Потому что я, кажется, в тебя влюбился. Этого он вслух не сказал, прикусил язык в последний момент.

В детстве Дин Винчестер обладал очень беспокойной натурой, которая постоянно влекла его на улицу и заставляла регулярно нарываться на драки не только со сверстниками, но и с мальчишками постарше. Бывало, что он приходил домой в ссадинах и глубоких царапинах. Уже через несколько часов они покрывались заскорузлой корочкой спекшейся крови, и она крепко держалась за ранку, пока под ней не нарастет новая кожа. Потом край корочки задирался, цеплялся за одежду, и Дин тот час начинал обрывать за него мешающую бляшку. Под ней он всегда обнаруживал розоватый слой молодой кожи. От каждого прикосновения его пощипывало, и вместе с тем появлялось приятное чувство обновления. Сейчас он испытывал то же самое, но не на теле, а в душе. Чувство к Сэму, в котором Дин нашел в себе силы признаться, закрывало в нем некую пустоту, таившуюся под запекшейся корочкой черствости, образовавшейся еще в детстве. В детстве – лишенном любви матери и необходимости заботиться о ком-то, кроме себя. Как будто Сэм показал ему, что может быть по-другому, сломил решетку, которая отделяла не только темные инстинкты, но и любовь.

*

Они вдруг обнаружили, что снова легко понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда, как будто мыслили на одной волне, и не обязательно было произносить какие-то слова, чтобы общаться. Удивительное взаимопонимание, установившееся между ними после долгих дней страха, привнесло в их странные отношения привкус не только новизны, но и уверенности. Вот есть человек, которому я могу доверять, несмотря ни на что в прошлом, думал каждый из них, и в душе распускалась чудесным цветком теплота присутствия рядом кого-то близкого.

Дин попытался вызволить Сэма из камеры, уговорив судью Тернера на досрочное освобождение, но получил отказ.

- Пусть досидит, - сказал судья, - Ему все равно, а нашим будет урок.

Если бы это был кто-нибудь другой, а не Сэм, Дин был бы согласен, тем более, что отсидку Сэму он устроил сам. Но с тех пор слишком много всего переменилось, к тому же чувство вины продолжало подгрызать Дина изнутри, и он расстроился сильнее, чем мог бы, будь это не Сэм.

Вечером он взял упаковку пива, заказал у Люси большой пакет еды на вынос и отправился в Каталажку.

Сэму изрядно полегчало. Жар ушел, оставив после себя слабость, но сознание больше не затуманивалось другими вариантами реальности. Сэм различал, где явь, а где бред, и больше не представлял, будто Дин пришел его убить.

- Получилось? – спросил он в первую очередь, когда Дин устроился на койке и разложил принесенные дары.

Видимо, на лице Дина нарисовалось столь явное разочарование, что отвечать ему и не потребовалось. Сэм сник и несколько минут подавленно молчал, но потом вымученно улыбнулся.

- Это ничего. Мне уже недолго осталось. Да и идти все равно некуда.

Дин вынул из упаковки банку пива, отжал ключ и протянул ему. Вторую взял себе. Из пакета достал коробку с картошкой фри. Был один вопрос, который он очень хотел для себя прояснить, но никак не решался задать. Боялся, что Сэма это оттолкнет, и все начнется сначала. Снова придется завоевывать его доверие, а сделать это во второй раз будет труднее. То, что Сэм сейчас нормально к нему относился, после всего, что Дин натворил, пока был не в себе, и так было слишком похоже на чудо. И он решил, что момент, конечно, подходящий, но пока рано. Если разговор вывернул на нужную тему один раз, то вывернет и второй, и вот тогда он своего не упустит. Дин Винчестер имел огромный запас терпения, и умел ждать.

Они пили пиво, ели картошку с соусом и болтали обо всем на свете. Дин только диву давался от того, что Сэм, ребенок приютского образования, весьма далекого от среднего уровня, знает на порядок больше его самого, всю жизнь проучившегося в школе Энджелхоула, а она была не из плохих. Знания легко вливались в голову Дина, но так же легко покидали ее, как только необходимость в них отпадала. Сэм же, казалось, представлял собой пустой сосуд, в который знания вливались в неограниченном количестве и оставались там навсегда. Он отлично помнил все книги, прочитанные по английской литературе, все посмотренные фильмы, и многое другое. Он брался рассказывать какие-то моменты из американской истории, и Дин слушал, развесив уши и отвалив челюсть, настолько это было увлекательно. А больше всего его поражало то, что при отличной памяти и обширности знаний, Сэм оказался никому не нужен. Оказавшись во взрослой жизни, он плавал на социальном дне, и подняться оттуда ему удавалось крайне невысоко.

Где-то за полночь, когда все банки из упаковки оказалась пустыми и смятыми, Сэм вдруг сам заговорил о том, о чем Дин все никак не мог рискнуть его спросить напрямую. Он все же был копом и время от времени вставлял наводящие вопросы, но Сэм каждый раз изящно их игнорировал. И вдруг начал открываться сам. Был ли виной тому алкоголь, или редкая возможность рассказать о себе, потому что нашелся внимательный слушатель, но как-то так получилось, что последний барьер недоверия был разрушен.

- Мне было полгода, когда мама погибла, - голос звучал глухо, и иногда между фразами Сэм делал длинные паузы, но Дин его не торопил, - Мы тогда жили в Лоуренсе, в Канзасе. Ночью в моей детской начался пожар. Меня вытащили наружу, а мама так и осталась в доме. Я до сих пор не знаю, почему так вышло. Кто меня спас? Почему он не спас маму? Я был слишком маленьким, чтобы хоть что-то понимать или помнить. Мне рассказали… потом. Приехали пожарные, потушили дом и нашли маму. Почему-то она так и лежала рядом с моей кроваткой. От дома ничего не осталось. Никаких других родственников у нас не было, и меня сразу забрали в приют.

- А отец? – осторожно спросил Дин.

- Отца у меня никогда не было. То есть биологически он, конечно, был, но я его никогда не видел. Даже имени не знаю. Кэмпбелл я по маме, это ее фамилия. Так что они, наверное, даже не были женаты. Знаешь, как это бывает: беременность, и папаша ребенка тут же исчезает. Я хотел его разыскать, но без имени это оказалось невозможно. Думаю, что он даже не знал обо мне. Что я родился. Если бы знал, то, наверное, забрал бы меня. По крайней мере, я хочу в это верить. Может быть, у меня даже были бы братья и сестры. Знаешь, Дин, я всю жизнь мечтал о том, чтобы у меня был старший брат, который бы меня защищал. Присматривал бы за мной.

Все это было настолько созвучно собственным мысли и тайным желаниям Дина, что он почти перестал дышать. Разве бывает так, когда кто-то там наверху слышит твои мысли и посылает тебе кого-то, кто мыслит на той же волне? Ведь нет. Или бывает?

В шесть месяцев Сэм Кэмпбелл угодил в жернова системы усыновления, из которых вырвался только с наступлением совершеннолетия. С самого нежного возраста он был красивым мальчиком, и желающих принять его в семью было хоть отбавляй. Одна загвоздка: через месяц-другой его возвращали обратно с жалобами на то, что родные дети его не принимают. Или кот все норовит его придушить. Или он просто странный, и от него у приемных родителей мурашки по коже. До года он сменил три приемные семьи, и каждый раз возвращался в приют Лоуренса. После этого директор решил, что нечего травмировать его лишний раз, и начал выбирать приемные семьи более придирчиво.

- Потом были Миллеры, - рассказывал Сэм, - И мне снова не повезло. Их родной сын Макс оказался шизофреником и прирезал всю семейку. Говорил, что они над ним издевались. Меня не тронул, говорил, что боится. Он был моим ровесником. Нам было по десять.

Приемные семьи жили не только в Канзасе, но и в других штатах, так что Сэму пришлось помотаться по стране.

- Больше всего я хотел жить где-нибудь на одном месте. Мне было все равно, где, лишь бы не переезжать, не идти в новую школу, не пытаться понравиться новым людям. Но ничего не получалось. Я им не нравился. Бог знает, почему.

К четырнадцати годам Сэм настолько устал от круговорота, что решил – с него хватит. Ни опека, ни усыновление не были возможны без его согласия, и он решил, что теперь он сам по себе.