Ничего похожего на энтузиазм подруги Фая не испытывала, но идея похвастаться перед Алешей завидной коллекцией рока ее воодушевила. И потом, думала она, на прилавке так много кассет, что унеси хоть пятьдесят за один раз, продавщица не заметит пропажи. Пятьдесят за один раз они, конечно, не унесли, но к концу марта у нее в комнате красовалась подборка из тридцати двух кассет, из которых заплатила она только за шесть. Потом носить шубу стало уже слишком жарко, а ее осеннее пальто было без карманов.

– Почему ты никогда не рассказываешь мне про Бурулева? – как-то вечером ревниво спросила Катя.

Фая и в самом деле не делилась с ней подробностями своей первой любви. Сначала не была уверена, разрешат ли ей приводить Катю в Костюмерку, а потом решила, что та наверняка и не захочет туда ходить. Во всяком случае, очень многое бы там не одобрила.

– У нас все хорошо. Мы встречаемся… Я просто не знаю, как рассказывать, чтобы не звучало так, будто хвастаюсь.

– И что, ты прямо влюблена? – скептично уточнила Катя.

– Ну да… Леша хороший.

– У нас попугай тоже так про себя говорит.

Фая улыбнулась шутке. Волнистый попугайчик Венедиктовых действительно постоянно повторял одну и ту же фразу «Гоша хороший». Получалось очень напыщенно и смешно, но сравнение Алеши с попугаем ее все же задело.

– Он тебе не нравится, да?

Катя почесала нос:

– Я понимаю, почему ты на него запала. Просто мне не нравятся такие парни… Которые всем нравятся и знают об этом. И про связи его разное говорят…

– Да, у него всякие знакомые есть, но Алеша правда хороший! Ухаживает очень красиво. В музыке разбирается. На гитаре играет. Шутит весело. Его правда многие уважают…

Других аргументов у Фаи не нашлось, и она сникла.

– Вы уже целовались? – спасла ситуацию Катя.

– Угу.

– И как это? Расскажи!

– Мягко… Мокро… Ну вот.

Фая разозлилась на себя за неспособность подобрать подходящие слова, чтобы описать подруге волнующие, ни с чем не сравнимые ощущения от поцелуев с Алешей, но та вдруг отчего-то утратила интерес к их разговору.

– Ты не хочешь, чтобы мы встречались?

– Почему же? – отрешенно отозвалась Катя. – Встречайтесь. Пока в школе учимся. Ты же замуж за него потом не выйдешь.

То, что ей, по-видимому, казалось очевидным, дошло до сознания Фаи в виде оформленной мысли только сейчас. И спорить было бессмысленно. В глубине души она и сама знала, что их отношения с Алешей временные и закончатся, самое позднее, с последним звонком в одиннадцатом классе. Думая о приближающемся студенчестве, Фая представляла себя в другом городе с другим, еще незнакомым ей молодым человеком – точно не с Алешей. Она предпочла глубоко не копаться в себе, чтобы понять, как можно быть искренне влюбленной на заранее определенное время, и посчитала более разумным сейчас не расстраивать себя, а уцепиться за мысль Кати: если отношения не дойдут до свадьбы, то и не очень важно, насколько Алеша хороший.

Самооценка не всегда следует единой логике, и в одном человеке порой прекрасно соседствуют милосердие и жестокость, сострадание и надменное безразличие, великодушие и паскудная мелочность. Мы можем долго не замечать в себе таких противоречий: руководствоваться высокими постулатами и не смущаться самых низменных мыслей, восхищаться достойным уважения в других и не осуждать себя за дурное. Так и Фая не сопоставляла образ жизни «авторитетов» Алеши, ее собственное участие в сборе передачки безусловным бандитам с ее же представлениями о правильном и хорошем, почерпнутыми из книг и занятий со Светланой Викторовной. Не беспокоясь о том, что воровала товар у простоватой, с обмороженными руками торговки в растоптанных китайских «дутиках», она с упоением читала классиков, сопереживала несчастьям их героев и активно участвовала на уроках в разборе произведений, осуждая слабости и постыдные поступки литературных персонажей.

Лишь однажды ее успехи в школе стали предметом обсуждения в Костюмерке. На просьбу одолжить зажигалку быстрее всех откликнулась Настя-бандитка и, пока Фая прикуривала, с издевкой заметила:

– Удивляешь ты меня, Фаина. До тебя в наш стан отличницы не захаживали.

– Я не отличница, – пытаясь сохранить лицо и спокойный голос, возразила Фая.

– Может, не отличница, но по математике шаришь и сочинения всякие лучше всех строчишь, – вставил Настин воздыхатель Макс Болдырев.

Фая предполагала, что рано или поздно ее в чем-то подобном упрекнут. Как бы весело ей ни было проводить время в этой компании, так же было ясно, что вряд ли здесь кто-то еще, кроме нее, увлекался упрощением алгебраических выражений и читал «Сагу о Форсайтах».

– Да. Мне нравится, – просто, но твердо произнесла она и, затянувшись сигаретой, отвела глаза, намекая, что хотела бы сменить тему.

– Не юли! – мерзко усмехнулся Макс. – Известно, что ты любимица училки по лит-ре. И французский с ней учишь.

Поддержка неожиданно пришла от Бато. По обыкновению сплюнув, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, он огрызнулся на Макса, как на Моську:

– Че докопался-то? Получается у девки, пусть шпарит! Сам двух слов связать не можешь, даже по-русски, ну и помалкивай.

Настя, согласившись, презрительно зыркнула на поклонника, перевела на Фаю взгляд, в котором теперь мелькало что-то вроде уважения, подмигнула и больше разговор об учебе с ней не заводила.

Вскоре после разговора с Алешей про Печкаря Фая сообразила, о ком именно шла речь. Она действительно уже его видела и запомнила как странного водителя на белой «Тойоте», имевшего обыкновение ездить на небольшой скорости и внимательно, даже слишком внимательно, разглядывать прохожих. Ей и прежде было неприятно, когда он, проезжая мимо, всякий раз нахально и долго смотрел прямо в глаза, но с тех пор, как выяснилось, что этот самый тип и есть Печкарь, к некомфорту добавилось беспокойство. Казалось, он запомнил ее и узнает. Однажды вечером, возвращаясь домой после тренировки, Фая заметила вдалеке его приближающуюся навстречу машину. Не желая в очередной раз почувствовать, как он раздевает ее взглядом, она присела перевязать шнурки так, чтобы не видеть его совсем, даже боковым зрением. «Тойота» неожиданно остановилась прямо около нее. Понимая, что не сможет поправлять ботинки бесконечно, девушка поднялась.

– Куда идем? – спросил Печкарь.

– С тренировки, – пробормотала Фая, показывая висящие на плече коньки.

– Садись. Подвезу.

У него были холодные серые глаза, точно такие, какие она представляла у самых расчетливых безжалостных убийц.

– Что молчим? – послышались недовольные нотки.

Только начинало смеркаться, но на улице уже не было ни души. Если позвать на помощь, никто не услышит. Ей стало трудно дышать, испуг бешеным пульсом застучал под ребрами. Если придется убегать, то не хватит сил даже просто оторвать ступни от земли и сделать хотя бы шаг! Ноги словно густая вата.

– Спортом занимаешься? Молодец. Двести метров за сколько бежишь?

В тот самый момент, после проявленного бандитом вполне человеческого интереса, Фаина набралась неизвестно откуда взявшейся решимости и приказала себе во что бы то ни стало перестать его бояться. «Он со мной просто разговаривает и через пару минут поедет дальше своей дорогой. Даже если этот оборотень задумал что-то плохое, то молчание точно не поможет, а вот если нормально с ним поговорить, то, скорее, отстанет. Начнет приставать, ударю лезвием конька по виску».

– Не знаю, у нас нет норматива на такую дистанцию, – переведя дыхание, ответила она и заставила себя улыбнуться.

– Вот те раз. Ну километр?

– По-разному. Лучший результат – минута пятьдесят семь.

– Молодец.

Снова молчание.

– А я тебя знаю, – дружелюбно заговорил Печкарь. – Ты Лехи Буруля подружка.

– Да мы дружим, – подтвердила Фая и, немного погодя, добавила: – Я тоже вас знаю. Алеша мне рассказывал.