Вот такие, практически дружеские посиделки ей очень нравились. Словно даже в воздухе витало что-то особенное, определённое, настраивающее на приятную беседу. Кажется, именно подобного обсуждения книг Еве раньше и не хватало — дочитав то или иное произведение, она просто ставила книгу на полку, не имея возможности обсудить прочитанное хоть с кем-нибудь. Так что, «Книжный клуб» был словно глоток свежего воздуха.
— Но ведь он же ещё считал очень важным, чтобы девушка много читала, — Ариана чешет нос, и все слушают её с живейшим интересом, а Бестужева с лёгким уколом стыда осознаёт, что отвлеклась и успела потерять нить разговора. Кажется, они говорили уже о мистере Дарси.
— Да-да, там что-то такое было, — с умным и невероятно важным видом вворачивает Бухаров, всеми силами стараясь не усмехнуться. Впрочем, за него это делает Коваль:
— А ты что, читал? — он облокачивается на подлокотник и подпирает ладонью щёку. Выглядит чересчур заинтересованным, вот только девушка чувствует, что происходящее вокруг парню не очень-то интересно.
— Нет, — Вова всё-таки не сдерживается и смеётся, смех зрителей вторит ему, негромким эхом прокатываясь по площадке. Ева позволяет себе лёгкую улыбку, которая, впрочем, тут же меркнет, когда серые глаза напротив начинают смотреть уже не на собеседника, а на неё.
От этого взгляда по позвоночнику проходит холодок, и девушка слегка дёргается, но не отворачивается, продолжая смотреть в ответ, и даже эту игру в гляделки выигрывая.
— Как хорошо, что наши девчонки читают, — голос Лёши в этот момент доносится до неё словно откуда-то издалека, но именно в это мгновение Дима разрывает зрительный контакт, концентрируя своё внимание на ведущем, — вот у них были бы все шансы обратить на себя внимание какого-нибудь Дарси.
— Ага, — подаёт голос Коваль, вяло соглашаясь, а Ева всеми силами старается подавить в себе практически истеричный смешок. Потому что как бы много она не читала, одного конкретного человека заинтересовать всё никак не получалось.
Разговор снова переключился на другую тему, и Бестужева слегка потеряла концентрацию, стараясь усмирить колотящееся в груди сердце. С каждой секундой нахождения в зале, с каждым мгновением, проведённым напротив Димы, Ева чувствовала, что сердце стучит всё сильнее и сильнее, словно выбивает из головы все остальные мысли.
В один момент девушка снова вслушивается в разговор, где речь идёт уже о главных героях. Ей не очень хотелось акцентировать на этом внимание, но непонимание этих взаимоотношений просто сжигало её изнутри. Разгоралось пламенем, медленно и верно выжигая всё внутри и провоцируя, кажется, изжогу. Потому что всё это просто до головокружения тошно и неправильно, а то, что в душе от одной мысли обо всём этом плещется какая-то необъяснимая тоска, она также старается не замечать.
Первое время Еве кажется, что она держит себя в руках и ситуация полностью под контролем. «Всё нормально, нормально, нормально» — мысленно повторяет себе она, немного нервно перебирая уголки страниц. Вот только стоит ей услышать об этих «великих чувствах» со стороны Дарси, как она не может себя сдержать и выдаёт:
— А что он к ней чувствует? — Бестужева и сама не замечает, как слегка подаётся вперёд, словно уже готовая к драке, — в том-то и дело, что совершенно непонятно, что он к ней чувствует. То ведёт себя как последний мудак, а потом неожиданно приходит и признаётся в любви!
Её словно прорывает. Слова совершенно не контролируются разумом, произносятся сами по себе, потоком выливая из души всё. Все возмущения, все претензии, всю затаённую даже в самых глубоких уголках сознания обиду от невозможности получить взаимность, которой так бы хотелось. Хотелось до сбитых костяшек и обкусанных губ, хотелось до сорванного в глухих рыданиях пустой квартиры голоса. Просто хотелось.
Потому что от одного только взгляда в сторону Коваля, стой он даже в другом конце комнаты и совершенно её не замечая, в груди всё ещё щемит. Щемит, от желания быть как можно ближе, быть нужнее и значимее, быть рядом. И от осознания реальности, где они пересекаются несколько раз в месяц, непременно расходясь в сопровождении криков и ругани, становится только хуже.
— Ну извини, блять, так бывает у парней, — Дима как-то слишком резко взмахивает руками и практически подскакивает на своём месте, тоже подаваясь вперёд. Голос его звучит чересчур возмущённо и даже немного злобно, словно разговор перешёл на личности.
Ева чувствует, как от его тона по спине пробегают мурашки, а в душе нарастает ответное возмущение. Он сейчас слишком близко, всего в нескольких метрах, близко настолько, что Бестужева снова заглядывает в глаза напротив и просто старается в них не утонуть. У неё слегка кружится голова, но это уже не имеет никакого значения. И вообще плевать, о чём они там до этого говорили и кто сейчас находится рядом помимо него.
Хорошо бы перевести всё это в шутку, вот только никак не выходит.
Напряжение на площадке нарастает с каждой секундой, становясь всё более ощутимым. Они сцепились взглядами, как подростки кулаками во время драки, и теперь не отстанут друг от друга, пока один не признает своего поражения и не капитулирует. И каждый находившийся в помещении прекрасно понимал, чем это скорее всего закончится. Буря была неизбежна и приближалась с просто невероятной скоростью, а Лёша лишь сидел, стараясь улыбаться в камеру, и думал о том, что, посади он их рядом, а не друг напротив друга, то они давно бы уже подрались.
Ну, хотя бы народ тиктоков понаделает после этого выпуска, во всём нужно искать плюсы.
— А как он ей показывает, что что-то чувствует? — Девушка хмыкает, даже не пытаясь скрыть своего скептического настроя.
— Так он же ей всю книгу намекал! — Коваль повышает голос так, что начинает свистеть в микрофоне, и Ева невольно жмурится от этого резкого звука.
Бестужева смотрит на собеседника с вызовом, чувствуя, как недовольство в груди перемешивается с тотальным непониманием и становится больше с каждой секундой. Атмосфера в студии накаляется, но для девушки это уже не имеет никакого значения.
— Да как он ей намекал?! — её микрофон свистит в ответ, и теперь от этого звука зажмуривается уже Вова, что остаётся для Бестужевой незамеченным.
— Он танцевал с ней! Он ни с кем больше не танцевал, что тебе ещё нужно?
Ева тяжело вздыхает и заправляет за уши выпавшие из причёски пряди. Она прекрасно помнит тот момент с танцем, но аргумент для неё кажется слабоватым, что она передаёт вскинутыми бровями и поджатыми губами. На несколько секунд в студии повисает гробовая тишина. Дима закатывает глаза и тянет многозначительное «бля-я-ять», прежде чем ответить:
— Нет, ладно, смотри, а если так, — он говорит уже неожиданно спокойно, откидывается на спинку своего кресла, и Ева не задумываясь отзеркаливает его движение, проделывая это уже не автомате, — вот, допустим, допустим, мне нравится одна очень недоступная девушка.
Бестужева всеми силами старается сделать вид, что не почувствовала, как сердце у неё ухнуло куда-то вниз. Иногда Еве казалось, что какая-то маленькая, наивно верящая в любовь и в идеале давно похороненная за хладнокровием и цинизмом девочка внутри неё всё-таки брала верх. Полностью подчиняла себе разум, заставляя думать о пустяках и совершать глупые поступки. Ева эту маленькую девочку внутри себя не любила. Вот только почему-то рядом с Ковалем девушка регулярно подчинялась ей, даже не отдавая себе в этом отчёта.
— Но я не знаю, как признаться этой девушке, потому что боюсь быть отвергнутым, — продолжает Дима, чересчур тщательно подбирая слова. Ева кивает на каждое слово, из последних сил играя заинтересованность и стараясь не показать, как же сильно её на самом деле колотит, — и что мне остаётся по-твоему делать? Вот и остаётся вести себя как мудак. Это защитный механизм такой.
— Ты можешь ей просто намекнуть на своё расположение, зачем мудрить? — какой-то отчаянный, истеричный смех скарябает горло, но Ева героически держит серьёзный тон. Кто бы мог подумать, что она вот так просто будет обсуждать проблемы признаний в симпатии с Димой Ковалем, с которым сама нормально поговорить не может уже больше полугода, — Просто намекни, любая умная женщина поймёт.
