– Мой узел называется «Цыган-все-стерпит». Да, мсье архитектор, кажется, нам с вами будет о чем поговорить…

Уже четверть часа спустя под руководством Анжа я повторила затейливый маневр, подвешивая тушку Йонаса под потолком конюшни, опутанного красной сетью узора. Юный цыган потел, пыхтел, но не перечил, и на каждый мой вопрос о его самочувствии, сопровождаемый поглаживанием по влажным волосам или другой части тела, до которой было удобно достать, я получала благоприятный ответ.

Еще полчаса спустя, когда мы отпустили обалдевшего Йонаса, побывавшего в сабспейсе, умываться, гость показывал – уже на мне – некоторые приемы, на которые я доселе не обращала внимания.

Например, как забрасывать петлю на балку, легко, проворно и незаметно, одним движением.

Анж вел себя сдержанно – на удивление невозмутимо, – несмотря на специфическое занятие, за которым он застал нас с графским помощником. Он терпеливо пояснял, отвечал на вопросы и смеялся, пускай и тихо, по-своему, над моими шутками и лицедейством. Под маской невозможно было считать эмоции, однако расширенные зрачки янтарных глаз говорили о многом… Я совершенно забыла о времени и месте, мне впервые за долгое время было хорошо – даже лучше, чем вчера, когда мы с цыганом кривлялись перед камерой с светодиодной рамкой.

У Анжа на левом запястье под манжетом рубашки был спрятан тонкий скользящий шнурок, уходящий хитрой спиралью к локтю. Лассо индийских тугов… Когда он продемонстрировал его в действии, я возбудилась.

Без шуток.

– Поднимите руку на уровень глаз и держите. Да, вот так, – командовал он, отходя на несколько шагов в сторону. – Не беспокойтесь, я буду осторожен.

Я, еще не понимавшая, что он задумал, беспечно улыбалась, но выполнила его указания.

Неуловимое движение кистью – и блестящая петля затягивается на моем запястье, чуть оттаскивая вперед, и я хватаю ртом воздух… В восторге, невероятном трепете, охватившем тело.

От моего возгласа Анж смеется. Мелодично, уже громче… Расслабленное и задорное «Ха-ха-ха». Его голос – как музыка для моих ушей. Он невольно подходит ближе, ведомый тонкой нитью, ведущей от его запястья к моему, и я протягиваю руки, чтобы вложить свои ладони в его ладони.

От обжигающего прикосновения он отдергивает руки, и странный мираж исчезает, лопается как мыльный пузырь.

– Кажется, это было лишним, – произносит он тусклым, несвойственным ему тоном. – Простите.

Мы встретились взглядами, и я в непонимании замерла, пытаясь сложить пазл.

Он испуган?

– Нет-нет, все в порядке… – встрепенулась я. – Это было круто, это было вау!

Он покачал головой и сделал шаг назад, отводя глаза.

– Я не должен был… Это не игрушки, мадемуазель Александра, это смертельное оружие, которым убивают. В следующий раз, когда я захочу что-нибудь вам показать, чтобы вас удивить, не позволяйте мне этого.

Я так и стояла напротив, открыв рот.

– Почему? – выдавила я после паузы.

Анж посмотрел на меня своими янтарными очами в недоумении от моего вопроса.

– Это опасно, – как-то неуверенно отозвался он – словно сам уже сомневался.

– Не опаснее дилетантского подвешивания цыган или алхимии с Дьяволом… – фыркнула я с робкой улыбкой. – Я же под присмотром профессионала! Ну же, мсье Анж, покажите еще, научите меня бросать лассо!

========== 15 ==========

Уже стемнело, а мы еще так и не вернулись в замок. Молодой мужчина в маске не только провел мастер-класс по узлам и веревкам, рассказал об индийских – и не только – сектах, но и наконец объяснил, что он имел в виду, когда говорил про мой голос.

С каждым днем он открывался все больше. Я дала ему понять, что не только не осуждаю и не даю оценку тому, что он делает или говорит, но и готова увидеть мир его глазами, если он позволит.

Это подкупает… Когда на тебя смотрят и видят тебя.

Он привык быть странным (маска тому живое доказательство), отличаться, причем в не лучшую сторону, но право на то, чтобы быть собой – странным, любым, – он, как правило, отвоевывал себе сам. Анж сперва не верил и не доверял мне – как мне казалось, – но поскольку я реагировала не так, как он ожидал, он – из свойственного ему любопытства – лез туда, где можно было обычно больно уколоться.

Я видела в нем себя. Он, возможно, чувствовал то же самое – мы словно говорили на одном языке.

– Особенные обертона, – рассуждал архитектор, – от грудного резонатора. Это, безусловно, вкусовое предпочтение… И я не думаю, что остальные слышат и реагируют, как я…

Он любил свою особенность, она срослась с ним, стала неотъемлемой частью жизни, без которой невозможно существование. Он чувствует мир острее… Я мягко улыбалась, слушая его, пока мы шли вдоль замковой стены внутреннего дворика, чтобы возвратиться в крепость.

– Вы упоминали, что звук скрипки для вас менее благозвучен, чем звук, к примеру, виолончели… – продолжал он. – Работает по тому же принципу. Определенный частотный диапазон вызывает определенную реакцию – но уже не от инструмента, а от человеческого голоса.

– О, как же я люблю все эти вокальные трюки! – воскликнула я. – Игра интонацией, скоростью, акцентами. Но я никогда не делала этого намеренно – в этом моя проблема. Я слишком много и так думаю, пока говорю, чтобы управлять тем, как говорю. Я делаю все интуитивно.

Я чуть замедлила шаг, чтобы посмотреть в лицо (маску) собеседнику справа. В уличном сумраке, подсвеченном только рассеянным светом луны, отраженной от снежных пятен, нельзя было различить ничего, кроме темного силуэта и бликов глаз.

Анж едва слышно усмехнулся.

– Тогда я боюсь представить, что будет, если вы начнете пользоваться голосом как оружием.

– Почему обязательно как оружием? – изобразила я удивление. – Голосом можно делать… приятно.

Когда я спохватилась, было уже поздно. Я вошла в откровенный флирт, причем, намеренно продемонстрировала, пусть и в игривом формате, свой фирменный тон.

Он меня не скрылось, как архитектор сжал кулаки, а затем спрятал кисти за спину.

– Мне просто очень нравится с вами обсуждать разные темы, – будто бы извиняясь, но спокойно пояснила я. – Именно поэтому я могу ненароком начать шутить так, чтобы было смешно только мне.

Я пожала плечами, Анж вздохнул, но ничего не ответил.

– Чревовещание туда же, – решила сменить тему я. – Никогда не пробовала, но невероятно интересно! Оно для меня высший пилотаж!

– Я удивлен, – раздалось слева от меня, у самого уха, там, где никого не было, и я невольно оглянулась. – Я думал, вы и чревовещать умеете.

Вновь возглас изумления вырвался из груди, и я тут же обернулась вправо, к мужчине, шедшему с невозмутимым видом.

– Анж, Темные Небеса, как вы это делаете?! – охала я. – А еще, еще можете?

Я была как ребенок, скачущий вокруг родителя, показавшего фокус, умоляющий повторить. Нельзя быть таким талантливым!

– Я видел, как представители рода человеческого с восторгом реагируют… – звучало позади меня, щекоча теплой волной затылок, пуская табун мурашек по спине, – но чтобы так бурно – впервые.

Высокий мужчина в белой маске стоял напротив, и я замерла, глядя на него снизу вверх. Я тонула в противоречивых чувствах: сперва я думала, что он мне нравится, потому что он напоминает мне Эрика… Теперь я уже не понимала, что к чему – все смешалось в один причудливый калейдоскоп, переливаясь красками, складываясь каждый раз в новую комбинацию.

Видимо что-то промелькнуло в моем выражении лица – беспокойство или печальная задумчивость, – и Анж, уже своим прекрасным, но нормальным голосом, спросил:

– Я вас расстроил? Я не хотел.

– Нет, нет, все в порядке… Я просто…

Он не расстроил меня… Это было что-то другое. На грани счастья, горько-сладкого удовольствия и боли – после того, как что-то с упоением чесал и расчесал до крови.

Становилось все холоднее, на замок опустилась ночь – глубокая, беспроглядная, уютная как одеяло, заставляющая забыть о том, как красив день.