– Ты кто? Дед Мороз? – из-под одеяла выбирается девчушка лет пяти и смотрит на меня с неподдельным удивлением.

– Д-да, – неуверенно выдавливаю из себя.

Лучше побуду немного Дедом Морозом, чем напугаю такую кроху. Я вообще не умею разговаривать с детьми, пока Бог миловал от потомства. Правда некоторые настырные особы пытаются меня обвинить в отцовстве. Не далее, как на той неделе вписался в ток-шоу «Тест на ДНК». Мадам одна, потусила у меня пару лет назад с месяцок, а теперь ребёнка на меня повесить решила. Ха. Сейчас.

– А я думала ты с белой бородой и в красной шубе, – девчонка выбирается из-под одеяла и подползает ко мне. – А ты в свитере и с чёрными щетинками. Молодой какой-то.

– Свитер красный у меня, – неожиданно для себя, включаюсь я в игру.

Она тёплой ладошкой касается моей щеки и улыбается:

– Колючий, как ёж. А я тебе письмо написала. Боялась, что опоздала. Витька с Анфисой месяц назад отправили… Только ты что-то рано.

В свете телефонного фонарика девчонку не рассмотреть, но отчего-то мне очень этого хочется. А ещё мне тоже очень хочется к ней прикоснуться. Погладить, как котёнка.

– Я письмо твоё не получил, вот решил сам приехать, – продолжаю я лепить горбатого.

Раздаётся щелчок, и на столе вспыхивает мягким светом настольная лампа.

– Я обезьяну хочу, – понизив голос заговорщицки шепчет девочка. – Живую!

Расплываюсь в улыбке, как чеширский кот.

– Этого добра у меня хоть отбавляй. Хочешь покажу?

– Как покажешь? – недоверчиво смотрит на меня малышка. Её серые глаза с опушкой из длинных чёрных ресниц удивлённо распахиваются. – Они же в Африке!

– В телефоне пока.

– Хочу! – она выбирается из-под одеяла и подползает ко мне ближе. Тёмно-русая прядь волос падает ей на лицо, и я протягиваю руку, чтобы заправить непослушный локон за ухо.

– А ты правда подаришь мне обезьяну? – останавливается малышка на полпути и склоняет голову набок.

– Честное дедоморозовское, – со мной творится что-то невероятное. Одним взглядом, вот этим с поворотом головы, малышка окончательно пленила меня.

– Я стихи знаю. Если надо сейчас расскажу.

Подхватываю малышку и усаживаю к себе на колени. Горин, что с тобой? Ещё расплачься от умиления и здрассьте старость! Тёплое тельце под хлопковой пижамой с котятами доверчиво жмётся ко мне. Я беру в ладонь крошечную пятку.

– Чего ноги-то холодные такие?

– А у меня всегда холодные, – малышка устраивается у меня поудобнее на коленях. – Но вообще я не мерзлявая.

– Мерзлявая, – улыбка теперь никогда не сползёт с моего лица что ли? – Где ты слово-то такое выкопала?

– Люська так говорит, – малышка заглядывает мне в глаза. – Читать стихи?

– Читай, – киваю я. – Только давай мне в ладонь вторую пятку. Погрею.

Малышка сует мне в руку вторую ледышку и кашляет в кулачок.

– Не мерзлявая, а кашляешь, – я выпускаю пятки из ладони и натягиваю одеяло малышке на ноги. – Вот так теплее будет.

– А может сначала обезьян покажешь? – хитро прищуривается она.

– Уговорила, – снимаю блок с экрана телефона и быстро смахиваю картинку заставки. Она не для детских глаз. Нахожу фотки из своего питомника и показываю малышке:

– Вот это Моцарт, он большой и сильный орангутан, а это Джоанна – его подружка.

– Такие огромные! – у малышки загораются от восторга глаза, но она тут же вздыхает. – Мне мама таких не разрешит. Она собаку-то не разрешает. Говорит квартира маленькая.

Я обнимаю её и листаю дальше.

– Не расстраивайся, есть и поменьше обезьянки. Вот это шимпанзе Дони и Мики.

– Как они одеты смешно, – звонко смеётся малышка. – И кушают из тарелки!

– Да, но они жуткие хулиганы. А вот это макаки, жуткие ворюги. Тащат всё, что не приколочено.

– А у нас и воровать нечего, – пожимает плечами малышка и снова поднимает на меня глазки. – Хочу всех, дедушка.

Снова недоверчиво смотрит на меня и добавляет:

– Какой-то ты всё-таки не дедушка совсем.

– Я его сын, – делаю серьёзное лицо и в голове всплывает старая сказка. – Декабрь. Сегодня мой первый день, вот я и пришёл.

Недоверие сменяется на детском личике восторгом:

– Декабрь? – маленькая ладошка вновь касается моей щеки. – Младшенький значит.

– Типа того, – нормально я ребёнку по ушам проехал. Выгонят из команды, буду на утренниках выступать. – Стихи будут?

– Слушай, – малышка снова покашляла и затараторила: Жили-были три китайца – Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони, И еще три китаянки – Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лампомпони. Поженились Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лампомпони. Вот у них родились дети: у Яка с Цыпой – Шах, У Як-Цидрака с Цыпой-Дрыпой – Шах-Шарах, У Як-Цидрак-Цидрони с Цыпо-Дрыпой-Лампопони – Шах-Шарах-Шарони.

Я оторопел:

– Это прямо сериал какой-то. Ну ты даёшь! Это вас в садике такому учат?

– А я в садик не хожу. Болею часто… Не пойдут такие стихи? – расстроилась малышка, и в глазах блеснули слёзы.

– Нет, что ты? – бросился я её утешать. – Я просто думал, что будет что-то про Таню и мячик.

– Вам бы мальчишкам лишь бы мяч гонять, – театрально вздохнула малышка и поправила пижаму не по размеру на плечах.

Что-то мне это напомнило.

– Мяч мы любим гонять, – усмехнулся я и всмотрелся в лицо малышки.

Я не мог её раньше видеть. Но готов дать голову на отсечение – видел.

– Так моя мама говорит, – блеснула малышка белыми зубками. В ряду не хватало парочки, но от этого её улыбка казалась ещё милее.

Так, а кто у нас мама? Я прикусил язык, проглотив вопрос. Как сын Деда Мороза я и так должен всё знать. В том числе, как зовут эту крошку. Но это проще простого:

– А как тебя мама зовёт?

– Маруся? – развела малышка руками. – Ты разве не знаешь.

– Я знаю, что ты Мария, – напустил я на себя серьёзный вид. – А вот как мама тебя зовёт – не знаю.

– Ты тоже можешь звать меня Марусей, – малышка зевнула. – Я для мамы тоже подарок заказала.

– Какой? – опешил я. Про маму я ещё как-то даже не думал. Поперёк горла мне уже эти бабы.

– Мужчину хорошего, – серьёзно взглянула на меня малышка. – Есть фотки?

Я с трудом не расхохотался. Вспомнив про фото нашей футбольной команды, я с честным видом кивнул:

– Есть.

– Можно посмотреть всех?

Рита

Спиной вваливаюсь в кабинет и цежу сквозь зубы:

– Не хожу я на свидания! Счёт выпишу – сами передумаете! И не стучите! У меня ребёнок спит, – закрываю дверь, чуть не прищемив Коляну нос, поворачиваю с треском ключ в замке и замираю от шороха за спиной.

Показалось?! Поворачиваюсь, как в замедленной съёмке. Сердце стучит в уши, словно цирковой барабанщик в литавры бьёт. Еще чуть-чуть и скажет завтра Люська, как в старом фильме: «Инфаркт микарда! Вот такой рубец!»

Маруся, укутанная в одеяло, спит на руках у Фрола, а он снова листает ленту в телефоне. Лицо дочери безмятежно, щёки разрумянились. От Фрола всегда веет теплом. На всех его дам веет, надо полагать.

– Вам нужно всё время кого-то на руках держать? – Осколки самообладания уже не собрать.

Прислоняюсь спиной к ледяной двери. Холод отрезвляет. Фрол одним пальцем выключает экран и небрежно кидает телефон на диван. Склоняет голову набок и упирается в меня взглядом. Ага, сейчас! Со мной этот номер больше не пройдёт.

– Кто вас сюда впустил?..

Он подносит палец к губам, и я послушно перехожу на шипение:

– Кто вас сюда впустил? – Отлипаю от двери и иду к столу, как начинающий йог по углям.

Фрол молчит, провожая меня взглядом, будто я конь ярморочный.

– Маруся плакала? – спрашиваю твёрдо, как у пациента температуру.

– Наконец-то вопрос по существу, – усмехается Фрол и с нежностью всматривается в личико нашей дочки. – Нет. Не плакала. Мы очень мило провели время. Для неё я Декабрь, сын Деда Мороза.

– Обезьяну просила? – вздыхаю, я.