— Да. Именно поэтому.
Он закупорил склянку, отнес в раковину грязный котелок. Кран скрипнул, потекла вода, ректор взял щетку с длинной ручкой. Мне казалось, он не столько хотел помыть за собой посуду, сколько уходил от разговора. Воспоминания о родителях, особенно, об умерших родителях, слишком личные, но я была очень признательна лорду Адсиду за то, что он ими поделился. Правда, настолько сердечные отношения в его семье стали для меня неожиданностью.
Я помнила рассказы бабушек о семьях их родителей, о прохладной отстраненности, о деловом подходе к детям и супругам. Все это называлось аристократизмом и преподносилось как единственно правильный вариант отношений. Временами мне даже казалось, что бабушка Квидея, чей род превосходил семью бабушки Зольди в знатности, стыдилась того, что отступает от дворянских традиций. Она очень любила мужа, обожала сына, а потом и меня. Она рассказывала мне на ночь сказки, но изредка говорила, что вообще-то аристократки так не делают. У них для заботы о детях есть няньки.
Лорд Адсид вымыл посуду, я отнесла заполненную коробку на стол магистра Форожа и села подписывать ярлычки. Шум воды в рабочем кабинете стих, перевернутые котелки встали на сушилку, со своего места видела, как лорд Адсид вытер руки и возвратил на вешалку пушистое полотенце.
— Вы, верно, голодны, — предположил он, снимая передник. — Как закончите с этикетками, поднимайтесь ко мне. Я пойду вперед и велю принести обед.
На его губах играла улыбка, спокойная и в то же время будто подчеркивающая десятки различий между нами. Сомнений в том, что в башне меня ждет серьезный деловой разговор двух временных союзников, не возникало.
Дверь за ним с щелчком закрылась, я окунула в чернильницу перо, аккуратно вывела на голубой бумаге название зелья. Продев бечевку в дырочку, обвязала горлышко флакона и задумалась о прошедших часах.
Откровенность лорда Адсида, его рассказ о семье радовали и поражали искренностью, теплотой. Но в последние минуты он дал понять, что не приветствует попытки сближения, считает их неправильными. Это разочаровывало, но я постаралась притупить саднящую обиду. Напомнила себе, что он сам вправе определять характер наших отношений, а мое мнение, любопытство и желание познакомиться именно с Шэнли Адсидом, а не с лордом ректором, в расчет приниматься не должно.
Εсли он решил ограничить общение со мной политикой, то именно о ней мне следует думать. Тем более беседа об отборе, чужестранцах и мотивах лорда Такенда дала много пищи для размышлений. Правда, их итог был неутешительным.
Господа драконы, оказывая честь Кедвосу, желая породниться с аристократами союзников, на самом деле перессорили с десяток богатых родов и существенно ослабили влияние короля. А ведь на первый взгляд картина казалась выгодной именно Кедвосу! Поначалу думалось, перед королевством открывались чудесные перспективы! Мир, сильные союзники, торговля, влияние на политику Аролинга изнутри и даже соотечественница на троне в будущем.
Но по-настоящему горько стало, когда я задумалась о лорде Татторей. Отбор и все связанные с ним события били в связи союзных семейств, разрушали единство кедвоских родов. А мстивший за пренебрежение и сорвавшуюся помолвку лорд Такенд нанес, пожалуй, наиболее страшный удар — он расколол саму семью Татторей. Пока этот разлад не был очевидным, но я догадывалась, что большинство конфликтов возникнет, если леди Цамей не выиграет отбор.
Как глава рода будет объяснять сыну, почему разрешает покушавшемуся на него эльфу жениться на леди Цамей? Какие слова выберет, чтобы объяснить причину, по которой предпочел не настаивать на справедливом возмездии для несостоявшегося убийцы?
Как глава рода будет объяснять дочери, что именно произошло на арене, и открывать истинное лицо лорда Такенда, который девушке нравился? Как скажет ей, что она не имеет права не выйти за того, кто едва не убил ее любимого брата?
Как будет объясняться с другими членами семьи, согласными или несогласными с его решением?
Чем дольше я размышляла об этом, тем сильней злилась. Меня раздражали аролингцы. Все разом. Из-за того, что придумали отбор и грубо вмешались во внутреннюю политику королевства. Злили воспоминания о лорде Фиреде, с очаровательной улыбкой разрушающем мирные связи аристократов и богатых семейств Кедвоса. Все больше подозрений вызывали медальоны-жуки, о которых за последние дни позабыли. Зачем они понадобились, если не для защиты? Зачем нужна была активация кровью?
На столе запульсировал молочным светом переговорный кристалл.
— Госпожа Льяна, — раздался голос ректора. — Вы в кабинете по-прежнему одна?
— Да, лорд Адсид.
— Что же вызывает ваше неудовольствие? — значительно менее настороженно поинтересовался он.
— Жуки-медальоны, — вздохнула я. Подумала, что нужно попросить лорда Адсида научить меня каким-нибудь техникам, скрывающим эмоции. Если есть возможность не обременять опекуна собой лишний раз, надо ее использовать.
— Понятно. О них вчера заходила речь. Οбсудим за бокалом вина, — пообещал он и попрощался.
Перед ужином зашла к себе, поправить волосы и вообще проверить внешний вид. С сожалением посмотрела на зеленое платье и ленты, приготовленные для свидания с лордом Адсидом. После недолгих раздумий переодеваться все же не стала. Он мог неправильно истолковать мое желание украсить себя ради встречи с ним.
Пряча выбившуюся из косы прядку, заметила два письма на полочке в прихожей. Судя по гербам на печатях, интерес ко мне проявляли лорд Цорей и лорд Такенд. Если первому я была рада, то даже воспоминание о втором отзывалось глухим раздражением. Неприятно пробрало холодом, когда я подумала о льдистом взгляде голубых глаз, о выверенной улыбке светловолосого лорда. Открывать письма не стала, немного поразмыслив, взяла их с собой. Оба были тяжелей, чем лист бумаги, и я решила попросить лорда Адсида проверить их на магию.
Поднимаясь по винтовой лестнице в ректорскую башню, задумалась о бывших друзья и о том, как удивительно чувства сказываются на восприятии. Черноволосый лорд Цорей был привлекательным, не более. Но его обаяние и тот факт, что он мне нравился, делали его очень притягательным. Лорд Такенд, несмотря на аристократическую красоту, казался мне отталкивающим. Даже хотелось, чтобы лорд Адсид нашел в его письме что-нибудь, достойное если не наказания, то хоть порицания.
Постучав и дождавшись ответа, пожала грифону лапу и вошла. Лорд ректор сидел за рабочим столом и вчитывался в какие-то бумаги. Коротко кивнув мне, жестом пригласил присаживаться. Судя по выражению его лица, ничего особенного и удивительного в папке не было. Рутинный отчет. Магистр потянулся к перу, поставил подпись на документах и повернулся ко мне.
— Я заметил в ваших руках письма. Сегодня выходной. Вряд ли это деловая переписка, — заключил лорд Адсид.
— Вы не ошиблись, — признала я и положила на стол перед ним конверты. — Они оба тяжеловаты для простых писем. Вы не могли бы, пожалуйста, их проверить.
— Приятно, что я по — прежнему могу хвалить вашу осмотрительность, — улыбнулся собеседник.
Блеснуло кольцо на левой руке, такое же янтарное, как и дар этого мужчины. Он закрыл глаза, сосредоточился на волшебстве.
— Там ничего опасного, — магистр улыбнулся, возвращая мне письма.
Наши глаза встретились, я поблагодарила лорда за проверку. Но получилось тихо и сбивчиво, потому что зачарованная мягкостью его взгляда, я случайно дотронулась до его пальцев. Сердце заколотилось от волнения и какого-то запретного удовольствия. Я поспешно потупилась, не зная, куда себя девать от смущения.
— Ужин уже принесли, — голос ректора звучал так, будто моя неловкость осталась незамеченной.
Лорд Адсид встал, пригласил меня к столу и, как и всегда, помог сесть. Дымный аромат духов, бархатистый жасмин и смолистый лавр — недолгая и не предосудительная близость, которую хотелось растянуть на часы. Он наполнил бокалы насыщенно красным вином, занял место напротив и завел разговор о виноградниках. Потом мы говорили о литературе, о музыке и не касались никаких серьезных тем. У меня даже появилась очень приятная мысль, согревавшая сердце, создававшая ни с чем не сравнимое ощущение уюта и покоя.
