– Представь, что твои губы – это губы человека, живущего последние минуты на земле, а шея партнера – бокал вина, который он пожелал испить напоследок. – Темные глаза Генри мерцали, отражая свет уличного фонаря за окном. Майкл не мог дышать, не мог шевелиться.

– Это так просто, смотри.

Генри медленно потянулся к шее Майкла, сначала было прикосновение губами, затем бледной кожи коснулся язык. Генри втянул остаток воздуха между плотью друга и своим ртом, отчего Майкл закатил глаза от удовольствия и не смог сдержать стон. Блондин продолжал посасывать небольшой участок шеи, осторожно сокращая и без того крохотное расстояние между их телами. Он держал Майкла в тисках своих рук, крепко, но аккуратно и с уважением. Казалось, это длилось долго, но по факту заняло не больше тридцати секунду. Генри резко отстранился и уставился на Майкла так, словно только что рассказал самую смешную шутку на свете и ждал реакции.

– Я, наверное, не смогу также. – Возвращаясь из дурмана опьянительной нежности, выдавил Майкл, заметив, как постыдно дрогнул голос.

– Ничего сложного. Попробуй, дружище. – Генри произнес это так буднично, точно все друзья этим занимались, не вкладывая и капли эротизма в неловкость ситуации.

– Ладно.

Генри отклонил голову набок, предоставляя Майклу правую сторону шеи, он с интересом следил за тем, как стеснительно друг подается вперед, облизывая пересохшие губы. Майкл втянул воздух и, закрыв глаза, припал к плоти друга детства, стараясь действовать точно, по продемонстрированной ранее инструкции. Генри пах дождем и собой. Запах был чудесным, почти наркотическим. Майкл, не отрываясь от процесса, почувствовал, как кровь приливает к члену. Ему стало страшно, что его нездоровую реакцию раскроют, но он не хотел останавливаться. Парень покусывал и присасывался к Генри с уже нескрываемым возбуждением. Ему казалось, будто он дитя, впервые припавшее к груди матери. Сердцебиение зашкаливало, член стоял колом, но страх быть отвергнутым, если решится пойти дальше, был сильнее!

– Думаю, хватит! – хихикнув, остановил Майкла Генри. – Засос чуть было не перешел в отсос.

Старый добрый Генри Смит вернулся. Черт его побери! 

Блондин вскочил с кровати и принялся одеваться, странно поглядывая на застывшего в растерянности Майкла. Его не смутила страстность друга, скорее он не ожидал такой реакции и теперь глядел на него так, точно затеянный эксперимент показал что-то невообразимое.

– Уже уходишь? – пискляво, жалко вцепившись за надежду на продолжение, спросил Майкл.

– Девичник с ночевкой не мое. – Ухмыльнулся футболист, натягивая ботинки. – Спасибо…эм, за засос!

Генри отсалютовал, приложив два пальца к виску, и уже почти вышел за дверь, когда мысль, пришедшая ему в голову, заставила остановиться. Он снова подошел к кровати и словно зверь поймавший добычу, навис над растерянным Майклом. Пару секунд он просто молчал. Игривая ухмылка не сходила с тонких губ. Затем, он потянулся к шее друга и прикоснулся к тому месту, где краснел свежий засос.

– Кажется, я тебя пометил дружище, ты вроде как теперь мой. – Кривая улыбка сбивала с толку, невозможно было понять, насколько серьезно он говорит. – С днем рождения. Ты же не думал, что я забуду?

Генри рассмеялся и вышел из комнаты, оставив Майкла наедине со взрывом эмоций. Неужели ревность бывшей была лишь поводом прийти? Или Майкл все не так понял и позволил себе влюбиться в друга, с которым у него не было ни единого шанса.

Теперь Майкл и Генри виделись почти каждый день. Как-то, Майкл спросил друга:

– И как, твоя бывшая ревновала?

Генри нахмурился, кажется, сначала вообще не поняв, что тот имеет ввиду, а потом, просеяв, с хитрой улыбочкой ответил:

– Я уже забыл про нее.

Большую часть дня парни сидели в комнате Майкла. Играли в приставку, заказывали горы фастфуда и смотрели любимые фильмы друг друга. Связь между ними крепла и в то же время становилась более непонятной для Майкла. Он сознавал, что влюбился в Генри, хоть и боялся признаться в этом даже себе, но чувства Генри для него были закрыты. В одно мгновение складывалось ощущение, что они просто лучшие друзья, обычные мальчишки без грамма чувственности, в другое Майкл ловил себя на мысли: "Генри смотрит на меня со страстью". Эта недосказанность мучила темноволосого юношу, изводила и причиняла почти физическую боль. Но он до последнего не решался спросить на прямую или сделать первый шаг, поцеловав друга. "Что я потеряю? В лучшем случаи он просто мне вмажет, не велика беда. В худшем… в худшем, я потеряю его навсегда!" На этой мысли Майкл запретил себе думать об открытии чувств. Потерять Генри в тот миг, означало потерять все.

Родители Майкла, конечно же, были против их дружбы, казалось, они против всего, что заставляет его радоваться и ощущать себя живым человеком. Через какое-то время уволили Амелию, сославшись на то, что она не выполняет всех возложенных на нее обязанностей, но дело, конечно же, было в другом. Аннализа почувствовала сразу – как только узнала о связи парней, – здесь что-то большее, нежели обычная дружеская симпатия. Ее это разозлило. И по обыкновению то, что она не понимала, нужно было уничтожить! После увольнения Амелии, последовал запрет на пребывание Генри в их доме.

– Он плохо на тебя влияет, ты совсем не занимаешься, ты перестал читать библию и посещать церковь! – кричала она на сына, в ответ на его просьбы позволить их дружбе с Генри быть.

– Тогда я убегу из дома, я ненавижу тебя, ненавижу все, что ты любишь! – он разрыдался и, швырнув в стену дорогую китайскую вазу, помчался наверх, в свою комнату. Он слышал, как мать разрыдалась за его спиной, но ему было ее не жаль. Ему нравилось слышать истерику женщины, хоть что-то напоминающее эмоции живого человека.

И снова комната. Заточение. Тогда он впервые подумал о самоубийстве, но влюбленность в лучшего друга помогала ему не сдаваться и надеяться на скорую встречу, хоть и пути их были, казалось, разведены навсегда. Он плакал и злился. Еду, что ему приносили, он демонстративно оставлял за дверью. Майкл воевал со всеми, в первую очередь с Аннализой, уже потом с собственной двойственностью. Влюбленность в Генри противостояла заложенным с самого детства "нормам жизни", устаревшим догмам, вбитым в него словно кол в сердце упыря. Злиться на все и всех без причины, стало для него обыденностью, это придавало сил. Если у него до этого и были мысли о собственной одержимости демоном, то в тот момент он был ему рад.

Генри пробрался в дом семьи Майкла после полуночи, когда все уже спали или готовились ко сну. Он воспользовался черным ходом, через кухню и по знакомому пути к комнате друга. Майкл не спал. Когда Генри проскользнул в незапертую дверь, юноша сидел у раскрытого окна и с грустью смотрел куда-то вдаль, не заметив, что теперь не один.

– Я пришел тебя спасти, принцесса. – Подкравшись со спины, прошептал язвительно блондин.

Майкл вскочил от неожиданности и еще какое-то время смотрел в темноту, узнавая друга. Как только до него дошло, он кинулся к Генри на шею, он обнимал его так, будто тот вернулся с войны, на которой должен был погибнуть. Генри был не столь откровенен в ласках, но не отстранял затворника.

– Снова заперт. В этот раз, думаю тебя нужно спасать. – Криво ухмыльнулся блондин.

– Я думал, останусь тут навечно. Ненавижу свою жизнь! – наконец отстраняясь от напряженного тела приятеля, завопил Майкл.

Генри захохотал и поспешно закрыл парню рот ладонью, так напоминая, что они в доме не одни и его присутствие здесь нежелательно. Затем Генри принялся осматривать комнату. Подобрал с пола джинсы, темно синюю толстовку и передал их Майклу.

– Хочешь сбежать?

– Больше всего на свете.

Юноша принялся поспешно натягивать одежду, прерываясь лишь на то, чтобы украдкой взглянуть на лицо своего спасителя. После их отлучения друг от друга, Майкл сердцем чувствовал, Генри придет за ним, единственный кто не бросит. Он ждал его. И теперь, когда это случилось, когда Генри рисковал ради него, уже было неважно, дружба между ними или настоящая любовь. Бежать. Бежать!