забыть его, будто не было, будто сон.

И Фёдор – забыл.

Недалеко от северных ворот небольшого городка Л, всего через одну недлинную улицу с невысокими, каменными постройками, начиналась высокая резная ограда, за которой раскинулся с дубами и осинами парк. Ворота виднелись чуть поодаль, как всегда – открыты. Ни кто не закрывал их уже много лет, за ненадобностью. Если кому потребуется, могли и днём, и ночью войти в те ворота, было бы на то желание. Разные люди мимо них ходили. Бедные, каких беднее не бывает, да убогие, мещане, купцы да дворяне. Кто пешим пройдёт, кто в простых дрожках проедет, а иные в карете с золочеными вензелями. Всякий народ тут бывает и цели у всех разные.

Посреди парка правильным квадратом стоит здание в два этажа с положенной углом крышей. Серые от вековой пыли стены с островками былой краски, облущенные дождями и выцветшие на солнце. Высокие арочные окна первого этажа и низкие почти под крышей второго, с аллей парка казались тёмными глазами невиданного чудовища. Пространное на всю ширину здания крыльцо, массивная посредине дверь и два кирпичных дымохода сверху, завершали картину.

Малаховская богадельня – так звалось это заведение, построенное на деньги купца Ильи Малахова почти полстолетия назад. Через несколько лет после войны с Наполеоном и смерти жены, купец отписал на нужды богадельни шестьдесят тысяч рублей. Пятнадцать тысяч полагалось на постройку самого здания, а остальные деньги шли на содержание от процентов для бедных постояльцев и выплату пособий персоналу. Заведение предназначалось для матерей, вдов и детей потерявших кормильцев в той войне.

Здание это изначально рассчитанное на тридцать полноценных мест, спустя годы, вмещало уже около сотни человек. В том числе инвалидов, слепых и увеченных. Хоть богадельня имела собственный капитал, но всё же недостаточный, чтобы на проценты содержать всех поселившихся здесь. Так как средства, что оставил купец Малахов, распределялось лишь на тридцать постояльцев, то расходы на остальных взяли на себя городские власти. А когда несколько именитых граждан города Л, вызвались посодействовать в помощи заведению, муниципалитет сложил полномочия, предоставив сердобольным богачам заниматься благородным делом. Что правда, городское начальство не забывало дело это контролировать.

Внутри, здание представляло две просторные залы, где собственно и помещались все страждущие и призреваемые. В одной стороне женщины и дети в другой мужчины. Для всех проживающих тут было довольно тесно, но не настолько, чтобы кто-то из них стремился покинуть заведение. Верхний этаж занят комнатами для персонала и небольшой кухней. Люди что служили здесь: несколько сестёр милосердия, доктор и кухарка, получали вполне достойное жалование и работали уже долгое время.

Несколько лет назад, Сергей Фомич Бердяев стал выделять некоторые средства на благотворительность. От того ли, что грешки молодости стали отдаваться где-то в ноющем болью сердце или ещё по какой причине, только каждый месяц, помещик самолично подписывал чек предназначенный для Малаховской богадельни.

Дела имений Бердяевских, шли более чем успешно, а тут, давний знакомый Петр Петрович Немилов, состоящий в распределительном совете горожан, что выделяют средства на призрение, порекомендовал заняться благотворительностью. Сергей Фомич долго не мудрствовал, посчитал дело вполне достойным. Он старался отделять себя от тех непристойных мужчин, что в ощущении излишества содержат женщин или играют. В пятьдесят пять он уже предпочёл делать что-то достойное уважения, так как всем остальным, был давно пересыщен.

Когда Сергей Фомич средства отчислять стал, так и заинтересованность появилась, куда именно финансы поступают. С той поры раз или два в месяц по своей инициативе, а порой по просьбе Петра Петровича, заезжает Бердяев в Малаховскую богадельню, для сверки счетов. Хоть и было у Сергея Фомича некоторое опротивление нищете и лохмотьям, всё же старался вопрос держать на контроле и от содействия руководству не отлынивать.

А тут в конце ноября, Петр Петрович написал из Швейцарии. Просил заехать в заведение, разобраться с жалобой некоей Синицыной Анны Михайловны, что навещает нищих и требует для них достойного содержания.

Экипаж Бердяева подъехал к крыльцу и несколько тёмных фигур, что бродили неподалёку медленно двинулись в его направлении. Сергей Фомич в чёрной, подбитой котиком накидке, грузно спрыгнул с подножки. Он поправил съехавший на бок картуз и сердито огляделся. Взгляд этот, тут же остановил любопытствующих. Бердяев потоптался у ступенек, сосредоточено хмуря брови, но как только массивная дверь отворилась, выражение его лица тут же смягчилось. На крыльцо вышла женщина средних лет с приятной внешностью, в сером платье из грубой шерсти и белом переднике. На голове, замотан платок, так, что ни одна волосинка не могла выбиться наружу. Улыбка на добродушном лице.

Ольга Григорьевна Голубева – старшая сестра милосердия. Все дела, какие случаются в этом месте, проходят через её руки. За много лет служения, она снискала славу человека, который заботится только о том, чтобы постояльцам богадельни жилось как можно лучше. Не раз Бердяев спорил с Голубевой по разным вопросам, она всегда стояла на своем, и трудно было убедить её в обратном. Она могла спорить с приезжим любого чина и звания, лишь бы интересы заведения были соблюдены. Возможно, именно благодаря Голубевой всё было, именно так, а не хуже. Трудно убедить богатого и сытого человека в том, что картошку прислали сплошь с гнилью, а крупу с червяком. Тогда Ольга Григорьевна старалась наглядно показать благодетелям, те закупки, которые им кажутся выгодными. Вот и теперь в преддверии зимних холодов даже посетители жалуются на стылые помещения, а что уж говорить о постояльцах.