Судя по сбившемуся от шока дыханию артистки, она даже на мгновение закрыла лицо руками.

– Все еще хуже, чем я предполагала… ты же мучаешь его! Ты отыгрываешься на нем за свою неудовлетворенность жизнью!

– Не смей меня судить! Ты меня не понимаешь! – огрызалась Мадлен.

– Конечно, не понимаю! Это ты – чудовище, а не он! Ты не любишь его – и никогда не любила!

Моя мать задыхалась от злости. Наконец-то она могла сказать всю правду вслух кому-то, кроме меня, единственной кроме нее живой душе в этом доме.

– А ты бы любила его? Как же можно любить это?! Ты не видела, что у него на месте лица, а я видела! Мне приходилось смотреть на него!

Стелла ошарашенно молчала, в то время как терпение Мадлен подходило к концу – ее прорвало на наполненную давней горечью исповедь.

– Он пугал меня своим неестественно стремительным развитием, хотя я даже не разговаривала с ним все его детство. Он – мое проклятие. Он не может быть нормальным – никогда не сможет. О как же я его ненавидела!

– Но почему… ты оставила его у себя? – выдавила гостья. – Ты же… искалечила его своим отношением!

– Я знаю, что если я избавлюсь от него, то буду гореть в аду.

– Да ты и так будешь гореть в аду после того, что ты с ним сотворила!

Мадлен на мгновение призадумалась. Я тоже… но какая, к черту, разница?

– Ты понятия не имеешь, через что я прошла! Если бы ты увидела, что у этого маленького монстра на месте лица, ты бы так не рассуждала! Ты бы вмиг растратила всю свою показную доброту!

– Мадлен, замолчи.

– Я заставляла его носить маску, но он назло мне ее снимал! Каков паршивец! Но, может, ты сейчас хочешь взглянуть! А что – давай, мадам благородство, дерзай!

– Прекрати, иначе я за себя не ручаюсь, – ледяным тоном приказала Стелла, однако моя мать ее будто не слышала.

– Эрик, спускайся сюда! Я знаю, что ты подслушиваешь! Иди сюда!

Мои ноги приросли к полу. Меня трясло от ужаса – я был готов выпрыгнуть в окно, но никогда не показывать свое уродливое лицо прекрасной артистке – даже под угрозой смерти.

Я не переживу, если она подобно моей матери оттолкнет меня, отвернется от меня… но это единственный сценарий, по которому будет развиваться моя судьба.

Это неизбежно.

Настало время развеять мои глупые мечты.

– Мадлен, прекрати. Я все видела, мне не надо ничего никому доказывать, – отвечала гостья.

– Ты лжешь! Эрик, а ну иди сюда, лицемерная тварь! Пусть твоя любезная мадам подарит тебе два – один сейчас, а другой на потом, когда первый закончится. Как в твой день рождения – ты помнишь?!

Она дико хохотала, а я уже спускался по лестнице, ничего не чувствуя, кроме дикой боли, наполняющей все мое естество. Жуткое воспоминание – незабывающееся воспоминание – бередило душу, но я не мог даже плакать.

Я вдруг подумал, что давно мертв – раз внутри была выжженная пустота.

Однажды Мадлен вскользь упомянула про годовщину дня рождения… я был наивным пятилетним дураком, поверившим, что могу попросить любой подарок. Она заставила меня вымаливать у нее подарок (она же сказала «любой») – два поцелуя, – а затем жестоко отказала.

А потом она вела меня к зеркалу… и тогда я впервые увидел, почему никто на всем белом свете ни за что не решится прикоснуться ко мне, тем более – поцеловать.

– Я поначалу думала, что если я не буду кормить его или ухаживать за ним, он умрет! О, как я хотела, чтобы господь избавил меня от него!

Пощечина звонко прозвучала, разрывая повисшую тишину. Мадлен негромко всхлипнула от неожиданности, секунду спустя опустившись в кресло, беззвучно разрыдавшись, а гостья, круто развернувшись на каблуках, направилась было к лестнице, но замерла на полпути.

Она увидела меня.

Я был без маски. Без маски. Без маски!

Но она не убежала, не ушла… тот день изменил меня. Эрик больше не будет прежним… по крайней мере, мне так казалось.

========== 15 ==========

Я снова выжидал – я испытывал свое терпение, надеясь, что ненасытный голос внутри меня утихомирится и перестанет проситься на волю. Увы, желание пойти в соседский дом было сильнее меня.

Я пытался анализировать произошедшее, я упрямо прокручивал в мыслях воспоминания (от самой нашей первой встречи до текущего момента), но так и не мог отгадать загадку.

Что-то ускользало от меня, какая-то мелкая деталь… отчего пазл никак не собирался.

Ибо, к сожалению, объективная сторона реальности была не на моей стороне: артистка, по факту, была, действительно, странной. Ее доброе и бесхитростное отношение ко мне разделял лишь ее сын (ну, и частично Лео, быстро привыкший к компаньону по развлечениям в маске), а весь мир продолжал напоминать мне, кто я есть на самом деле… как, например, сегодня.

Мы с Виктором были на веранде, по обыкновению меряясь остротой слуха, упражняясь на вечерних звуках птиц и садовых грызунов. Я продолжал (чаще всего еще неосознанно) провоцировать его на конфликт, а он, стойко выдерживая мои выпады, лишь изредка упрекал меня в надменности.

Я был бы рад себя контролировать, но его успех казался мне прямой угрозой. С Лео я вел себя абсолютно иначе – нам нечего было делить.

Кстати о футболисте – он в очередной раз был оставлен дома за дополнительными домашними заданиями, а его мать, мадам Рот, с которой артистка немного сдружилась, сейчас распивала вино у камина в гостиной в компании Стеллы за задушевной беседой.

Виктор придумал прокрасться незамеченными к нему в комнату на втором этаже, и потому мы, словно воры, проникли в парадный зал и теперь неслышно ступали по коридору, медленно двигаясь к лестнице.

– …я тебя не понимаю. Все уже обсуждают, что ты позволяешь своему сыну общаться с мальчишкой Мадлен, – задумчиво рассуждала вслух мадам Рот.

Стелла закатила глаза и покрутила вино в бокале, изящно перекинув ногу на ногу.

– Только не говори, что ты меня осуждаешь. А то я подумаю, что Лео ты нагружаешь учебой, лишь чтобы он к нам не ходил и не пересекался с Виктором и Эриком.

– Я это не одобряю. Ты рискуешь оказаться на месте Мадлен и стать жертвой сплетен и пересудов, – серьезно произнесла гостья.

– Это глупые предрассудки, не поддавайся им.

– Двенадцать с лишним лет как их дом обходили стороной, а ты пришла и хочешь все исправить! Это невозможно – как невозможно и сделать из ее сына полноценного человека.

– Энн-Мари, хватит, пожалуйста. Он чудесный ребенок! То, что ты говоришь – очень жестоко. Ты его просто не знаешь!

Мадам Рот вздохнула и покачала головой. Мы с Виктором уже позабыли о миссии бесшумных ниндзя, замерев на полпути лестничного пролета, опускаясь задницами на ступени.

– А ты как будто знаешь! – возразила она. – Подумай, на что ты подписываешься, на что рискуешь себя обречь! Ты молодая и красивая, а теперь хочешь из-за него остаться одна, просто потому что ты не можешь смириться с несправедливостью?

– Я не понимаю, о чем ты.

– Да все ты понимаешь! Ни один мужчина не посмотрит на женщину с такой репутацией. Да еще и два ребенка – это тебе даже не один.

– О, что за глупости! Да какое мне дело, что обо мне кто подумает! Тем более – какие-то абстрактные мужчины.

Гостья усмехнулась и всплеснула руками так, что вино в бокале чуть не вылилось ей на подол платья.

– А как же твои музыканты? Неужели никто из них не подкатывал к тебе за это время? Я видела, там есть один колоритный…

Стелла невесело рассмеялась, а я начал усиленно соображать… я – пятно на ее имени; я – повод для пересудов и угроза ее репутации. Так думают все, но только одна артистка, похоже, себя обманывает, не замечая очевидных вещей.

– То, что тебе Кафцефони нравится, я уже уяснила – не смешивай воедино совершенно разные темы, – отвечала Стелла, начиная негодовать. – А насчет Эрика я все решила, и это не обсуждается. Я могу понять твое беспокойство, но уверяю тебя, меня не волнует чужое мнение.