Утром понедельника 2 сентября 1991 года Фая Сапфирова не без удовольствия посмотрела на себя в зеркало. Ей нравилась ее новая форма. Воротничок и фартук, сшитые из оставшегося от маминого свадебного платья кружева, получились очень нарядными, а пышные банты из органзы, подарок тети Тани, отлично их дополняли.

Девочка прошла на кухню. Бабушка насыпала чай в цветастый керамический заварник с треснувшим позолоченным носиком. Дед, скрестив руки на животе, слушал у окна радиоприемник. В последнее время он только и делал, что следил за новостями – по радио, телевизору или обсуждая их на скамейке с соседями. Фая лишь однажды спросила, что такое путч, и на этом потеряла интерес к разговорам взрослых о политике: в ее собственной жизни за последние месяцы произошли куда более важные перемены.

– Давайте завтракать, нам выходить через двадцать минут, – посмотрев на часы, сказала Вера Лукьяновна. – Ты что будешь, доча? Творог, гречку с молоком?..

– Батон с маслом и сахаром, – не дала ей договорить внучка. – И чай. Без молока.

– Эх, ленинградка… С молоком-то чай самый вкусный! – с легкой укоризной заметила бабушка. – Ну садись, садись. Сейчас сделаю. Волнуешься?

– Неа, – быстро закачала бантами Фая.

На самом деле волнение не оставляло еще со вчерашнего вечера. Сегодня ей предстояло в первый раз увидеть одноклассников, и, медленно прожевывая свое утреннее лакомство, она с тоской думала о том, что других новеньких в классе быть не должно и все внимание наверняка будет приковано к ней.

– Дед, сходи в палисадник. Срежь гладиолусов, – напомнила Вера Лукьяновна. – Смотри, чтобы хороший букет получился. Не жадничай!

Пока Михаил Васильевич, кряхтя, искал в шкафу свои дворовые, порядочно растоптанные сандалии, Фая тихо спросила:

– Баб Вера, зачем нашей учительнице столько гладиолусов? Ведь все придут с гладиолусами.

– Почему же все? У кого-то наверняка будут георгины. Или астры.

Не то чтобы этот ответ устроил девочку, но она не задала других вопросов и вернулась к своим размышлениям. Новеньких обычно просят рассказать о себе, а история Фаи Сапфировой была не та, о которой хотелось бойко докладывать у доски перед всем классом.

Родилась она в Ленинграде. Папа, родом из Бурятии, отслужив в армии, поступил учиться в ЛИЭИ[1], где и встретил свою будущую жену, маму Фаи. После учебы оба работали на судостроительном заводе «Адмиралтейские верфи», а едва дочери исполнилось четыре года, погибли на железнодорожном переезде. Точно не удалось выяснить, что произошло. Возможно, не сработал семафор, однако скорее всего отец, он был за рулем, видел красный свет, но решил, что времени проскочить у него достаточно. Такое за ним водилось.

Помнила Фая родителей плохо. Как, впрочем, и все остальное, что с ней происходило до их гибели. Память сохранила лишь несколько мгновений-картинок, большинство из которых, вероятно, даже не были ее собственными воспоминаниями, а лишь ожившими в воображении фотографиями из не раз пересмотренных семейных альбомов. Зато день, когда ей объяснили, что мама с папой не вернутся домой, запомнился хорошо. Пожалуй, с того самого дня она и начала помнить свои детские годы достаточно отчетливо.

После аварии девочка осталась в Ленинграде с бабушкой по матери Еленой Демьяновной Кузавковой, женщиной не ласковой, не строгой, скорее, деловитой и не слишком разговорчивой, которая, похоронив дочь, стала находить себе еще больше дел и еще меньше разговаривать. Жили они в двухкомнатной квартире в одном из «брежневских» домов на Черной речке, недалеко от Торжковского рынка. Время от времени к ним наведывались старший сын Елены Демьяновны Сергей, его жена Татьяна и их маленький Витя. Дядя Сережа служил на флоте: сначала в Балтийске, затем в Мурманске, с недавнего времени в Таллине. Тетя Таня, по ее словам, только и успевала собирать да разбирать почтовые контейнеры для переездов, поэтому речь о том, чтобы искать ей работу, а Вите ходить в садик, не шла. Бабушка с внучкой навестили их лишь однажды, в Эстонии. Тетя Таня приготовила так много салатов и рубленых котлет, что взрослые почти все выходные провели за столом и погулять по городу Фае толком не довелось. Запомнила только, что пешеходы там всегда ждали зеленый свет светофора, даже когда не было машин ни справа, ни слева, а подъезды обычных жилых домов удивляли ее непривычной глазу чистотой, коврами и цветами в ухоженных, без окурков горшках. В ленинградских подъездах Фая ни ковров, ни цветов никогда не видела. Даже в элитном доме, где жила ее подружка Эльвира Лебедева.

Девочки учились в параллельных классах в гимназии и ходили вместе на уроки сольфеджио в музыкальную школу. Эльвира училась играть на скрипке, Фая – на фортепиано. В восемь лет их обеих записали в секцию по фигурному катанию. Поначалу у Эльвиры получалось лучше, и лишь с недавнего времени тренер стал хвалить Фаю чаще, называть ее перспективной фигуристкой и обещал со следующего учебного года включить в команду для подготовки к юниорским соревнованиям.

Только вот когда начались летние каникулы, Елена Демьяновна сказала, что в большом городе жизнь стала трудной, что с августа Фая поедет жить к другой бабушке – бабе Вере в Улан-Удэ, – и что ходить в школу она теперь тоже будет там. На вопрос внучки, почему в Ленинграде жизнь трудная, Елена Демьяновна угрюмо бросила: «Дефицит закарал».

Девочка знала, что означало слово «дефицит», поэтому удивилась.

– Так и в Улан-Удэ он закарал! Прошлым летом мы с бабой Верой ходили в гастроном в обеденный перерыв и ждали под дверью, чтобы потом в очереди долго не стоять и что-нибудь «урвать». А там все равно, кроме арбузов и томатных соков, ничего не продавали!

Фая рассмеялась, вспомнив ряды трехлитровых красных банок и ящики с полосатыми арбузами, жалко разбавляющие унылость белой плитки и черных пустых витрин.

– Ты ведь знаешь, что у бабы Веры и деды Миши много родственников в деревнях. Они им и мясо, и рыбу привозят, – объясняла Елена Демьяновна. – У них и своя дача с огородом есть, можно овощи выращивать, в лес ходить, консервы разные на зиму делать. Потом у Михаила Васильевича должность в Администрации. Им легче не пропасть, чем нам с тобой тут – в камнях на болоте.

Елена Демьяновна работала в детском мире, поэтому достать Фае новые колготки или платьица ей удавалось, а вот с продуктами в последнее время дела действительно обстояли не очень.

– Ты ведь хочешь там жить? – бодрым голосом спросила она внучку.

Даже если до этого разговора Фая и не предполагала, что можно уехать к бабушке и дедушке «насовсем», то сейчас причин возражать против этого у нее не находилось. Девочка каждый год летала на каникулы в Бурятию, большую часть которых проводила на даче Сапфировых в селе Тарбагатае, примерно в полсотне километров от города. Она очень любила их деревенский дом с густыми рядами малины в саду да с ароматными помидорами в теплице. Любила Байкал и рыбачить с дедушкой на Селенге. Он ловил окуней на спиннинг, забрасывая его далеко за середину реки, она – амо́лек[2] сачком для бабочек, не отходя далеко от берега. В течение всего учебного года в Ленинграде Фая ждала, когда снова туда поедет, чтобы ходить с бабушкой «по грибы» и допоздна бегать по улицам с соседской детворой без присмотра взрослых. Поэтому на заданный Еленой Демьяновной вопрос быстро и просто ответила: «Да, хочу».

Когда же подошло время уезжать из Ленинграда, расстаться с бабушкой, Эльвирой и своей комнатой оказалось не так-то легко, и потом все лето Фая скучала по ним.