– Должна сказать, шумоизоляция – одно из лучших свойств той железяки, – мрачно похвалила сантехнику Лиля, бессильно опускаясь на указанный ей стул по левую руку от старшего хозяина дома. – Мег’си фор юзд унзэрэ аппарата. Трижды.

– А должна была сказать один раз и на русском, – удивлённо протянул, почёсывая подбородок, мужчина. – Что же, разреши поинтересоваться, ты с ней сделала?

– Примерно то же, что она со мной, – нехотя отозвалась девушка, вспоминая свою бессильную ярость против куска стали и сладостный момент мщения, когда ей неожиданно попалась на глаза сенсорная панель управления.

– Что ж, выходит, придётся ещё раз побеспокоить мастера… Ну, это уже мои заботы.

Когда принесли блюда, Лиля растерялась. Исподтишка следивший за племянницей Максим Алексеевич едва мог сдержать улыбку, видя, как девушка ест. Словно птичка – поклевала зёрен, попила водички – и всё, сыта. Сам он никогда не мог есть мало и приписал отсутствие у неё аппетита новой обстановке и более богатым яствам.

Но и в следующие дни, и после суда, окончательно определившего судьбу девушки, повторялось то же самое: она практически ничего не ела и спала намного меньше, чем это было, по мнению дяди, необходимо – всего по пять-шесть часов в сутки. Конечно, цвет лица Лили становился здоровее, и пропадала бледность, портящая так много обещавшее личико девушки, но всё же мужчину настораживали эти её привычки и другая, более весомая. Привычка сильно выражаться. Последней каплей в чаше терпения Максима Алексеевича стал званый ужин, куда был приглашён Даниил, его лучший друг, со своей женой и тремя детьми на несколько лет младше Лили. Уезжая, дети наперебой хвастались полученными знаниями и пополнениями в лексиконе.

– Не научишься сдерживаться сама, приглашу сюда племянника своей покойницы-жены. Вот уж кто быстро тебя отучит, – шутливо пригрозил дядя и вдруг подозрительно надолго замолчал.

– Ой, не к добру… – шепнула себе под нос девушка и исподлобья взглянула на отложившего книгу Максима Алексеевича. Они сидели в библиотеке – единственном месте, где его племяннице не на что было отвлекаться. Лиля вполне искренне старалась сосредоточиться на прочтении учебников по фармакологии и авиастроению, подсунутых на досуге дядей со словами о том, насколько важно юным красавицам всесторонне развиваться, но то и дело горестно вздыхала, а если уж не понимала чего-либо, так высказывалась об этом вслух и достаточно громко. Иными словами, нецензурная брань была фоном на протяжении чтения от первого к последнему слову каждой новой главы. На некоторое время её дядя даже перестал понимать, кто из них чему учится, поскольку его словарный запас был пополнен десятками самых неожиданных производных и несколькими новыми отглагольными прилагательными. Впрочем, он был рад этому уроку не многим более, чем Лиля, уяснившая для себя, что одним лишь раскачиванием крыла самолёта с амплитудой примерно в метр вполне можно вызвать не только охрану аэропорта, но и истерику и инфаркты несведущих пассажиров.

– А ведь действительно, отчего я раньше не принял его к сведению? Он ведь такой славный и умный мальчик… Ну, разумеется, – обращаясь не то к племяннице, не то к торшеру за её спиной, быстро проговорил вдруг мужчина и просветлел, – как же я мог о нём позабыть? Да и многие другие отказались…

Смоделировав в голове план действий, дядя вскочил с дивана и стал шагами замерять длину библиотеки. В конце концов, придя к какому-то заключению, одному ему известному, он вскинул голову и с улыбкой объявил:

– Я нашёл тебе замечательного учителя и тренера! Осталось выяснить, где он, и согласится ли… Но нет, право, я уверен, что он согласится, вопрос только лишь во времени: если он сейчас опять где-нибудь в Самоа или Марокко, его будет гораздо труднее выловить. Всё, я отлучусь ненадолго! Будь здесь!

Пушечным ядром вылетев из дверей, он вскоре стал вне зоны досягаемости наедине с одним из наиболее страшных и полезных изобретений человечества. В своей комнате с мобильным телефоном. Недоумевающая девушка вновь обернулась к книге, на обложке которой красовались лишь два понятных ей слова – «для чайников». Изогнув бровь, она уставилась в текст, не стремясь его прочитать, и задалась вопросом: а такой ли плохой была её рутинная жизнь в детском доме, как она всегда об этом думала?

Максим Алексеевич вернулся в библиотеку окрылённый и с сияющими глазами спустя два часа с тех пор, как её покинул. Его племянница к тому моменту научилась мастерски имитировать усердное изучение журнальных статьей, читая их через две строчки, и почти каллиграфическим почерком исписала гадостями поля уже пятидесяти восьми страниц доклада о суровой жизни прямокрылых в Заполярье.

– А как же учебники и пособия? – на секунду нахмурился мужчина.

– В костёр Святой Инквизиции, и дело с концом, – мгновенно отозвалась Лиля.

– Ни в коем случае. Возвращение в мракобесное Средневековье нисколько не преумножит твой багаж знаний, только сильнее извратит твоё представление о жизни и мире. Впрочем, подобные высказывания обсудим позднее, – отмахнулся Максим Алексеевич и вернулся к самому благоприятному расположению духа, на какое только был способен. – Он уже завтра готов быть здесь и намерен провести в городе весь осенний и зимний сезоны! Какое невероятное везение, а ведь его могло занести куда угодно! Только вообрази себе, если бы не его брат… Ещё пара подобных совпадений и, право, я с готовностью признаю себя фаталистом. Впрочем, сейчас не о том. Он прибудет к нам завтра. Хм, стоит, пожалуй, предложить ему переезд. Не побуждать же его к бесконечным поездкам из города…

– Что хоть за мужик-то? – попыталась оборвать излияния радости девушка. Лицо её мрачнело всё сильнее.

– Чудеснейший человек.

– А если не в двух словах?

– Лучший из известных мне молодых людей.

– Ни разу не пояснил.

Мужчина вздохнул и, умерив свои восторги, начал перечисление всех достоинств того, кого только что буквально нанял. Среди них не было только умения управлять ракетой и готовить шашлык из дождевых червей. Досадные, на взгляд Лили, упущения.

– А если я вдруг почувствую себя полной дурой и откажусь от занятий с ним? – уныло поинтересовалась девушка.

– Об этом не может быть и речи. Будь уверена, ты даже не заметишь ничего, он так обходителен и чуток, что…

– Почему нельзя найти нормальных учителей?

– Во-первых, нельзя обвинить меня в том, что я не пытался. Лучшие из известных мне и моим друзьям педагогов, как выяснилось в ходе переговоров, уже слишком хорошо наслышаны о твоих подвигах и наотрез отказались, хотя плату я предлагал троекратную. Я бы потешил твоё самолюбие, предположив, что всему причиной злые языки и скромный круг лиц, чьё образование стоит внимания, но лгать не стану. Тебе банально стоило задуматься о своей репутации прежде. Наконец, во-вторых, ради чего мне мучить себя дальнейшими поисками, коль он не возражает? Этот юноша сообразителен и сведущ в нескольких областях. Он в силах заменить десять человек, а это положительно скажется и на нашем бюджете, и на твоих знаниях, и даже на твоей свободе действий, коей ты так дорожишь. Не гляди на меня, будто не понимаешь. Не догадываешься? Так и быть, поясню: нескольким людям будет ещё сложнее найти к тебе подход, им придётся составлять расписание, согласно которому каждый будет обязан прийти в определённое время и постараться объяснить материал до того, как тебе надоест слушать и ты решишь сбежать, следующему в этом случае придётся пожертвовать отведённым на учёбу временем, чтобы тебя отыскать и вернуть… К чему все эти сложности? Я ознакомился более детально с твоим делом, чем ты того хотела бы, моя дорогая, и прекрасно осведомлён о твоих способностях увиливать от людей и обучения. Я не питаю надежд, что ты согласишься получить образование выше уровня седьмого класса. В нашей – позволю себе высказаться резче – дыре оно и не нужно. В будущем при управлении наследством для обеспеченной жизни тебе будет вполне достаточно понимания причин и следствий. Однако мне бы очень хотелось, чтобы ты была достаточно эрудирована и образована, дабы не посрамить память своей родни. А этого достичь можно и без привлечения посторонних лиц. Фирштейнден? Унд ецт лис эс.