– Ты забыл… – в ванную вошла Кейт и замерла, не договорив.

Майкл тут же плюхнулся в воду, стараясь оказаться к девушке спиной, дабы она не заметила его позора. Он тут же откинул голову назад, бессмысленно пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, сосредотачиваясь на приятных ощущения от горячей воды. Прошло несколько минут в тишине, юноша был уверен, прислуга ушла, но еще через минуту он вдруг почувствовал, как над ним кто-то навис, а после ощутил руку, тянущуюся к паху.

"Что мне делать?" вспыхнула мысль в его голове, ее перебило бешено колотящееся сердце. "Немедленно останови ее!" рычало сознание. Но Майкл продолжал сидеть в ванной с раскинутыми по краям руками и откинутой головой.

Девушка нежно обхватила член рукой и играючи начала опускаться то вверх, то вниз. Майкл не смог сдержать стона. Это было божественно! И в то же время дьявольски неправильно, но останавливать Кейт он не хотел. Она продолжила ему дрочить, иногда играя пальцами на яичках. Юноша чувствовал невероятно смешанные эмоции: желание достигнуть пика и стыд за то, что происходит. Кейт ускорила темп и когда он уже подумал, что вот-вот кончит, она сделала то, чего он меньше всего ожидал: девушка приставила палец к его анусу и осторожна начала проникать внутрь. Это было невероятно! Первая, острая боль быстро прошла и по телу от бедер и выше, понеслась дрожь. Кейт ввела палец почти на полную длину и принялась то проникать, то почти до конца вытаскивать его. Майкл извивался на ее руке, словно бес, впервые испробовавший человеческой плоти. Губы его были искусаны в кровь. И когда парень решил, что достиг пика наслаждения, Кейт снова обхватила свободной рукой член Майкла. Она имела его одним пальцем и дрочила другой рукой. Почти в слезах, он кончил через пару секунд. Густая жидкость выстрелила из воды и угодила Кейт прямо на оголенное предплечье.

– Я закрою за собой дверь. – Только и сказала она, покидая тяжело дышащего парня.

Майкл так и лежал, не открывая глаз, ощущая, как отливает неповторимая волна блаженства, и место занимает стыд. Но еще хуже было то, что он понял после неожиданной разрядки. Майкл представлял во время мастурбации святого отца, Фриза, увиденного в первый день приезда в замок. Если демон, вселившийся в Майкла, и существовал в реальности, то сегодня он одержал над ним победу.

Семья Майкла крайне религиозна. Он с раннего детства воспитывался в строгости и страхе перед грехом. Мать Аннализа – холодная пуританка, посещавшая католическую церковь дважды в неделю, не баловала сына нежностью. Ее главной догмой всегда являлись слова: "Чем сложнее нам живется на этом свете, тем лучше будет жизнь на том".

Она искренне верила в то, что люди, существующие в иной парадигме ценностей, не ставящие Бога и душу в центр мироздания, не достойны царствия Божьего и соответственно ее уважения. Однако это не мешало Аннализе не отказывать себе во вполне человеческих, даже порой непристойно – дорогих тратах на себя. Говоря простым языком, наша благочестивая дама была транжиркой. Аннализа любила раскошенную жизнь. Сумки самых известных брендов, пиджаки и юбки (больше остальной одежды, предпочитаемые нашей святошей), украшения и дорогие рестораны. От всего этого великолепия, так презираемой ею мирской жизни, она не могла отказаться. Аннализа не видела для себя противоречия в том, какие ценности она исповедует и деньгах выбрасываемых на ветер во имя роскошной жизни.

Майкл рано понял: заботы от матери ждать не стоит. Она, кажется, намеренно старалась избегать общения с сыном, проводя большую часть времени в ресторанах, посещая благотворительные вечера религиозных собраний и томясь в модных бутиках Лондона, где делала не простой выбор между PRADA и Chanel. Будучи малышом, Майкл не понимал что эта женщина его мать. Это слово, конечно, произносилось, ему указывали на строгую женщину, именуя ее главным термином в жизни любого ребенка, но внутренне он этого не ощущал. Год за годом пропасть между родителем и чадом неумолимо росла. Обращаясь к ней за советом, лаской, столь необходимой юному созданию, Майкл неизменно получал в ответ цитату из библии или безучастие. Его воспитывали нянечки, прислуга, близкие и дальние друзья семейства, поэтому падение по наклонной было почти предначертано судьбой. И так, к пятнадцати годам, исключенный к тому времени уже из двух образцово показательных школ с религиозным уклоном, Майкл оказался один на один с собой. В шикарном доме с прислугой и полным отсутствием контроля. Аннализа была занята Богом и собой, ей было невдомек, что сын ступил на безвозвратную тропу дозволенности, а значит в ее понимании – грехопадения.

"Одержимость" Майкла, как ее впоследствии будут называть, началась именно с Генри Смита. Мысли о сексе, шутки в каталитической церкви касающиеся гомосексуальности, частая мастурбация, все это было лишь естественным путем взросления, который Майкл и сам осознавал, но вот появления Генри в его жизни, в Лондонском особняке, перевернуло все с ног на голову.

В тот год в их доме работала женщина по имени Амелия Смит, она отвечала за поставку продуктов и готовку. У нее был сын Генри, в детстве он частенько оставался у матери на работе, и они много времени проводили с Майклом, играя и дурачась. Но затем Генри переехал к отцу, с которым у Амелии сложились не простые отношения после развода. И так, наши герои не виделись больше десяти лет. Их встреча состоялась под рождество, когда большая часть обслуживающего персонала проводила время  со своими семьями, а мать и отец Майкла, как всегда, отсутствовали.

Амелия собиралась отмечать рождество в доме, где работала, она всегда была добра к Майклу, хоть и держала вынужденную дистанцию из-за занимаемого положения. Думается, женщина жалела всеми брошенного черноволосого юношу, недавно исключенного из школы и готовящегося к переходу на домашнее обучение. Она весь день делала покупки, крутилась на кухне и лишь ближе к вечеру обратилась к Майклу с вопросом, не будет ли он против, если к ним присоединится ее сын Генри, недавно вернувшийся в Лондон от отца. Майклу было все равно. Он не ощущал праздничного настроения и планировал, поужинав, уйти в свою комнату пораньше. Когда наступило время спуститься за стол и разделить трапезу с Амелией и Генри, Майкл находился в поникшем настроении. Его уже больше недели после исключения одолевали тяжелые думы; мать гневалась и угрожала ему строгим католическим институтом для трудных подростков далеко от Лондона. Отец по обыкновению не проявлял заботы. Жизнь стала казаться унылой и безнадежно пустой. Майкл не чувствовал себя нужным для этого мира.

И вот, в рождественский вечер, он спускается в столовую и видит повзрослевшего друга детства, превратившегося из тучного малыша в статного юношу с широкими плечами. Перед его взором предстает темноглазый блондин с высокими скулами и чуть проступившим пушком на щеках. Генри сидит над тарелкой с ужином, и серебряная вилка кажется нелепой в его больших красивых руках.

Это было столкновением воспоминаний о детской дружбе и новым, взрослым трепетом. Генри больше не был абстрактным персонажем, с которым когда-то Майкл играл в игрушки, теперь они оба были юношами. И это осознание взросления и естественного желания пугало Майкла, но так же и чертовски манило. Он поприветствовал мать и сына и присоединился к трапезе. Ужин шел своим ходом. Они говорили немного, темы были поверхностными и светскими. Амелия хвалилась достижениями Генри в футболе, а он в свою очередь предпочитал помалкивать, иногда бесшумно посмеиваясь нарочито – хвалебным речам матери. Майкл сразу догадался: Генри совсем не такой паинька, как хотела показать Амелия. Чего стоил один только свежий шрам над правой бровью, нелепо скрываемый под пластырем. У юноши явно был сложный характер, и сдерживало его от естественных проявлений одна только мать, сидящая по правую руку. Майклу было страшно и одновременно интересно находиться с Генри за одним столом, он не мог поверить, что друг детства стал чужаком, опасным и притягательным одновременно.