А сестрица – брысь! вон. А попровизор подошёл да не будь дурак и взял её за руку.

А Волександра стояла ни мертва, а жива. А Василиск был в Ельце, на суде, позаседателем. А старухи-видьмы спали! А и встала ночь, как день, и встала ночь, как стоокий, стоцветный день. И пропала Волександра-жена и победил бес-попровизор.

А в итоге августа некакого дня-нощи зачался рабёнок вороной, бес не бес, но и не андел. А чрез девять законных тридцатников²³ в красной гостиной лежала Волександра у стены, как войдешь с полисадника, направо²⁴. У стены, где пятны. И кричала так, что, кусая трубку, чертыхался, материл и скрипел зубами и молился Василиск у себя в горнице, а в кухне пищали мыши и стучали зубами в пол – крысы. И тараканы в щели улезли со страху. И были с Волександрой Волександра Васильна, акушорка, тёзка её²⁵, и ещщо бабка Анниканорна из богодельни²⁶, сподрушния ей. И дохтур Ворнольд²⁷ два раза приезжал-уезжал. Было готово шенпанское на льде, бокал стоял, для поддержки сердешной и духания. И разостлан плат с гробгосподня и ещщо плат с гроба великомученика Пантилимона. И в аптеке сам Кицнер приготовил свежий мохус²⁸ на случай серьоза в положении. И в седьми церквах, восьмом монастире, при открытых царских, шёл молебен о здравии и об облегченьи родов. И аз, грешный иеромонах, зна о сем факте, не молился, а сидя в келии, думал горькую думу, как мудрец, но не посторонний и хладный сему мышлитель, ибо знал Волександру, и зная, терзался песнями её, игрой, ликом её терзался и терпел, иноческого ради чина. И молча перелистывал Четью-Минею в пергаменте, иногда углубляясь зором в страницу, сопоставляя и укрепляясь сравнениями мучениц святых и долготерпящих зело.

Но вот, в полдень, семнадцатого маия, после мошуса и шенпансково, при Ворнольде и Волександрвасильне и Никаноровне и Надеше-шкилетной²⁹, явилось дитё вороное на свет – и зарало благим ором-матом. И отстрадалась мать и уснула. А сын принят был акушоркой на руки и обрезана пуповина и спелёнут бысть, громадная голова, чёрные волосы, мужеска пола молоденец, Тимка впослетствие, ворон и лебедь тяпкатаньский чёрный³⁰.

И кричал грай в полисаднике, цвели ландуши, жасмин и райское яблочко и земчужное дерево. И полил дождь и загромыхала первая поздняя гроза и град пробарабанил по стёклам. Притом мерой с голубиное яицо. И играла музыка: проходил в лагеря шацкой резервной б’атальон³¹, стоявший в Тяпкотани <так!>.

А вечером, трактир полный до нужников, гудел безплатным народом: Василиск поил даром слободы и город. Шёл дым столбом, от зе́ми и до́низу. И три дня – два даровых – пили слободы, город, и, опившись, выбросили в смерть десять пияниц – их свезли в покоиницкую часовню, на вскрытие – властей повеление.

И в эти три дня на выгоне разъярился кулашный бой – и тут убили на смерть кузнеца, Максима и подростка Малахова, сына ямщика отчаянного и любимца. И пили власти вреддержащие; от исправника до стражников и десятских три дня шенпанское и Чудилинские пития: вотку, стасорокотравник на чортекаком бесьем спирте, Шешковском адовом. Пил город, слободы и округа – кабаки Чудилинские личные: сто шестьдесят штук патентов!!

Щёт

Майя 22 18… году

Вотки столовой белой – 40 в.

Ещё вотки – 40 в.

Вотки тоже – 40 в.

Виноградново чихорныво – 60 в.

Ещё вина – 40 в.

Шенпансково, аи, – 25 дюжин

Ещё аи – 25 дюжин

Конияку Шустова – 5 вёдер

Коньяку Поповой – 1 ведро

Вотки Поповки – 20 вёдер

Ещё вотки то же – 20 вёдер

Ещё нашей – 60 вёдер

Пива – 70 вёдер

Ещё – 40 вёдер

И ещё Карнеева – 82 ведра

Мёду – 60 вёдер

Напиток Великороссийский – 150 бутылок

Ланинской, разной – 50 бутылок

Зельдерской – 60 бутылок

Браги – 4 бочки

Квасу – 20 бочек

Старший прикасчик Гавриил Панов

Прикащик винной Иван Прусаков

Прикащик склада Василий Стрельников

Мяса бычьево – 2 туши

Баранины – 20 пудов

Солонины – 15 пудов

Печонки – 17 пудов

Огурцов – 5 бочек

Грибов – 3 бочк.

Телятины – 3 туши

Свиней – 7 туш

Рыбы осетрины – 2 пуда

Белуги – 4 пуда

Поросят – 5

Курицев – 17

Петухов – 8

Муки крупчатки – 25 пудов

–“– оржаной – 70 пудов

Всего прочиво – 13 п. 25 ф.

Так отпраздновал рождение сына-несына³², наследника невпрок, а впустую, богатей, именитый дом-додом-трактир Чудилина и сам Василиск содомочадцы.

Потом, чрез года и годины лет, зим, вёсен, осеней доехал поезд-додом и путина³³ Волександры Васильевны, до станции назначения: Смерть. Года её путины были прямо страницы Четьи-Минеи: мученьчества и страданий, метаний и боли, болей при любви огненной, греховной люботы срамной при чужачестве её дому-додому, чужести до конца с начала.

И вот, в августе, пред осенней Казанской настал день – конец путины. Пред тем двугодье полуслепоты, мук бесива плоти, тащащейся куда? неизвестно, и осенняя во все поры года, одинокость: чужачка, блядь, воровка, жидово блядюга!³⁴

А жидово блядюга умирала дай бог всякой болярине, иль праведнице: за год – пособоровалась, за месяц – сопричастилась святых таин, попрощалась со всем домом – въявь и со всем городом и миром втайне. Позвала противного мужа, нелюбимого извеку, убивца своего, взявшего – всё и не давшего ничего, кроме додома и дурной болезни – и простилась. А разговор, в останное, был такой:

– Вася, умираю, прости мне всё. – Ну, ну, тьфу, тьфу, ты чево? чево ты? (сморк) – Вася, ты не женись в третий³⁵, не бери мачеху Тиме, ты няню не сгони до поры, ты его не обидь – я тебе вымолю на том свете у бога у богородицы – все твои грехи отмалю. – Ну, ну, ну, тьфу, тьфу, – ты чево? Чево, глупая, ещщо неизвестно, може не помрёшь, дохтура не пустють – и я тибе мази дам на ночь тибе Марья натреть – ты не робеи! Я-то здесь! Я-то что? Прохфессороф… из… Москвы (сморк). Я разве (сморк) Сашь, а? Яя, чито… (плачет). – Вася, ты не плачь, Вася, я ведь тебя любила и сейчас жалею, ты ведь хороший Вася… он…тот…. – Ну, ну, ну, Саша, ннн – а, ццццзддрр!! (скрыпит, рыдает).

– Вася, поклянись, целуй крест. – Он широко обмахнул себя крестом и её. Взял крест у ней на шее и целовал жадно.

А потом встал и изышел к себе, плакать – одиноко.

Консилиум: Варнольд, Обернацкий, Казанский³⁶ из Друбетчины³⁷ – и профессор-внушитель из Москвы – Авессалимо³⁸, который до того девку у нас лежачку десятилетнию – поднял. Не пожалел Чудилин мошны – полтысячи обошлось. Ещё военный – Оденоносцев³⁹. Фершала: Стуржин, знаменитый, на прощанье. Старший из больницки – Фёдорникифрыч и учёный, ПалВиталич, почти доктор, безгосударственного экзамента.

– Здравстуйте, коллеги, здравствуйте, господа (фельдшерам) честь имею – Здравствуйте господин профессор!!! Здр…здр…ствв…ваш… ваш…стддо… – Кто лечил больную? Я – (Варнольд) – кохексиа⁴⁰, лейцемия подозревается – основная болезнь – луэс + гистерия, нимфомания. – Да. Вы, господа? Коллеги? свои наблюдения? – Я? согласен – Ддда ведь…конешно, ещщо и теберкулозик… Дда ведь и глаукомка-с ещщ… Ддда ведь ещё и ишиас-с! – Да ведь, кажется, они и сом + на + нбу-лиз-мом⁴¹ страдали?

– Я (Стуржин) могу прибавить, что нашёл и калитик-с⁴², на почвице, гм, ясно-с, общей нервной системы истощения-с!

– Да. Пойдёмте к больной.

– Скажите, Александра Васильевна, что у вас сейчас болит, милая, – я профессор Авессалимо Григорий Иванович, приехал к больной и к вам зашёл познакомиться. Сможете дать мне руку? Взгляните в глаза. Так. Так. Теперь – помогите снять всё. Да. Так. Держите её. Да. Так. Положите. Идёмте.

В кабинете Чудилина

– Дайте мне спичку, спасибо. Я нашёл, коллеги, у больной вот что! центральная нервная – ЦНС – у ней в ужасном виде. Дайте, пожалуйста, ещё огня. Спасибо. Это конечно, от луэса, если он показан в анамнесе и потверждён анализом? Нно… очевидно и другия причины. Скажите, господин Чудилин, вы взяли её – девушкой? – Гм, кхх, кх… впервые она… я и нарушил, первой брак первый со мной… – Да. Сколько ей лет было тогда? – Гкк, тьфу, тьфу двадцатый. – Так. А сколько вам? – Да хмгг кхххга, – пятьдесят третий⁴³. – Так. Вот от этого у ней – всё, простите, господин Чудилин, молодое деревцо срубили, очень рано. Ну, я думаю, так: полный покой – и если согласитесь, – перелить кровь, выписать придётся от нас Сприжарного⁴⁴, если поедет, и достать годного ей двойника.