Между салатом и такос Дин пожаловался на административные передряги, в очередной раз свалившиеся на его голову. Джон ему посочувствовал и велел не ныть, а взять задницу в горсть и решить все быстро и с минимальными потерями.

- Да, сэр, - Дин отсалютовал ему бутылкой и сделал большой глоток.

- Кстати, Дин, - как бы между прочим начал Джон, - До меня дошли слухи, что наша Каталажка лишилась девственности?

И вот тут-то Дин про все и вспомнил. И его тут же накрыло эмоциями, которые он благополучно задвинул на самый край сознания руганью со слесарем.

- Да, точно – медленно ответил он, - Сидит у нас один.

- Кто такой?

- Чужак. Приехал в октябре якобы ратушу посмотреть, но что-то застрял. Я его пытался выставить, но он вернулся и окопался у Бобби Сингера.

Джон хмыкнул.

- Бобби любит фриков. Всю жизнь всякую дрянь в дом тащил.

- Да Сэм вроде сначала был ничего. Бобби его пристроил в заведение Люси, жратву разносить.

- Ну, а потом что? За что ты его закрыл?

- Да он в «Пинте» деньги с бильярдистами не поделил, вот они и разодрались в клочья. К тому же, проявил неуважение к лицам, обличенным властью. В моем лице.

В нейтральной формулировке Джон легко разглядел зерно претензии.

- Послал тебя, что ли?

- Ага.

- И ты его за это в Каталажку?

- Ага.

Дин хотел спросить, не помнит ли отец семью Кэмпбеллов, в которой как раз ожидалось прибавление, когда они уезжали, но вовремя остановил себя. Джон только выправился, и Дин опасался, что расспросы закончатся очередным запоем. Решил, что лучше как-нибудь потом, когда настанет более благоприятный момент. Правда, бог его знает, когда это случится.

- А сам-то что думаешь? – продолжал допытываться Джон, но Дин уже отвлекся от линии разговора.

- О чем?

- Про парня этого.

Дин пожал плечами.

- Парень как парень.

Джон продолжал терзать такос, и Дин обратил внимание, что столовый нож даже мягкое мясо и тонкую пропитанную лепешку резал неохотно, скорее проминал и рвал. Мысленно он сделал себе отметку, что надо бы собрать все ножи и наточить. И тарелки новые купить, края тех, что стояли сейчас на столе, были щербатыми. До сих пор Дин не задумывался о таких вещах. Гостей у них не бывало, а ему было все равно, с чего есть. Но сейчас вид сколовшейся керамики резанул по сознанию. И снова дала о себе знать давняя боль о потерянной матери.

- Темнишь, Дин. Он тебя чем-то зацепил.

Снова пришлось возвращаться к разговору усилием воли.

- С чего ты взял?

Джон хмыкнул.

- С того, что я не слепой. Сколько он у тебя уже сидит?

Дин завис, не донеся вилку до рта. По всему выходило, что Сэм сидел недели три, а до этого Дин его пас месяца полтора. А ощущение было, что целая вечность прошла с того момента, как он подобрал чужака на подъезде к городу.

- Слухи дошли, - снова неопределенно сказал Джон, - Люди говорят, что ты с него глаз не спускаешь. Лгут?

- Нет, - Дин покачал головой, - Не лгут. Так на то я и шериф, чтобы с чужака глаз не спускать.

Он перевел все в шутку, но на самом деле напрягся. Как он и опасался, слухи пошли по городу и заползали в каждый дом. Оставалось только надеяться, что никто пока не додумался до того, как далеко зашли их отношения с Сэмом на самом деле.

- Я очень тебя люблю, сынок, - сказал вдруг Джон, словно продолжая какие-то свои мысли, - И я никогда тебя не брошу, что бы ты не натворил. Ты только будь осторожней.

Такие моменты, когда из-под маски угрюмости, которую постоянно носил Джон Винчестер, вдруг просачивалось наружу тепло, бывали очень редко. И каждый раз Дин чувствовал себя мальчишкой, который внезапно понял, что родительская любовь существует на самом деле.

- Послушай, отец, - решился он, - Я все хотел спросить…

Но Джон его перебил.

- Не надо, сынок. Я знаю, ты хочешь спросить про маму. Но не надо, ладно? Как-нибудь я сам все тебе расскажу.

*

Весь следующий день Дин провел в переговорах, выбивая из мэрии деньги на ремонт системы отопления. В управление он явился только к вечеру и ему тут же доложили, что заключенный весь день отказывался от еды. Дин, и без того пребывавший на взводе после общения с отцами Энджелхоула, взъярился еще больше. Похоже было, что Сэм нашел новый способ есть достать.

Он пришел в Каталажку, чтобы лично разобраться, в чем там дело, и обнаружил Сэма лежащим на койке. Он был в куртке и сверху накрылся одеялом. Дин начал с места в карьер.

- Сэмми, что за фигня?

Ответа не было. Внутренним чутьем, которое невозможно было заглушить никакими эмоциями, Дин почуял неладное.

- Эй, Сэм…

Он зашевелился и пробормотал что-то невнятное. Дин отпер дверь и вошел внутрь. Тронул Сэма за плечо. Сэм приподнял голову, и Дин увидел сухие воспаленные глаза, смотревшие слегка расфокусировано и куда-то сквозь него.

- Что с тобой?

- Дин… что-то мне нехорошо…

Голос звучал сипло. Едва выдохнув всего четыре слова, Сэм зашелся в надсадном кашле. Дин пощупал его лоб и сразу понял, почему Сэм не ел весь день.

- Да ты весь горишь.

Очевидно было, что холодный душ сделал свое дело, а проблемы с отоплением его только усугубили. Сэм заболел.

========== 10 ==========

Все переменилось. Сэм с трудом воспринимал реальность, замуаренную жаром и ломотой во всем теле, но чувствовал – все стало не так.

Его оставили в камере по той простой причине, что никто не знал, что с ним делать. Он знал, что Дин пытался договориться, чтобы перевезти его в больницу, но там отказались принимать заключенного, а в управлении отдельного помещения для него не нашлось. Да и болен он был не настолько сильно, чтобы ему требовалось круглосуточное наблюдение. Штатный врач управления, которого пригласил Дин, осмотрел его, оставил подробную инструкцию и отбыл. Дин вышел следом за ним, и Сэм видел, как он продолжал о чем-то спрашивать все время, пока они находились в поле его зрения. Потом услышал, как хлопнула дверь, и остался наконец-то один. Он был этому рад. Рад тому, что его оставили в покое, и Винчестер не вернулся, чтобы снова его доставать.

Следующие три дня прошли как в тумане. Сэм знал за собой такую особенность. Каждая болезнь начиналась с жара, бреда и боли, которые продолжались три-четыре дня. Зато потом температура резко спадала, и он продолжал отлеживаться, мучаясь только от кашля и слабости. Но эти три дня…

Он потерял счет времени. Глаза постоянно слезились, и мир выглядел размытым и серым, когда Сэм приходил в себя достаточно, чтобы его различать. Краски почти исчезли, оставив вместо себя ровный серый свет. Сэм открывал глаза, обводил камеру туманным взглядом и снова погружался внутрь себя. Иногда ему казалось, что он снова маленький мальчик, живущий в приюте, где никому не было до него дела. Ему очень хотелось пить, и он пытался позвать на помощь, но задыхался от кашля. От обезвоживания язык распух и превратился в наждачку. Сэм страдал от жажды и думал, что, наверное, умрет прямо здесь, а никто даже и не заметит. От жалости к себе перехватывало горло. От усилия дотянуться до стакана с водой кружилась голова. Каждый поход в туалет, в другой угол камеры превращался в непосильную задачу. Сэм сползал с койки и брел, держась за стену, мысленно разбивая достижение цели на минимальные усилия – сделать один шаг, потом еще один, не упасть от слабости, и еще один шаг.

От слабости тела появилась слабость духа. Не сумев в очередной раз напиться, Сэм думал, что вот сейчас для него на самом деле все кончено. Горло сжималось в болезненном спазме, а на глаза накатывали слезы. Он их не замечал.

Иногда, приходя в себя, он видел рядом Дина. Винчестер сидел на стуле и держал его за руку. Сэм видел на его коленях раскрытую книгу и с удивлением узнал по обложке Сэлинджера. Дин реагировал чутко, мгновенно отрывался от чтения и спрашивал, заглядывая в глаза:

- Как ты себя чувствуешь?

Но Сэму хватало сил только на то, чтобы попросить воды. Дин подносил стакан к его губам и поил, поддерживая голову. Он был единственным, кто приходил. Сэм думал, что бредит. В последнее время Дин приходил только для того, чтобы мучить его, поэтому его заботливость и сострадание внушали Сэму едва ли не больший страх, чем тот, что он испытывал, просыпаясь ночью от звонких щелчков подковок. Но прохладная влага вливалась в горло, остужала разгоряченные кашлем легкие и приносила с собой облегчение. И Сэм начинал сомневаться, Дин только ли его галлюцинация.